Интересным фактом являлось то, что после того, как дети не прислушались к предупреждению отца, он не настаивал и не вмешивался – пример различия методов воспитания у белых и коренных жителей. По словам доктора Бранта, у индейцев оно заключается в моделировании поведения, но без вмешательства, в то время как белые являются приверженцами активного вовлечения в обучение и шаблонности. Позже это отличие пройдет красной линией в истории Дэнни.
По еле уловимой улыбке на лице я могла сделать вывод, что ему нравилось вспоминать о временах, проведенных в лесу. Мужчина начал делиться подробностями своей жизни. Однажды даже сказал, покачав головой:
– Да уж, я не вспоминал про это годами.
Его рассказы были очень интересными и приводили меня в восторг. Дэнни был удивлен – как сильно мне нравилось слушать про разные особенности охоты в их культуре. Иногда я могла перебивать его и спрашивать, почему что-то делалось именно таким образом. Почему, например, отец использовал собачью упряжку, а не снегоход? Дэнни объяснил: если снегоход сломается где-нибудь в глухой части леса, ты труп. А с собаками худшее, что могло случиться, – потеря одной из них или порванные вожжи, которые можно заштопать. К тому же топливо могло закончиться на самой границе леса.
Дэнни рассказал, как выполнял работу, кормя собак замороженной рыбой. В возрасте четырех и пяти лет он гордился, когда ему давали понести топор для рубки льда, чтобы помочь отцу достать из силков бобра. Его отец был немногословен, но Дэнни сказал, что с ранних лет он работал, как хорошо смазанная машина. Мальчик знал, что нет времени жаловаться на холод: сезон охоты был коротким, а жизнь зависела только от него.
Дэнни гордился и тем, что иногда месяцами они с отцом, которому, кстати говоря, было около двадцати лет, охотились в лесу. В конце сезона они проходили сотни километров, чтобы вернуться в торговое поселение, где проживало не более трехсот человек. Там Дэнни видел играющих вместе мальчишек и думал, каково это, иметь еще друга, кроме сестры.
У них в доме не было ни телевизора, ни музыки, ни электричества, ни водопровода. Однажды, когда Дэнни было четыре года, торговец «Компании Гудзонова залива», у которого в офисе был большой рабочий стол, нравившийся Дэнни, дал ему книгу. Мальчик еще не умел читать, поэтому сам придумывал истории, переворачивая страницы. (Главными героями всегда были озорные бобры.) Дэнни любил эту книгу; он «читал» ее каждый вечер, часто «читал» ее Роуз, которая с упоением слушала. Он рассказал, что любовью к чтению обязан той книге – первой и единственной вещи, которая у него была в детстве. И до сих пор помнил, как мама на языке кри называла ее в притяжательной форме: книга Дэнни.
2Кожаные ботинки
В ОДИН ДЕНЬ их семья сидела в теплом жилище. Перед тем как идти собирать добычу из силков, должна была пройти неделя. Дэнни с отцом сидели на лавочке и ножом строгали деревянные колья, как вдруг услышали крик матери, похожий на «плач животного, окруженного койотами». Он никогда не слышал, чтобы мама разговаривала громче полушепота.
Она стояла в дверях с какими-то двумя белыми мужчинами, которые явно не были охотниками, но «казались опасными». Дэнни запомнил их странные кожаные ботинки – непонятная обувь для пересечения заснеженной местности. Ноги могли замерзнуть, если не надеть муклуки: высокие мягкие ботинки, традиционно изготавливаемые из тюленьей кожи и обрамленные мехом. Мужчины вошли внутрь и заявили, что забирают Дэнни и Роуз в школу-интернат, которая находилась за сотни километров от дома. Это был закон, и, если бы родители не согласились отдать детей, их бы посадили в тюрьму.
Мужчины говорили по-английски, никто из семьи ничего не понимал. Наконец жестами они смогли объясниться: двое белых мужчин из правительства крадут детей.
– Мне кажется, родители не знали, что нас забирают навсегда, – сказал Дэнни. – Мама пошла в спальню собирать наши вещи, но мужчины сказали, что нам не нужны никакие вещи. Родители выглядели так, словно их стрелой ранили в самое сердце, но еще стояли на ногах.
В 1988 году я и понятия не имела, что представляют собой школы-интернаты. Я думала, это закрытое учебное заведение для индейцев, которые живут слишком далеко в лесах, чтобы посещать школу. Но ошибалась. Эти школы-интернаты были частью политики, направленной на искоренение культур коренного населения Канады. Джон А. Макдональд, первый премьер-министр, называл этих людей «дикарями». В 1920 году федеральные чиновники четко обозначили цель: культурный геноцид. В тот же год в палате общин представитель департамента по делам индейцев объявил о необходимости отказаться от продолжения функционирования школ-интернатов, так как «ни один индеец не вовлечен в политические дела, на обсуждение не принимаются проблемы индейцев и не существует официально учрежденного министерства по делам индейцев».
