У Питера связь с матерью была нарушена. Женщина никогда не выражала привязанность к сыну. Она оставляла его одного с ранних лет, и, если он веселился, резвился, громко кричал или даже разговаривал в ресторане, наказывала. Только Маленький Питер позволял ему проявлять эмоции. Вместе они прошли через многое, и с течением времени образовалась крепкая связь.
Питер почти ничего не рассказывал про отца. Я должна была узнать, какое место во всей картине занимал он.
– Отец не имел практически никакого отношения ко мне или к нашей семье. Он не был плохим человеком; никогда не ругался, не бил меня. Его работой была готовка в ресторане. Отец всегда слушал американский джаз по радио. Летом, когда окна кухни открывались, музыку было слышно на чердаке, и я пытался воспроизвести ее на Маленьком Питере. Мне нравились эти летние концерты!
Я спросила, что дало трещину в браке.
– Мама копила деньги со всех работ и никогда не тратила даже цента на ненужные вещи. Вся одежда доставалась нам от родственников из Торонто. Она никогда не ездила на автобусе: таскала тяжеленые сумки сама через весь город. Папа ездил в Торонто раз в месяц за продуктами. Я не знаю точно, что именно случилось в тот день, но во время одной из поездок он вложил деньги в какую-то бессмысленную финансовую схему и потерял все. К тому времени мама накопила $31 000, и они просто исчезли.
В блокноте я отметила, что $31 000 считалась очень большой суммой в 1950-х годах, особенно учитывая тот факт, что его мама не разговаривала на английском, а средняя сумма за аренду дома в Канаде составляла $7000. Я настояла, чтобы мужчина попытался вспомнить больше о том, во что ввязался отец, но Питер был слишком маленький. Он не знал, были ли у отца проблемы с наркотиками или азартными играми, или он просто неудачно вложился. Мы так и не выяснили детали. И без того нервная, мама стала еще более раздражительной: каждый день говорила, как сильно желает смерти мужа.
Ресторан пришлось продать, чтобы оплатить долги, а семье надо было начинать все заново. Питер в возрасте пяти лет был освобожден из изоляции, когда они переехали в Торонто. Мама работала на фабрике и занималась дома рукоделием, трудясь до полуночи. Она снова начала выращивать овощи для торговли, про этот бизнес Питер знал очень немного. После продажи ресторана папа больше никогда не работал. Они жили в бедном китайском квартале с недоброжелательными родственниками, которые не хотели их впускать, но чувствовали себя обязанными это сделать.
Меньше чем через месяц жизни в Торонто Питер пошел в детский садик. В этот момент его рассказ наполнился болью, даже большей, чем про жизнь в изоляции. Он прошептал:
– Я не смог пройти программу детского садика. Я испытывал ужасный стыд. Мама говорила, что я глупый и позорю ее перед всем нашим азиатским сообществом.
Лишь через несколько сеансов удалось выяснить, что случилось в детском садике. Питер редко находился рядом с остальными детьми, за исключением сестры и двоюродных родственников. Плюс ко всему он не разговаривал ни на английском, ни на китайском. Первые годы жизни он слышал только несколько предложений в день. Ни он, ни сестра так и не выучили китайский – это доставляло большой дискомфорт, особенно на свадьбах или других официальных событиях.
Когда я связалась с лингвистами, они сообщили, что с ребенком либо настолько плохо обращались, что заблокировали доступ к языку, либо разговаривали настолько редко, что не удалось выучить язык в том возрасте, когда происходит освоение. Питер испытывал невероятную тревожность, когда слышал китайскую речь. Он признался:
– Когда я слышу женщину, говорящую на китайском, у меня по телу пробегают мурашки. А если она еще и кричит, это пугает меня до смерти.
Так мальчик пошел в детский сад, не имея вербальных коммуникативных навыков. Дети разговаривали с ним на китайском – он не понимал, разговаривали на английском – тоже не понимал. А когда те играли в игры, он боялся держаться за руки, стоя в кругу.
– Однажды мне очень захотелось в туалет, но я привык ходить в контейнер из-под томатов, привык к тому, что меня побьют в любом случае, что бы я ни сделал. Поэтому описался, так как не знал, что делать.
Зрительный контакт тоже пугал его. Для него это сродни появлению голым на улице.
Взгляд глаза в глаза воспринимался как интимный жест, ему хотелось сбежать.
Он также не был знаком с нормой в контексте пространственной дистанции между людьми, Питеру казалось, что люди находятся слишком близко. Когда он не выдерживал такого давления, то прятался под черное фортепиано в учебной комнате и держался за ножки. На самом деле оно для Питера было чуть ли не единственной хорошей вещью, связанной с детским садом. Мальчик думал о нем, как об отце Маленького Питера, и хотел потрогать его, погладить или обнять. (Еще один объект сильной привязанности.)
