– Дэнни, а вам никогда не казалось, что не все индейские традиции хорошие и не все традиции белых плохие? Думаю, мы могли бы поучиться друг у друга. Я буду и дальше тянуть этот разговор, пока вы не скажете.
– Я знаю, что вы делаете, – промямлил он.
Я была практически в бешенстве. Он встал и прошелся по комнате подобно тигру в клетке. Наконец остановился напротив двери и сказал:
– Вы – как священник, подлизываетесь и говорите, что я симпатичный. Я знаю, каков следующий шаг.
Я просто обомлела и посмотрела на него:
– Я уважаю тот факт, что вы дали мне понять, где я пересекла черту и заставила вас чувствовать дискомфорт. Мне очень жаль.
Я объяснила, что, говоря о внешних положительных качествах Дэнни, пыталась сказать, что лиса всегда выбирает самую большую и лучшую курицу в курятнике.
– Это был мой способ донести, что вы намеренно ничего не делали, чтобы привлечь тех священников. Вы просто так выглядели, вы не могли контролировать это.
Далее объяснила, что сейчас понимаю, как Дэнни перефразировал мои слова, ведь его обидчики всегда начинали злодеяния со льстивых комплиментов.
– На самом деле я имела в виду «симпатичный» не как комплимент, а как описание внешности. Однако ваш мозг воспринял это иначе. Уверяю, я этого не хотела.
Дэнни впервые извинился.
– Я никогда не называл вас симпатичной.
Я рассмеялась – не смогла удержаться. Ответила, что он может присоединиться к целой роте мужчин, которые не называли меня симпатичной. Он улыбнулся.
Когда я назвала Дэнни симпатичным, это стало своеобразным спусковым крючком. У других клиентов, подвергавшихся сексуальному насилию, тоже есть достаточно сильные триггеры. Я объяснила, что большинство жертв сексуального насилия страдают от триггеров, один из них я случайно затронула.
– Жертва сексуального насилия? – тихо спросил он.
Дэнни никогда не слышал этот термин и никогда не думал, что он ему подходит. В то время обсуждения данной темы были не особо распространены; люди жили со своим стыдом и прятались от общества. Я сказала, что они страдают от нескольких симптомов, в том числе от эмоционального ступора. Потом предположила, что именно с этим он и столкнулся, когда умерли его жена и ребенок.
Он кивнул, будто только сейчас понял что-то. Я заметила одну вещь касательно способа Дэнни воспринимать информацию – сначала он узнает новое, а потом обсуждает это чуть позже, в удобное для себя время. Он мог упомянуть какую-то недавно затронутую тему лишь месяц спустя. В этом случае Дэнни сказал, что хочет поговорить о насилии позже, когда будет готов. Для меня это сложно: куй железо, пока горячо. Но с Дэнни все было иначе. И я уважала его желания.
4Награда за разведение коров
РАЗ ДЭННИ НЕ БЫЛ ГОТОВ обсуждать насилие в школе-интернате напрямую, я спрашивала о родственниках, которые остались далеко позади. Однажды, когда он описывал то, чему учил его отец, я заметила, что мужчина никогда не упоминал о его присутствии в более поздние годы.
– Вы в деталях описываете идеальный дом и семью до того, как власти забрали вас. А потом пустота. Я знаю, ваша мать умерла, но отец до сих пор жив. Это все, что я знаю.
– Да, вы все правильно поняли. Отец до сих пор живет на севере.
Периоды молчания стали короче после двух лет терапии, я начала улавливать едва заметные эмоции даже в ровном тоне голоса.
Я попросила рассказать, что происходило, когда он приезжал на лето домой. Дэнни ответил, что после его первого года обучения родители были в шоке, услышав, как он разговаривает с сестрой на английском. Мальчик практически забыл родной язык кри; из Дэнни выбили это знание. Я подозревала, что и высокий уровень тревожности повлиял. Язык стал очередным эмоциональным триггером.
Родителям казалось, что он стыдится культурного наследия.
– Я жил отдельно от них, они отдельно от меня, – сказал он. – Так мать и отец выживали, подбирая все, что им кинут под ноги. Роуз была лучше меня и могла вернуться к индейским корням.
Скорее всего, причина в том, что она была на несколько лет старше, от природы более разговорчивой и хотела быть вовлеченной во все, что происходило вокруг.
– Помню, как Роуз рассказала родителям про священника, который меня избивал, а она увидела это через изгородь. Мама, будучи католичкой, сказала сестре прекратить говорить плохие вещи про священников. Я наверняка знал, что никогда не смогу рассказать им правду про все, что происходило в школе-интернате.
Я спросила, как развивались отношения с течением времени. Дэнни ответил, что у родителей родилось еще два сына, их жизнь перевернулась с ног на голову после изменения политики государства.
– Большую часть времени родители проводили в лесу. Надо было устанавливать ловушки, потом собирать дичь. Периодически они проживали в небольшом пристанище в маленьком поселении, где было всего несколько десятков человек, рядом с торговым городком, когда наступало время продавать товары, – рассказал он о ранних годах, проведенных с родителями.
По системе школ-интернатов Дэнни и Роуз были в выпускных классах. Пока они учились, государство приняло новый закон, согласно которому индейцы должны переехать в те районы, где были школы.
