Первый год терапии подходил к концу. С течением времени Питер стал громче говорить и смотреть в глаза. Он был эмоционально обделен, поэтому понадобился целый год, чтобы начать доверять мне. Молодой человек понял, что я забочусь о нем и вместе мы сможем выйти на путь выздоровления.
Однако я была обеспокоена прогнозами. Питер пропустил так много стадий развития в детстве, что я волновалась, сможем ли мы восстановить его эго. Как построить его при наличии такого немногочисленного необработанного материала? Опасно конструировать «Я» на столь шаткой основе. Я ощущала такое же волнение, которое испытывает архитектор, строя новый дом на неустойчивых сваях.
Единственное, что давало надежду, – безмерная доброта Питера. Если у кого-то не было денег, он давал их нуждающимся. Один раз, когда увидел в моей приемной плачущую женщину, он не спросил ее, что случилось, просто сходил купил ей кофе и сказал, что все образуется. Его привязанность к матери, которая была неуместной, трогала за душу. Доброта и великодушие помогают продвинуться далеко вперед.
У Питера случались приступы деперсонализации и сильной тревоги, когда он испытывал гнев или кто-то оказывался слишком близко к нему физически. Я подозревала, приступы могли быть причиной импотенции. Он ощущал невероятную тревогу, ему казалось, что он находится вне собственного тела. Сложно быть успешным в сексуальном плане, если находишься вне его и не можешь испытать возбуждение.
Цель лечения – построить эго, чтобы пациент смог эмоционально не покидать тело во время стресса. Эго – восприятие самого себя – это абстрактное понятие, сложно дать ему точное определение. Можно представить как дом, построенный из множества кирпичиков. Он защищает тебя от стрессов внешнего мира, будучи неким метафоричным убежищем – безопасным местом. Если бы мать Питера была здоровой женщиной, она бы говорила сыну, какой он чувствительный, добрый и музыкально одаренный. Восхваление положительных качеств помогло бы Питеру сформировать крепкую основу эго. Когда волк стучится в дверь домика, он, будто поросенок из детской сказки, был бы под защитой.
Вместо этого мать десятилетиями говорила, какой он ленивый, глупый и не способный добиться чего-либо в жизни. Не было кирпичиков для крепкой основы; он жил в домике из соломы. Его эго не обладало достаточной силой. Приходилось покидать тело, испытывая приступы деперсонализации.
Я надеялась сделать две вещи во время терапии: во-первых, Питеру необходимо осознание, что его мать – психически больной человек, видящий его в искаженном свете; во-вторых, я планировала стать «хорошей мамой» для него, помочь выбраться из соломенного домика и построить жилье из кирпичей. Это моя работа – помочь ему увидеть свои положительные качества, так удалось бы защититься от волка. Я хотела, чтобы он сказал хищнику: «Я – Питер Чанг, это – мой безопасный домик, я не выйду из него, а ты уходи».
Когда мы добрались до второго года терапии, настало время сконцентрироваться на проблеме с импотенцией, невозможности испытывать эрекцию во время секса с женщиной. Так как он играл в группе, у него было предостаточно возможностей встречаться с ними; дамы прямо-таки тянулись к нему. Питер сказал, что ничего не может поделать со своей привлекательностью, «это происходит со всеми парнями, которые играют в музыкальных группах».
Ему хотелось заниматься сексом, но физическая близость доставляла невероятный дискомфорт. Мы обсуждали медленное развитие отношений, перерастающих в дружбу. А потом он может двигаться дальше с приемлемой для себя скоростью.
Я сообщила, что для приближения к решению проблемы с импотенцией необходимо взглянуть на психологическую картину целиком, начиная с самого рождения. Он был лишен материнской заботы, и это повлекло за собой то, что Джон Боулби, известный британский психоаналитик, называл «расстройством привязанности». Материнская привязанность важна для ребенка как ничто другое – даже важнее, чем еда. Ребенок будет делать все, чтобы получить ее. Без нее он становится тревожным, не может исследовать окружающий мир и контактировать с ним согласно нормам развития. Расстройство привязанности влияет не только на отношения с матерью, но и оказывает эффект на социальное, эмоциональное и когнитивное развитие. Если ребенок не испытывал материнской привязанности, он не может двигаться вперед к следующему шагу, который подразумевает доверие и эмоциональную привязанность к другим людям, в том числе сексуальную. Иными словами, ты не способен расти в эмоциональном плане, если у тебя не было подобных отношений с мамой в детстве.
Конрад Лоренц, выдающийся австрийский зоолог и зоопсихолог, заметил, что привязанность может рассматриваться в эволюционном контексте – мать защищает дитя. (За данное открытие ученый получил Нобелевскую премию.)
Привязанность – это своего рода адаптивность, которая увеличивает шанс новорожденного на выживание.
Привязанность укоренилась в человеческом мозге. Ребенок нуждается в том, чтобы мама держала его на руках, любила и обнимала.