К сожалению, до того как Питер услышал страшную новость о том, что провалил программу, он верил в свой успех. Кроме фортепиано положительное влияние оказывала добрая воспитательница. Поначалу он боялся ее и трепетал от страха в ее присутствии. Но женщина улыбалась ему – никто раньше не делал так, – и мальчик интуитивно осознал, что улыбка – это знак одобрения. Воспитательница же осознала любовь Питера к фортепиано: когда сыграла детскую песенку «Три слепых мышонка», Питер стал спокойно чувствовать себя рядом с ней. Он клал руки на фортепиано и ощущал, как оно вибрирует и дышит; эти прикосновения были для Питера как прикосновения ласковых рук матери. Белые кнопки казались зубами, фортепиано широко улыбалось, приглашая поиграть. Это был самый невероятный момент жизни, который он когда-либо испытывал. На его глазах выступали слезы от того, как ноты превращаются в музыку. Он верил, что инструмент разговаривает с ним. Это была единственная вещь, которую мальчик понимал, находясь в какофонии детского сада.
Узнав, что он не прошел программу, Питер был морально опустошен. Он думал, воспитательница любит его, а сейчас казалось, что ненавидит. Мама сказала, что все, кроме Питера, прошли программу, и теперь в школе он будет казаться большим среди малышей. Мальчик верил, что провалил самую важную вещь в мире, прямо как отец.
– Было так унизительно узнать, что я не справился.
Я попыталась объяснить, что успех в детском саду – собрание многих приобретенных навыков, которым он не смог обучиться, находясь в изоляции на чердаке. Питер много пропустил, не было ни единого шанса, что он пройдет эту программу. Воспитательница понимала это и занималась с ним. Я объяснила зависимость восприятия мира и всех стадий развития в детстве. Если происходит нарушение в развитии в этот период, как было у Питера, то случается задержка в развитии.
Прежде всего любовь матери необходима каждому даже до того, как он появляется на свет. Питер всегда выражал протест, когда я говорила об этом, настаивая, что мама любила семью. Все, что она делала, было для семьи. Я объяснила, что женщина не могла любить его напрямую, поэтому он не чувствовал ее любовь, находясь в изоляции целыми днями напролет.
Мама должна держать малыша на руках и быть постоянно с ним. Только в возрасте двух лет дети осознают, что отделены от матери. Вместо того чтобы развиваться самостоятельно, они начинают отвергать всех вокруг, говоря «нет» (отсюда и пошло понятие «кризис двух лет»). Дети, начинающие ходить, которые успешно отделились от матерей, могут как бы сказать: «Нет, я не буду есть то, что ты хочешь, и делать то, что ты хочешь. Я теперь существующий отдельно от тебя человек». Данная стадия помогает им изучить концепцию «мое» и частично отстаивать личное мнение. У Питера не было шанса отделиться от матери подобным путем.
Он боялся других детей, не зная, как взаимодействовать. Правила игры в баскетбол и других игр казались слишком сложными и запутанными. Я снова объяснила, что он не был глупым; большинство детей, до того как пойти в садик, в течение четырех лет усваивают групповое поведение. Родители учат их играть в мяч или водят в парки, чтобы дать возможность посмотреть, как играют другие. Катание на горке учит делать повороты, поначалу, когда они скатываются самостоятельно, внизу их ждут родители. Однако Питер понятия не имел, что такое «делать повороты». Он думал, это означает крутиться вокруг себя. Он не мог просто играть и веселиться – все казалось слишком хаотичным.
Я объяснила и тот факт, что наш мозг формируется кусочек за кусочком, а не полностью при рождении. Предполагается, что в течение первых четырех лет у ребенка развивается «исполнительная функция». В префронтальной коре мозга образуются связи, которые объединяют умения. Например, исполнительная функция помогает развивать селективное внимание: умение игнорировать мешающие звуки и устанавливать приоритет в пользу многофункциональных потребностей. Мы живем в сложном мире и учимся шаг за шагом.
После повторного прохождения программы детского сада у Питера наблюдались значительные успехи. У него была учительница, которая относилась к нему с невероятной добротой. Когда я спросила, что он имеет в виду под «невероятной добротой», мужчина ответил:
– Она не кричала и не била меня бамбуковым прутом.
Учительница была молодой и часто играла песенки на фортепиано. Питер любил «Колеса автобуса» в ее исполнении. Ему казалось, что женщина и Большой Питер, стоящий в их классе, весело проводят время вместе.
Одно событие, связанное с этим фортепиано, изменило жизнь Питера. Обычно сестра забирала его из сада, но в один день она не появилась. Не предупредив ни его, ни учительницу, она пошла в кабинет медсестры после падения на игровой площадке. Учительница отправилась разбираться и оставила Питера одного в классе.
Он подошел к Большому Питеру и обнял его. Из-за объятий одна клавиша нажалась и издала звук. Питер начал играть. Он сказал, что сначала сыграл «Колеса автобуса» весело, как учительница, а потом грустно, будто автобус устал и потерялся на дороге. Он был не уверен, что значит