Один винит другого. Поэтому я вкладываю огромные деньги, чтобы убедиться: часы будут доставлены вовремя в целости и сохранности только одним человеком. И это Дэнни Моррисон. Ему приходится спать прямо в кабине и не позволяется покидать машину.
– Позвольте привести пример работы Дэнни. Ему нужно было перевезти двойной груз с промышленной платиной через всю страну. Когда он обедал в автокафе, три вора пробрались в кабину. Дэнни увидел это, пока ждал еду, и буквально выкинул парней из кабины. Они все были госпитализированы, один лежал в больнице целый месяц.
Дэнни же заработал лишь растяжение кисти правой руки. Он не стал жаловался или просить о помощи, просто продолжил путь в Ванкувер.
Это все, – закончил владелец. – Поэтому я с ним и работаю долгое время.
Я спросила про суть проблемы, он начал с того, что мужчине тридцать с лишним лет, он высокий и широкоплечий.
– У него самые большие руки, которые я когда-либо видел. Ребята в порту называют его Вилка, как сокращение от вилочного погрузчика.
Дэнни неразговорчив – отвечал односложными предложениями и избегал зрительного контакта. Но являлся умным человеком.
– Он знает наизусть все карты дорог и расстояние в милях. Поэтому в его голове всегда точная сумма расчета за каждую милю. Ни один пенни не упустит.
Потом владелец замолчал. Наконец, глубоко вздохнул и продолжил:
– Около двух месяцев назад нам позвонили и сказали, что жена Дэнни и их единственный ребенок, четырехлетняя дочка, погибли во время инцидента на шоссе 401.
– Как он оправился после случившегося?
– Вот это и странно. Он не выглядел скорбящим, хотя был очень семейным человеком. Но на каком-то уровне он, должно быть, получил серьезную травму. Я спросил его, не хотел бы он взять оплачиваемый отпуск, но Дэнни просто помотал головой. На следующий день после похорон уже был на работе.
Владелец предложил оплатить терапию, и Дэнни выглядел озадаченным на этот счет.
– Поэтому я сказал, что сам ходил к вам на сеансы и это очень мне помогло.
– Он удивился?
– Даже если Дэнни удивляется чему-то, я бы не узнал.
Через пару недель этот сотрудник согласился попробовать терапию.
У мужчины была темная кожа и длинные черные волосы, заплетенные в две косы. На нем была надета фланелевая рубашка, кожаная куртка, голубые джинсы и серые кожаные ботинки.
Я представилась. Он кивнул, не глядя на меня, стоя около двери, пока я не предложила ему сесть. В свои тридцать с чем-то лет Дэнни выглядел просто замечательно. Чтобы разрядить обстановку, я сказала, как хорошо о нем отзывался работодатель. Мужчина просто смотрел в пол. Когда я начала всматриваться в лицо, то заметила, какой Дэнни симпатичный. Его рост, широкие плечи, идеальное лицо, выразительные черные глаза и безупречная кожа, несомненно, впечатляли.
Когда я выразила соболезнования о его потере, мне показалось, ему захотелось отсесть от меня подальше. Я сообщила, что лучше всего начать с рассказа о семье, и спросила о родителях, помогали ли они ему в трудные времена. Он ответил, что мать умерла, а отец и братья, которые жили в резервации на северо-востоке Манитобы, не знают причины ее смерти.
Когда я спросила о его желании поделиться чувствами об утрате, Дэнни помотал головой. Он молчал до конца первого сеанса и во время других на протяжении трех месяцев.
Это не напоминало молчание человека в глубокой депрессии – казалось, ему просто хотелось остаться одному. Было нечто интригующее в этом, и я поняла, что могу спокойно сидеть с ним в приятной тишине. Это было для меня в новинку.
Все же я знала: нужно помочь. В конце концов, мне платят не за молчание. Поэтому безуспешно пыталась найти в библиотеке исследования психиатров про индейцев – 1988 год, я не знала про их ритуалы и церемонии. Потом попыталась связаться с департаментом по делам коренного населения Северной Америки, но мне так и не перезвонили. В психиатрическом отделении больницы Торонто, где лечили большинство представителей индейского народа, специалист по приему пациентов сказал:
– Психологическая терапия не для индейцев. У большинства проблемы с алкоголем, есть группы анонимных алкоголиков. Иногда они собираются, иногда – нет.
Я расширила исследование. Наконец попалось упоминание доктора Клера Бранта, окончившего Гарвард и изучающего индейцев. Он был прямым потомком Джозефа Бранта, известного военного вождя, сражавшегося во время Американской революции. Я написала ему длинное письмо, объяснив случай, с которым столкнулась, и трудности при общении с Дэнни. Ответ очень меня обрадовал: доктор Брант сообщил, что понимает мои чувства – я словно рыба, вытащенная на берег. В письмо он вложил научные работы, которые написал, исследуя мировоззрение индейцев. Те работы были просто невероятными, их должен прочитать каждый канадец. Я навсегда останусь в долгу перед этим человеком. Мы продолжили общение, ведя долгую переписку, которую я до сих пор храню.
