Однако же тут я вернулся к той самой тайне. Сама Ольга Гурова это быть никак не могла, а вот кто бы тут её заместил? Сразу напрашивался ответ, что кто-то из служанок, но, обдумав его как следует, я к однозначному принятию такого варианта или же его полному отвержению не пришёл. Да, у Ольги Кирилловны вполне могла бы найтись верная девушка, выполнившая непонятный ей приказ хозяйки, но уже утром она бы связала эту хозяйкину прихоть со смертью Захара Модестовича, и тут уж верность могла оказаться не такой уж и крепкой. Ответвлений у этого предположения более чем хватало — от вымогательства у барыни денег за молчание до очередного отравления, и это я ещё далеко не все возможности перечислил. Впрочем, если Шаболдин не преуспеет в своих поисках и обратится-таки к моему предложению, мысль посмотреть, кто из женской части прислуги походит на Ангелину Павловну статью, ростом и цветом волос, я ему подкину.
А кто бы из женщин могла проскочить в спальню бывшей актрисы, если не служанка? Ну, что это не Ольга Гурова, понятно. Она, кстати, и ростом ниже, и волосы у неё заметно темнее. Анна Модестовна? Даже не будем спрашивать, зачем ей это, потому как её фигура никак не отличается присущим Ангелине Павловне изяществом. Елизавета Матвеевна? Тоже, конечно, непонятно, для чего она на такое пошла бы, но вот изобразить Ангелину Гурову, да ещё в её же шлафроке, со спины и в плохо освещённом коридоре она, пожалуй, смогла бы. Хм, а не с тем ли связано то, что я сегодня наблюдал у Погореловых? Что ж, связано или нет, но в любом случае выяснить, что там у них произошло, стоит. И, кажется, я придумал, как именно выяснить. Нет, понятно, что через царевича Леонида, но несколько по-иному, чем я представлял себе поначалу.
За всеми этими размышлениями я добрался до дома, где у меня моментально нашлись другие дела, выветрившие из моей головы всю эту розыскную премудрость. Что за дела? Ну, во-первых, лёгкий ужин, а, во-вторых… Подробности излагать не буду, напомню лишь, что у меня молодая жена, да и сам я, знаете ли, не старый. Пробуждение мы с Варенькой устроили себе столь же приятное, как и засыпание, и я решил, что не следует портить себе настроение походом к Погореловым. Мелькала у меня, помнится, одна дельная мысль, и пока я не втянулся в дело с производством артефактов, стоило поделиться ею с тем, кто взялся бы за её осуществление. Ну, заодно и найти такого человека.
Искать этого пока что неизвестного мне человека, как мне представлялось, следовало в университете, и вскоре я уже беседовал с профессором Маевским. Михаил Адрианович, хоть и удивился внезапно проявленному мной интересу к медицине, однако же написал короткую записку, каковая должна была изображать собой рекомендательное письмо к профессору Ухтомцеву. Почему написал, а не свёл меня с Ухтомцевым лично? Так я же говорил, университет у нас в Москве рассыпан по нескольким зданиям, между собою отнюдь не соседствующим, и медицинский факультет располагался отдельно, рядом с Христофоровой больницей.
Доктор медицины, действительный профессор Московского университета Аркадий Нилович Ухтомцев, статью больше походивший на гренадёра, нежели на врача, как и когда-то профессор Маевский, пребывал от знакомства со мною в некотором недоумении. Явился, понимаете ли, некий довольно ещё молодой боярин, судя по орденам, лёгкой хромоте и шраму на лице, отличившийся на войне, а то и не на одной, представился магистром артефакторики и магиологии, принёс краткую рекомендацию ещё одного специалиста по артефакторике, да ещё заявил, будто ему необходимо знакомство с кем-то, кто мог бы провести научное исследование, как он непривычно, но крайне точно выразился, на стыке медицины, антропометрии и химии.
— Не поделитесь, Алексей Филиппович, сутью нужного вам исследования? — в научном мире принято обращаться к коллегам по имени-отчеству, без титулов, чем профессор Ухтомцев и воспользовался.
— Видите ли, Аркадий Нилович, хочу проверить теорию одного немца, — ну да, я в очередной раз решил выдать своё послезнание за малоизвестную немецкую придумку. — В бытность мою студентом Мюнхенского университета был у меня приятель с медицинского факультета, некто Франц Ламмер, — с Ламмером этим я не то чтобы приятельствовал, но знаком был. Парня угораздило по пьяному делу упасть с лестницы и свернуть себе шею, так что на него теперь можно валить что угодно. — Так вот, Ламмер утверждал, будто рисунок линий на кончиках пальцев рук является уникальным для каждого отдельно взятого человека и не повторяется даже у его близких родственников. Мне необходимо выяснить, так ли это на самом деле и изобрести способ переноса отпечатков пальцев с предметов на бумагу.
— О каких отпечатках вы говорите? — уцепился профессор за незнакомое название.
— Вот, Аркадий Нилович, извольте убедиться, — я встал, подошёл к столу со стороны собеседника и приложил пальцы к толстому стеклу, лежавшему на столе, должно быть, для удобства письма. — Как видите, отпечатки эти видны, если присмотреться, даже невооружённым глазом.
Убедиться в моей правоте Ухтомцеву особого труда не составило.