Дэнни и его сестру посадили в машину; они смотрели, как тысячи миль тундры исчезают и остаются позади. Много часов спустя их посадили на поезд с такими же испуганными детьми коренных жителей. Ни у кого не было вещей. Они ехали несколько дней, находясь в жутковатой тишине. Дэнни был озадачен огромными полями со скотом: он никогда не видел животных, на которых не надо охотиться, не знал, что такое ранчо или ферма. Тополя и островерхие горы – местный ландшафт – удивляли его и Роуз. Ему казалось, что они направляются в какую-то другую вселенную, наполненную неприятно яркими красками. Наконец их высадили в маленьком городке и завезли в страну. Потом «где-то в захолустье» они остановились у здания из красного кирпича с решетками на окнах.
Первое, что случилось: Дэнни разделили с сестрой. Он видел, как два священника в рясах, «которые выглядели, как черные медведи», оттаскивали ее к другому зданию, пока она кричала его имя.
Второе происшествие, повергшее мальчика в шок, – ему обрезали длинные волосы. И тогда, и сейчас индейцы воспринимают их как физический показатель своего духовного «Я». Во многих племенах отрезают волосы, когда кто-то в семье умирает. Другие верят, что волосы – это нервные окончания, необходимые для получения информации из общества, как кошачьи усы. В племени Дэнни считали, что обрезание волос – высмеивание себя за нарушение правил или публичное унижение за что-то, что считается неправильным. Дэнни не понимал, что за преступление совершил.
Всем раздали форму и присвоили номера. До восемнадцати лет он числился под номером «78». Никто не поверил, что ему пять или шесть лет – Дэнни был высоким для своего возраста, – поэтому поместили в комнату с восьми- и девятилетними мальчиками. Думая, что через несколько дней родители придут забрать его, он украдкой смотрел в окно.
– Мне казалось, я несколько раз видел отца, курящего трубку, – сказал он, – но, думаю, я это просто выдумал и представил.
В первый день в школе им сказали, что быть «индейцем» или «дикарем» (эти термины были взаимозаменяемы) – это плохо, и после окончания школы они больше не будут индейцами, а станут канадцами, говорящими на английском языке. Дэнни не говорил по-английски, однако понял, что «коренные жители – плохие». Он упустил ту часть, где им запретили говорить на языке кри.
Во время второй недели в школе, играя в догонялки с мальчиками под наблюдением священника, Дэнни пробежал через все поле и увидел за изгородью сестру. Он выразил первую эмоцию за все время терапии, сказав:
– Я был так счастлив, меня трясло, я побежал в ее сторону, крича слово «таниси» – что означает «привет» на языке кри. Священник поймал меня за руку, остановил, но я сопротивлялся. Перед глазами остальных мальчишек меня избили кнутом, сделанным из старой лошадиной гривы, с металлическим креплением посередине. И сказали, что с этих пор мне запрещается говорить на языке индейцев.
В это время сестра стояла, беззащитная, у ворот и плакала.
– Я продолжал кричать: «Нимиси» – что означает «старшая сестра». Священник, посчитавший, что Дэнни выражает публичный протест, избил мальчика так сильно, что тот несколько дней пролежал в больнице.
– Мне было плохо от того, что сестра увидела то кровавое месиво с другой стороны изгороди. Ей было грустно.
И замолчал.
– За все двенадцать лет, которые я провел там, я больше ни слова не сказал на кри. Я забыл родной язык. Я больше не смог бы поговорить с родителями.
Я представила своих сыновей-близнецов, которым было по семь лет, стараясь вообразить, как их забирают, а потом говорят, что английский язык – это язык дикарей, они – плохие люди, которым нужно забыть свою культуру и стать частью другого этноса. А если бы они попытались сказать «привет» младшему девятилетнему брату, их бы избили до полусмерти? Это просто ужасно. Лишь одна мысль разрывала мое сердце на маленькие кусочки.
Чтобы построить доверительные отношения с Дэнни, пришлось потратить целый год. Оглядываясь назад на то, как он общался с другими белыми, я, если честно, удивлена, что это вообще произошло.
Единственная вещь, которая помогла выжить Дэнни эмоционально, – хорошее воспитание, полученное до пяти лет. Неважно, что случилось бы с ним после, у него, в конце концов, был крепкий фундамент. Однако он был настолько травмирован похищением из семьи и жестокостью, которой подвергался после, что эмоции будто замерзли под толщей снега. Это было его способом самосохранения, который, однако, не позволял скорбеть по умершей жене и ребенку.
В течение первого года самой важной вещью, которую мне сказал Дэнни, было то, что он мог «жить без радости».
Моей работой было восстановление его возможности получать радость от жизни – даже зная, что вместе с ней придет и печаль. За всю жизнь он испытал столько печали и горя, что восстановление должно было проходить с подходящей для него скоростью. Для Дэнни терапия – это медленное таяние глубоких снегов.
3Спусковой крючок
НА ВТОРОЙ ГОД ТЕРАПИИ я поняла, как общаться с Дэнни. Один из индейцев-целителей сказал мне: