Это и неудивительно, ибо в центре внимания литературы остается прежде всего сегодняшний день страны, проблема современности, а это значит — проблема героя, его нравственного облика. Все больший интерес проявляют писатели к вопросам морали, вместе со своими героями стремятся они найти этические идеалы в современной действительности, получить ответы на сложные проблемы нравственного бытия современного человека.
Проблема нравственности раскрывается художниками не только в связи с войной и движением Сопротивления, но и в свете событий февраля 1948 года, когда остатки буржуазии в стране пытались вернуть Чехословакию на путь капиталистического развития. На всю жизнь запомнится маленькой Верушке (героине рассказа Я. Моравцовой «Порция мороженого») владелец кондитерской, щедро угощавший ее мороженым: он был одним из заговорщиков, готовивших расправу над активистами, в том числе и над ее отцом.
О тех, чей путь был не лишен ошибок и заблуждений, но кто в конце концов нашел свой «берег», вышел на нравственные позиции гражданственности, повествует рассказ совсем еще молодого писателя Петера Павлика «В поисках берега». Судьба героя довольно типична для своего времени. Не разобравшись в сути февральских событий, поддавшись буржуазной пропаганде, он в компании чуждых ему людей пытается покинуть пределы Чехословакии. Образ Йозефа ассоциируется у читателя с персонажем известного романа Я. Отченашека «Гражданин Брих», где талантливый писатель уже четверть века назад раскрыл проблему поиска человеком своего пути. Я. Отченашек не дает непосредственного изображения февральских дней. Мы не найдем их и у П. Павлика. У обоих исторические события вырисовываются сквозь призму эволюции характеров героев, их гражданского созревания. Вспоминая о той далеком времени, Йозеф как бы заново переживает прошлое, его рассказ тесно соприкасается с настоящим, сегодняшним днем.
В свете проблем социалистической морали, гражданственности пытаются писатели подойти и к изображению жизненной позиции человека в момент кризисной ситуации второй половины 60-х годов. Интересную трактовку эта тема нашла в романах Б. Ржиги «Доктор Мелузин», Й. Несвадбы «Тайное сообщение из Праги» и др. Не отстают в этом плане и «малые» жанры. Так, вскрыв истоки формирования нравственности Венцы Пейхи, Ярослав Секера (рассказ «Очищение») резко осуждает мещанина, который из последних сил пыжится, чтобы идти в ногу со временем, руководствуясь при этом лишь корыстными мещанскими интересами. Раскрывая характер героя главным образом в аспекте его общественной деятельности, писатель учит нас в любой ситуации, при любых обстоятельствах находить в себе мужество для того, чтобы оставаться самими собой, не кривить душой, не идти на сделки с собственной совестью.
Кстати, проблема мещанства, будучи одной из центральных в чешской литературе за последние полстолетия, и сейчас волнует многих авторов. Следуя совету основоположника пролетарской литературы С. К. Неймана, который еще в 30-е годы в книге «О кризисе нации» писал об актуальности данной проблемы для чешского общества и одновременно призывал художников безжалостно искоренять всяческие проявления мещанской психологии в сознании людей, писатели не только резко осуждают обывательщину, но и активно утверждают принципы новой морали. В этом мы можем убедиться, читая рассказы Франтишека Скорунки («И уснут в одиночестве…»), Павла Францоуза («Вьюга»), Карела Мисаржа («Как я устроил собственную жизнь»). Процесс духовной эволюции, формирования социалистической сознательности запечатлены в предлагаемых читателю рассказах Мирослава Рафая («Пробуждение») и Яна Костргуна («Бригада»).
Разрабатывая самые различные темы, чешские писатели никогда не забывают о проблемах, носящих общечеловеческий характер, актуальных для всех времен и народов. Человеческое счастье, извечное стремление к нему и право человека быть счастливым, пагубность равнодушия и черствости, их недопустимость в отношениях между людьми, ответственность людей друг перед другом и перед обществом — обо всем этом повествуют писатели ЧССР в своих рассказах.
Однако в литературе, как и в жизни, невозможно разложить все по полочкам. Как и сама жизнь, литература значительно богаче, разнообразнее и не поддается строго тематической классификации. Поэтому прежде всего важно вычленить главное, что определяет ее существо, ее стержень, ее дух на данном этапе. Главное для чешской литературы — «дела человеческие». А дела человеческие, как заметил в свое время В. Шукшин, — «они не выдуманы, вечно в движении, в неуловимом вечном обновлении. И стало быть, тот рассказ хорош, который чудом сохранил это движение, не умертвил жизни, а как бы «пересадил» ее, не повредив, в наше читательское сознание»[2].
А. Машкова
Эва Бернардинова
Я — мать двоих подростков, жена своего мужа (с которым всю жизнь нянчусь), дочь простой, но удивительной женщины, и отца, которого давно нет на свете.
И лишь после всего я — автор нескольких книг. Окончив учебу, я уехала из Праги вслед за мужем на строительство плотины, в деревню, где мы живем и поныне. Здесь — мой дом, мой мир со своими светлыми и теневыми сторонами.