Но у Питера не было данной связи, расстройство привязанности привело к задержке развития в детском саду и в конце концов могло отчасти стать одной из причин проявления импотенции. Иногда психологи рушат стены, переворачивают все с ног на голову, делая что-то очень экстремальное или ортодоксальное, чтобы пациент увидел сложившуюся закономерность. Поэтому, чтобы помочь пациенту лучше понять идею материнской привязанности, я договорилась о просмотре фильма от американского психолога Гарри Харлоу, чьи заснятые на пленку эксперименты с обезьянами были самыми популярными в то время. Мы пошли в Университет Торонто (где я училась), киномеханик согласился останавливать кино по моей просьбе, чтобы была возможность более детально объяснять все Питеру. Хотя по сегодняшним меркам эти эксперименты считаются неэтичными, они стали прекрасным наглядным примером для понимания сути расстройства привязанности. Раньше фильмы Гарри Харлоу были доступны только для студентов, изучающих психологию, но сейчас каждый желающий может посмотреть их на YouTube.
Этот момент стал основополагающим в терапии Питера. Фильм начинался с объяснения понятия «материнской связи», которую мы называем «любовью», связи между новорожденным и его мамой. В эксперимент были вовлечены новорожденные детеныши обезьян и две взрослые обезьяны – мамы. «Строгая» держала бутылочку с молоком; малышам приходилось подпрыгивать, чтобы получить еду. «Добрая» тоже была достаточно холодна, но у нее было мягкое полотенце; вместо еды оно давало возможность тактильных ощущений, и обезьянки могли трогать его, обнимать и играть. Харлоу и другие были в шоке, когда необходимость в тактильных ощущениях взяла верх над едой. Детеныши обнимали маму с полотенцем на протяжении практически девятнадцати часов в день, к строгой подходили лишь на несколько минут, чтобы попить молока. Когда малышей отделили от доброй, они плакали и кричали, находясь в тревожном состоянии из-за расставания. Когда их отделили от обеих, детеныши скакали туда-сюда, нанося себе физический вред.
Питер, чей голос обычно был монотонным, начал говорить оживленно. Он увидел самого себя в детенышах, лазающих туда-обратно, делая себе больно; в одиночестве на чердаке он часто бился головой о стены. Но маленькое пианино спасло его. Он сказал:
– Маленький Питер был «доброй мамой», которая пела, успокаивала и обнимала меня своей музыкой.
Мужчина вспомнил мягкие звуки игрушечного пианино, которые заполняли внутреннее опустошение. Он не совсем осознавал тогда, что именно играл. Питер видел пианино как оживленный предмет, живое существо, которое успокаивало.
К концу фильма в одной из последних сцен мы наблюдали, как новорожденных впервые перенесли в другую комнату, без доброй мамы. Помещение было наполнено различными предметами, которые нравятся обезьянам, – лестницы и качели. Но малыши были напуганы и забились в угол, дрожа от страха. Сразу, как к ним в комнату запустили добрую маму, они залезли на нее и принялись обнимать. После нескольких мгновений ласки обезьянки начали исследовать предметы в комнате.
Питер попросил поставить фильм на паузу.
– Боже мой, – произнес он, – вот же: это детский садик. У всех остальных была добрая мама, а у меня никого не было. Я в страхе забивался в угол. Мне так жалко этих маленьких обезьянок. Помню, как я пытался понять, почему другие дети не были напуганы, как я. Они бегали и играли в догонялки, лазали по железным конструкциям, которых я до смерти боялся.
Далее в фильме в комнату поставили большую фигуру в виде монстра, похожего на металлическую божью коровку с большими зубами и качающейся головой. Детеныши, естественно напуганные, побежали в объятия доброй мамы. Когда они успокоились и удостоверились в наличии связи с матерью, малыши обернулись на монстра и начали издавать угрожающие звуки.
Питер попросил остановить фильм еще раз.
– Меня обижали, но мне не к кому было идти, чтобы успокоиться. Я просто прятался, а потом круг замыкался, и меня снова обижали.
Мы посмотрели несколько фильмов Харлоу. В них показывалось, как детеныши с ментальными нарушениями вырастали неспособными защитить самих себя. И самым удивительным фактом было то, что эти обезьяны не хотели заниматься сексом. Когда их принуждали к спариванию и продолжению рода, они не понимали, как должен вести себя родитель. И мужские, и женские особи становились жестокими; физически и эмоционально издевались над детенышами, поэтому часто их потомство перемещали в другую клетку для безопасности.
Последний фильм закончился, включился свет. Питер сидел неподвижно. Я взглянула на его побледневшее лицо. Он посмотрел на меня с изумлением и сказал:
– Она не хотела заниматься сексом. Боже мой!
До него дошло.
– Все верно. Секс – это конечная цель. Сначала нужна любовь, потом объятия, потом близость, потом защита, поэтому, лишь получив все, можно выйти во внешний мир и испытывать судьбу. Когда люди находятся в изоляции в детстве, они пропускают все те необходимые шаги, и уже во взрослом возрасте секс кажется чем-то пугающим.