Как объяснил доктор Брант, в маленьких сплоченных общинах, особенно в тех, которые живут в северных лесах, конфликты между людьми избегаются всеми способами. Чтобы жить в близком соседстве и содержать в порядке владения, важно не вмешиваться в жизни друг друга, не создавать помехи. То есть существуют определенные правила социального поведения. Например, «вмешательство» означает задавать вопросы, давать советы или быть хорошо осведомленным о чем-то или о ком-то.
Я осознала, что для Дэнни терапия скорее всего воспринималась как грубость – я «вмешивалась» в его сознание, настойчиво лезла в чужие дела.
Чем больше пыталась вовлечь его в разговор, тем больше он закрывался. К тому же, когда старалась молчать, я видела, что это может затянуться на неопределенный период времени; у него лучше получилось играть в молчанку, чем у меня.
Итак, я решила, что наилучший вариант – объяснить ему свою безвыходность. Я сказала Дэнни, что знаю, как должна исполнять свою роль психолога, но не могу изменить ее слишком сильно – это моя культура, именно так работают белые психологи. Я попросила его о помощи, желая узнать, что я могу сделать. Для меня очень важно, чтобы терапия не прошла даром, и я знаю, что мне еще многому надо научиться.
Дэнни задал первый за все время вопрос, избегая зрительного контакта:
– Почему это так важно для вас?
– Это моя работа, и я хочу выполнить ее хорошо.
– Я думал, вы собираетесь сказать какую-нибудь неправду, например, что вы заботитесь обо мне.
– Я вас не настолько хорошо знаю, чтобы заботиться о вас. Однако, по какой-то причине, я чувствую связь с вами и хочу помочь с вашей болью.
– У меня нет никакой боли, – ответил он привычным монотонным голосом.
– Хорошо, это первая вещь, которую вы рассказали о себе, – заметила я. – Должно быть, для вас важно, чтобы я понимала, что вы не чувствуете боли.
– Если вы так считаете…
– Я именно так и считаю. – Я решила заострить внимание на этой проблеме. – Почему это так важно для вас? Вы тем самым говорите мне, что я не смогу вас ранить, так как вы не чувствуете боли?
Он молча сидел в кресле около десяти минут, может, дольше.
– Да.
На протяжении последних двадцати минут сеанса Дэнни не сказал больше ни слова.
Наконец, после четырех месяцев появился какой-то прогресс. Он признал или я интерпретировала слова о том, что мужчина защищает себя от боли. Я решила двигаться медленно и постепенно. Одна встреча в неделю, пусть так. Если бы я настаивала на дополнительных сеансах, он бы окончательно закрылся.
Неделя шла за неделей, проявлялась некоторая информация. Я просто пыталась быть наблюдателем со стороны и решила не спрашивать о жене, ребенке или отсутствии скорби по ним – он никогда сознательно не испытывал боль, неудивительно, что не скорбел и об утрате.
Однажды я сказала следующее:
– Люди, которые не чувствуют боли, не могут чувствовать и радости.
Впервые он посмотрел мне в глаза:
– Я могу жить без радости.
– Вы думаете, что в вашем сердце нет боли, или хотите сказать, что держите ее под замком? – осмелилась спросить я.
Больше пациент ничего не сказал. Через неделю он пришел, сел в кресло и, будто мы продолжили вести прошлый разговор, произнес:
– Она находится под замком.
Я спросила:
– А если боль будет по капельке вытекать во время терапии и вы сможете избавиться от нее? Тогда она освободит место для радости.
– Радость? – спросил он с насмешкой.
– Ну, удовлетворение, если не радость, – перефразировала я.
– Мне это не нужно, – заверил Дэнни.
Я попросила рассказать про его детство, объясняя, что так он может выпустить и боль, и радость. Описанная ниже история формировалась медленно, в течение первого года терапии. Я была очень осторожна, не проявляла сочувствие или сожаление, иначе бы все прекратилось. Лишь наблюдала.
Дэнни был из семьи охотников, которая жила в самой северной части Манитобы, далеко за лесополосой. Большую часть года они одни выживали в лесной чаще, но в конце каждого сезона, когда приходило время продавать мех «Компании Гудзонова залива», приходили в маленькое поселение.
У Дэнни была сестра по имени Роуз, старше его на три года. Когда дети были маленькими, они помогали папе собирать ловушки для животных, а маме наносить краску (как камуфляж) и прятаться для охоты. Дэнни же кормил собак.
Его самое ранее воспоминание было связано с охотой. Один раз отец предупредил Дэнни и Роуз, чтобы они не шли за ним по лесной тропе, где были размещены силки – от сильного ветра случился снежный завал, дорога стала опасной, – но дети все равно пошли. Отец был уверен, что раз они предупреждены, то учтут весь риск. Из-за снега ловушки невозможно было заметить. Сестра побежала вперед и угодила в огромные силки, которые разрезали ей ногу до самой кости; пришлось везти Роуз на собачей упряжке в ближайшее поселение, что заняло несколько дней. Полученная рана плохо заживала, с тех пор девушка хромала на одну ногу. В тот день Дэнни понял: во время охоты надо быть очень аккуратным.