Писать для меня прежде всего означает — исповедоваться в том, что меня терзает и мучит (неудовлетворенность в любви или печаль, которые так удивительно переплетаются с горячей радостью материнства). Таковы были поэтические сборники «Солнцеворот» и «Райское древо». Позже я написала рассказы о людях, строивших плотину и изменивших лицо края. Так появился сборник рассказов «Доброе слово». За ним возникла книга «Мальчишки, девчонки и рига». Ее я люблю, потому что она доставила радость читателям.
Все, о чем я пишу, связано с моей семьей и с краем, расположенным в средней части Влтавы. Я считаю семью чрезвычайно драматической частью общества. Это не место, где скрываются от общественной жизни, от всего, что терзает наш мир, напротив, — я считаю, что семья — это такое пространство, где все наши проблемы непосредственно отражаются на живых, непосредственно зависимых друг от друга людях. На мой взгляд, в семье все интересно: и прекрасное и дурное. И когда летят пух и перья, и когда мы, собравшись за столом, весело смеемся, спорим о будущем мира, о необходимости убирать квартиру или о степени резкости, которую тот или иной может себе позволить. Чем старше я становлюсь, тем больше нуждаюсь в юморе и ценю его. Сметь, ничего не опасаясь, быть откровенной и такую же потребность рождать в людях я считаю величайшим счастьем.
Отношение к старикам, к детям и то, как мужчина и женщина исполняют свои родительские обязанности, для меня служат определением их уровня нравственности. Длительная семейная жизнь очень трудна. Но это единственное место, где учатся любить. Поэтому семья — такой простор, где рождается поэзия.
Доброе слово
За деревней, на холме, который был гораздо выше холма с церквушкой, какие обычно встречаются в наших деревнях, стоял домик.
На таком месте у нас никто бы церковь не поставил, здесь разве что суд над ведьмами вершить пристало.
Но место было красивое.
Подножие холма заросло густой травой… Деревенские дети играли здесь, но всегда только внизу. Выше, где раскинулись кусты шиповника и терновника, никто не забирался. А туда, где шиповник переплетался с черной бузиной, и подавно. Там, в зарослях, и стоял этот самый домишко. Из деревни его совсем не было видно.
Деревенские любили смотреть, когда холм зацветал. Сначала черешня, за ней — терновник, а уж потом — груши. Деревья росли вперемежку. Люди сюда заглядывали, но гулять ходили в другие места.
Солнце здесь появлялось рано. Раньше, чем в деревне. Оно походило на мальчишку, который торопится к тете, и ему не терпится услышать, как она скажет, что он подрос за то время, пока они не виделись, и какой он стал красивый. Солнце походило на мальчишку, спешащего получить подарок.
Раннее утро… Птичка пискнет где-то и снова уснет. И деревья еще спят.
Но парень уже не в силах ждать. Он будит птиц и разгоняет их в разные стороны. Уже звенит веселый посев дня! Все пробуждается.
Только в домике до сих пор тихо.
Мальчишка топчется у порога, приглядывается, что тут нового. Бузина предлагает ему свои гроздья, похожие на булочки. Шиповник смеется, будто девушка после колкого поцелуя… и все в росе, а небо словно незабудка…
Восторг и радость наполняют молодое существо, и на какое-то мгновение паренек — вне себя от блаженства.
Потом он перескакивает дворик и идет вдоль стены к окну. Прижимается к нему: вставайте, тетенька! Это я, солнышко!
Терина проснулась и сразу сжала правую руку. Нащупала топорик. Все в порядке. Она чувствовала, что вообще все в порядке. Все. Ей было тепло-тепло. Но спать она больше не будет, выспалась всласть. Она улыбнулась чему-то в окне.
— Ну и дрыхли мы! — зевнула она во весь рот. — А теперь пора, пора вставать! Попируем сегодня!
Собаки живо попрыгали вниз с кровати. Только самый маленький, рыжий песик спал себе, в ус не дуя.
— Адольфик, — ласково обратилась к нему хозяйка, — а ты что?
Она осторожно высвободила левый локоть и положила русую голову на соломенный тюфяк.
— Вы только посмотрите на него, этакого ленивца.
Собаки подмигнули Адольфику, — он теперь один блаженствовал на целой постели, — и выстроились у двери.
Хозяйка встала, почесалась и шагнула навстречу белому дню.
Собаки носились во дворе, а она разглядывала небо. Его словно вымели, это небушко!
Птицы носились над бузиной, туда-сюда, к домику и обратно; она с изумлением наблюдала за их легкими перелетами. Вот принеслись куры, вытянув шеи.
— Кыш, бесстыдницы! Не кормить же вас теперь! Сами ищите, лапы-то у вас на что?
Двери скрипнули. А, барин выспался!
Адольфик побежал ей навстречу, но внезапно дернулся назад, словно о чем-то забыв. «Э, да у тебя лапки еще заплетаются!»