— И правда, видны, Алексей Филиппович, — признал он.
— Руки у меня, заметьте, чистые, — я продемонстрировал профессору ладони. — Если бы они были чем-то испачканы, отпечатки стали бы ещё заметнее.
Ухтомцев показал себя настоящим учёным — посмотрев на свою ладонь, приложил пальцы к стеклу и вгляделся.
— Да, действительно, отпечатки видны даже при чистых руках, — кажется, это его удивило. — Но, простите, Алексей Филиппович, в чём здесь практическая польза?
— А вы, Аркадий Нилович, представьте, насколько легче губному сыску будет искать, а главное, изобличать воров, если отпечатки эти и вправду уникальны, — предложил я.
— Да, легче, — видимо, профессор и правда представил. — Но вы же, Алексей Филиппович, сами и назвали условие — узоры на пальцах и их отпечатки должны быть уникальными. Я, честно говоря, в этом сомневаюсь.
— Вот потому я к вам и пришёл, — пора было переходить к сути моего визита. — Мне бы хотелось, чтобы вы свели меня с человеком, который знает, как проводятся антропометрические исследования, и умеет их проводить. Докажет он, что узоры не повторяются — жизнь у воров станет совсем уж нелёгкой. Докажет обратное — что ж, значит, я промахнулся. В любом случае, расходы на проведение исследования я готов принять на себя. Славу в случае успеха поделим, — тут я широко улыбнулся. Ну да, я-то знал, что будет у нас что делить.
Ухтомцев позвонил в старомодный колокольчик, через несколько мгновений в кабинет вошёл секретарь.
— Василькова мне позовите, — распорядился профессор.
— Василькова? — удивился я, едва дверь кабинета затворилась за секретарём. — Уж не Андрея ли Семёновича?
— Именно, — подтвердил Ухтомцев. — А вы с ним знакомы?
— Немного, — улыбнулся я. Улыбка, честно скажу, далась мне с трудом. С Лидой я не виделся после царского суда над моим тестем, и не возьмусь гадать, рассказала она Василькову про меня или нет. Однако что-то, не иначе, не к месту ожившее предвидение, нашёптывало, что рассказала, и кто теперь знает, как отреагирует Васильков на встречу с бывшим любовником своей супруги. [1] — Но он же вроде бы лекарь? — захотел уточнить я.
— В карантинной экспедиции Васильков и антропометрическими изысканиями занимался, — пояснил профессор. — Он, окончив учёбу, и правда хотел было в практикующие лекаря податься, но я уговорил его пойти пока что в факультетские ассистенты, уж больно толковым и добросовестным студентом был. Не извольте беспокоиться, Алексей Филиппович, Васильков всё должным образом сделает, что касается исследований. Насчёт изысканий в переводе пальцевых отпечатков на бумагу обещать ничего не могу, но тут уже сам Васильков вам и подскажет, кто сможет помочь.
Кажется, логику Ухтомцева я понимал. Спихнуть дело, успех коего ему неочевиден, на, так сказать, молодого специалиста, а там видно будет. Получится что-то у Василькова с этим чудаковатым боярином, самому Аркадию Ниловичу немалая доля славы тоже достанется — чей, в конце-то концов, тот Васильков ученик? Не получится — и ладно, главное, что боярин Левской эти изыскания проплатит. Меня в общем и целом такое устраивало — помнится, как человек Васильков произвёл на меня впечатление благоприятное, а если он ещё и так толков, как говорит господин профессор, тем лучше. Главное, чтобы не дулся на меня из-за Лиды и не проявил нежелание со мной дело иметь.
…Узнал я Василькова сразу, он за это время почти и не изменился — такой же жизнерадостный здоровяк, разве что добродушия на лице прибавилось, хорошо, надо полагать, ему живётся с такой-то женой. Он меня тоже узнал и опасений моих не оправдал, видно было, что снова меня встретить на своём жизненном пути ему не в тягость. Аркадий Нилович кратко объяснил Василькову, что боярин Левской собирается подрядить его на некие исследования, суть коих сам и изложит, я ту самую суть изложил, повторив демонстрацию с отпечатками на стекле и разъяснив, как это можно и нужно использовать на практике.
— Это же сколько измерений выполнять придётся… — Васильков озадаченно потёр щёку.
— Ну, Андрей Семёнович, мне ли вас учить, как составлять выборку, — подбодрил я его. — Могу, кстати, и некоторые способы, подходящие именно для наших целей, подсказать.
— И какие же? — заинтересовался он. Профессор, впрочем, тоже слушал со вниманием.
— Уделите повышенное внимание сравнению пальцевых узоров у близких родственников, а в особенности у близнецов, — предложил я наиболее наглядный способ.
— Да, это было бы показательно, — согласился Васильков. — А этот ваш Ламмер, он какие исследования проводил?
— Даже не знаю, — развёл я руками. — Сам я чаще заставал его за изучением вкусовых качеств разных сортов пива, колбас и сыров, — тут я душой не кривил, бедолага Франц проявлял недюжинное мастерство по части выпить и пожрать. — Но он утверждал, что пальцевые узоры уникальны. Впрочем, теперь вы и сами либо в том убедитесь, либо сумеете это опровергнуть. Что, Андрей Семёнович, возьмётесь, если Аркадий Нилович возражать не станет?