– Для родителей это означало раз и навсегда расстаться с силками и охотой, плюс ко всему, государство забирало слишком много добычи в качестве «липового» договора. Оно построило маленькие и непрочные дома для охотников, люди жили впритык друг к другу вокруг детских школ. Эти места назывались «резервациями».
– Чем там занимались ваши родители?
– Ничем. Они больше не могли устанавливать ловушки и силки, так как жили слишком далеко от густых лесов. Там было слишком холодно для садоводства и фермерства. Каждый год Роуз и я приезжали домой, и все находилось в плачевном состоянии. Отец начал много пить. Я спросил Роуз, почему мама стала носить вставную челюсть, сестра сказала, что отец выбил ей зубы.
Родители с каждым разом все меньше и меньше радовались приезду детей, мать тоже начала пить.
– Побои кажутся не такими больными, когда ты пьян, – сказал Дэнни. – Впервые увидев, как отец ударил маму, потому что она велела собираться в церковь (а раньше ему нравилось), я раз и навсегда решил, что никогда не выпью и капли алкоголя. Я бы не хотел, чтобы мой сын чувствовал себя так, как я в тот момент.
Потом, практически без эмоций, Дэнни поведал, как в детстве родители были всегда заняты делом. Их лагерь находился в идеальном состоянии; они сплоченно работали. На столе никогда не копилась грязная посуда, а на каждое Рождество детям дарили игрушки, сделанные своими руками.
– Я никогда не видел, как они отдыхают, мать с отцом просыпались с рассветом.
Теперь, как сказал Дэнни, их жизнь наполнилась выпивкой и ссорами.
Он описывал эти сцены, сложа руки вместе, и выглядел так, словно со скрежетом вытаскивает из себя плохие воспоминания, и сощурил глаза, будто смотрел прямо на солнце. Казалось, он блокирует всплывающие в голове картины.
Потом замолчал, но через несколько минут сказал:
– Я совершил ошибку, путая культуру белых и индейцев. Такое бывает, ведь я слишком долго жил среди белых.
В тринадцать лет он показал отцу медаль, которую выиграл на местном конкурсе. Дэнни понизил голос:
– Он, будучи в нетрезвом виде, начал подшучивать надо мной и издавать звуки коров: «Му-у-у». Мама тоже начала смеяться, Роуз просто посмотрела на них в недоумении. Это было последнее, чем я поделился с семьей.
Важно заметить, что, в соответствии с индейской традицией, подавление гнева – один из примеров, который, по словам доктора Бранта, открыто критикуется самими индейцами. Он говорил, что коренные жители не используют гнев, чтобы наставлять детей. Вместо этого они выпускают его с помощью неагрессивных инструментов, таких как подшучивание, опозоривание и насмешка. В научных статьях доктор писал: «Опозоривание и подшучивание как альтернатива потери привилегий или родительского гнева могут понизить самооценку и повысить чувствительность к издевательствам в более старшем возрасте».
Для постоянно приниженного ребенка сложно осознать эти правила и понять, как отвечать на подшучивания и насмешки, ребенок может замкнуться в себе и, находясь в обществе, испытывать стыд или страх.
Я сказала Дэнни:
– Вот он вы: мальчик, который получил медаль за знания в математике, за знания в науке, выиграл приз как лучший ученик, выиграл местный конкурс животноводства. А вас за это еще и принижали. Неудивительно, почему вы не можете испытывать и показывать хоть какие-то эмоции. Почему бы не отключить их, когда ты со всех сторон окружен оскорблениями. Вы просто адаптировались.
Он вскинул руку в мою сторону – как жест одобрения, чтобы я продолжила мысль. Но я молчала. Потом он сказал:
– Говорите как есть.
Мы оба улыбнулись. Я научилась определять, что у Дэнни на уме, а он научился определять, когда я испытываю непреодолимое желание сказать что-то.
Я попросила его представить, что бы сказал отец, не будучи пьяным, не надсмехаясь над ним и не стыдя его, – как если бы сказал то, что реально чувствовал в тот момент.
– Просто представьте себя на месте отца и скажите, – настаивала я. – Я честно хочу узнать, почему он повел себя именно так.
На удивление, Дэнни сделал это. Он заговорил низким голосом, в более медленном ритме, имитируя голос отца.
– Нингозис, тебя забрали от нас, сказали, что мы – дикари, что «единственный хороший индеец – это мертвый индеец»; а тебе нравятся их безделушки, как ты говоришь, «награды». Врага, который принес столько боли, ты воспринимаешь как Бога? Они украли тебя у нас.
Потом сделал паузу, я кивнула головой. Он продолжил:
– Фермерство – что это вообще? Держать животных в хлеву и сажать растения по грядкам. Это не навык. Это торговля. Мужчины занимаются охотой; тебе приходится использовать каждую мышцу тела во время охоты. Ты должен разделять взгляды и мировоззрение тех, кого ловишь, а не запирать их, кормить и потом есть. Ко всему прочему, ты не проявляешь никакого интереса к охоте. Ты думаешь, что это удел дикарей, ты думаешь, что выше всего этого – наших грязных полов и отсутствия водопровода.