Питер спросил:
– Вы видели, как была испугана обезьяна, которая росла, имея только строгую маму, когда ей нужно было подружиться с обезьяной, выросшей в нормальных условиях? Именно так я себя и чувствую.
Я заметила, как сильно мужчина вспотел и стал реже моргать. Он был так расстроен и дезориентирован, покидая кинокомнату. Питер побывал в ужасающем путешествии по своему раннему детству.
Он верил в мамино описание себя как бесполезного, ненормального и глупого. Мои попытки изменить эту картину не смогли отвернуть Питера от представлений своей матери. Лишь фильмы Харлоу заставили понять, что он пропустил очень важные ступени в собственном развитии. Позже Питер сказал, что ничего не оказывало на него такого сильного эффекта, как эти киносеансы. Наша терапия вышла на новый виток, и с тех пор мы делили ее на «до Харлоу» и «после Харлоу».
Питер начал осознавать, что не был глупым неудачником, он оказался неподготовленным к жизни. Его интересовал вопрос, «почему остальные азиатские дети, чьим родителям приходилось много работать, не страдали от подобных проблем». Я должна была действовать осторожно. Питер всегда лояльно относился к матери, ни разу не сказал ни единого плохого слова про нее. Лишь без конца повторял, что «мать делала все на благо семьи».
Я относилась к ней как к человеку, чьи материнские инстинкты были серьезно нарушены. Но как врач понимала, что не могу сказать подобное Питеру про маму. Он должен сам понять, и требовалось время, чтобы принять этот факт. Если замечаешь «правду» и хочешь сказать об этом пациенту до того, как он готов, ты потеряешь доверие. Клиент поставит защитную стену, и улучшения состояния будут происходить только внешне и поверхностно. Слишком глубокая интерпретация напугает, психолог будет восприниматься как кто-то незнакомый и ненадежный. Врач может направить пациента к дверям осознания, но не должен вталкивать туда. Человек сам откроет их, когда будет готов.
Терапия – это долгая дорога, у которой, однако, есть развилка в сторону деперсонализации и персонализации. К Питеру никогда не относились как к полноценному человеку, поэтому он себя таковым и не чувствовал. Он смотрел на самого себя, находясь вне тела. Терапия направила его в долгий путь к персонализации, чтобы удалось почувствовать себя человеком.
3Животрепещущий вопрос
МУЗЫКАЛЬНАЯ ГРУППА ПИТЕРА была в туре в южной части США, когда он встретил женщину, работающую официанткой в баре Арканзаса. Там группа давала концерты на протяжении недели. Она купила ему выпить и попросила сыграть песню «Джорджия», сказав:
– Покажи, как сильно ты скучаешь по Джорджии, потому что я родом оттуда.
Когда Питер играл, бар погрузился в полную тишину. После исполнения он взял микрофон:
– Эта песня для Мелани, которая скучает по своей родной Джорджии.
Все участники группы повернулись к нему, будучи в шоке: он впервые сказал что-то со сцены за шестнадцать лет совместной работы. Питер заметил, как они обрадовались, – хоть и не знали, что коллега проходит терапию. Это был большой прорыв.
Мелани дождалась его после выступления, и они вместе выпили. Питер сказал, что пытался не думать о сексе, а просто жил в моменте. Она спросила, где остановилась их группа, и когда он сказал название отеля, женщина многозначительно кивнула и посмотрела на него. Питер подумал о нашей терапии, о том, как она может изменить ситуацию, и решил двигаться вперед постепенно, шаг за шагом, поэтому сказал, что устал после двух концертов подряд, и пригласил ее на ужин на следующий день. Женщина приняла предложение.
Питер обещал сам себе, что не будет беспокоиться о сексе, вместо этого планировал сначала начать дружеские отношения. Во время ужина Мелани рассказала, что ее отец коллекционирует старые блюзовые пластинки, так они разговорились про музыку. В этой теме Питер чувствовал себя как рыба в воде. Потом встретились еще несколько раз, но без секса. Он ни разу не пригласил ее в номер.
По возвращении в Торонто он часто писал ей. Питер бывал слегка несдержанным и немного эротичным в письмах. Он решил полететь в США на следующей неделе, чтобы увидеться с Мелани. Приближалось время отлета, мы прорепетировали речь. Я сказала, что не стоит обсуждать сексуальную проблему. Все, что нужно делать, – быть добрым и любящим; я уверила пациента, что это легко для него, ведь мягкость характера у Питера от природы.
– Думаю, передо мной – нормальный, любящий и добрый человек, который может стать замечательным, чувственным любовником, – сказала я. – Вы просто очень долго находились в изоляции в детстве и получили психологическую травму. Ваша музыка полна эмоций, чувственности и экспрессии – и вы обладаете всеми этими качествами. Запомните, вы изранены, но не сломлены.
Мы обсуждали, что значат объятия, как обнять человека, не превратив жест в нечто фальшивое и наигранное. У его сестры был ребенок, которого она часто обнимала, по крайней мере, Питеру так казалось. Он внимательно наблюдал за этим и пытался повторить. Однако не удавалось действовать натурально и неподдельно.
Он пригласил Мелани на ужин. Потом она сказала, что хотела бы поехать к нему в отель, так как живет с тремя другими девушками. Они оказались вместе в постели, но, к сожалению, приступ деперсонализации вновь проявился. Питер видел себя лежащим на кровати, видел все будто сквозь линзу камеры, которая отдалялась все дальше и дальше. Он не ощущал себя в своем теле. В конце концов оба уснули.
На следующий день они пошли гулять. Вечером Мелани надо было на работу – она работала с восьми до двух. Договорились, что Питер встретит ее после. Но когда ее смена закончилась, Мелани познакомилась с каким-то барабанщиком и ушла с ним. Бармен, знакомый с Питером, сказал:
– Извини, азиаты не пользуются здесь популярностью.
Питер знал, что мужчина сказал это, пытаясь утешить его, но даже и не представлял, как обидно это звучало.
Мне было грустно за Питера, но я сказала ему думать о случившемся как о тест-драйве.
Секс – лишь верхушка айсберга, 90 % льдины находится под водой, в бессознательном. Нам нужно было сконцентрироваться на этом.
Я пыталась получить доступ ко снам Питера, поскольку они являются лучшим путем в бессознательное. Поэтому попросила его оставлять рядом с кроватью листочек и ручку, чтобы утром он мог сразу записать все мысли. Оказалось, его сны были относительно похожи: всегда связаны с событием, которое Питер не мог контролировать.
«С распростертыми руками и ногами я лежал на крыше автобуса, который несся по дороге с невероятной скоростью. Я пытался найти, за что ухватиться, но там не было ручек или перил. Меня кидало из стороны в сторону, так как автобус ехал по извилистой дороге. Я пытался докричаться до водителя, но у меня не было голоса. Наконец, я добрался до лобового окна, наклонился вперед и увидел, что за рулем никого нет».
Каждый раз, когда Питер видел подобные сны, он просыпался в ужасе. Мы разговаривали о том, как его жизнь, подобно автобусу, находится вне его контроля. Когда пациент сказал, что не может заводить отношения, я возразила. Он не может заниматься сексом. У него были определенные отношения со мной, с сестрой и с участниками музыкальной группы, которым он нравится, которые уважают его. Они общались посредством музыки, у Питера не возникало с этим проблем. На самом деле его музыка была очень чувственной и привлекала фанатов. Единственный момент, когда Питер не страдал от приступов деперсонализации, – игра на фортепиано, вне зависимости от количества слушателей вокруг.
Однако он настаивал, что не испытывает настоящих чувств к другим людям, как же у него могут быть отношения с ними? Когда Мелани ушла из бара с другим мужчиной, Питер не грустил. Это просто случилось. Когда про него написали в известном музыкальном журнале, он не чувствовал счастья. Когда показал журнал маме, она сказала, что только наркоманы и глупые американцы читают музыкальные журналы.
Во второй половине третьего года терапии случилось событие, которое потрясло Питера и его сестру. Этот инцидент оказался еще одной ключевой точкой в лечении.
Сестра Питера была тихим ребенком, смиренно сидящим в ресторане и рисующим цветными карандашами. Она была тихим и послушным роботом – как и хотела мать. Однако от рук и поведения матери пострадала меньше, чем Питер: ее не запирали на чердаке, она могла общаться с другими людьми, получать похвалу и слышать добрые слова от посетителей ресторана. Будучи взрослой, женщина так и осталась тихой и сдержанной, но никогда не позволяла матери плохо относиться к собственному ребенку: вела себя как мама-медведица. Питер часто приходил к ней в гости повидаться с 3-летней племянницей, ему нравилось общаться с ней. Он учился нормальному поведению, видя, как любое взаимодействие его сестры с малышкой наполнено любовью.
Однажды племянница уронила с плиты горячую кастрюлю с чили; у нее были серьезные ожоги, и ее в скором порядке госпитализировали. Травма стала ужасным событием для всех. Питер сказал, что он, его мама и сестра вместе поехали в больницу, чтобы навестить ребенка в ожоговом отделении. Питер был в ужасе, увидев малышку, страдающую от боли.
А мать начала вести себя очень странно.
– Когда мы спустились вниз по коридору, она начала смеяться и воскликнула: «Посмотрите на нее! Посмотрите на нее!» Мама показывала на ребенка с очень сильными ожогами и буквально разрывалась от смеха. Медсестра посмотрела на нее и сказала: «Ведите себя по-человечески или убирайтесь отсюда».
Питер был в шоке от слов медсестры в адрес матери.
– Неожиданно все, что вы говорили, всплыло в голове. Верьте или нет, она продолжила смеяться, и медсестра пригрозила, что вызовет охрану, если она не прекратит. Собрались и другие медсестры. Сестра просто тихо смотрела на происходящее. Мне было так жалко маленькую девочку. Я не выдержал и сказал матери: «Да что с тобой такое? Что с тобой не так? Это страдающие от боли дети. Заткнись сейчас же или уезжай домой». Она замолчала, а сестра положила руку мне на плечо, показывая поддержку.