Это показалось мне нечестным – отец Дэнни должен был знать, как тяжело носить длинные косы и одновременно ассимилироваться в обществе белых. Повисла долгая пауза. Дэнни осмотрелся в доме, заметив, какой вокруг бардак: на полу валялись пустые бутылки из-под виски.
– Слышал, ты искал Роуз в Виннипеге, – сказал отец.
– Это было много лет назад. Я ее так и не нашел.
– Никто не нашел.
Отец плохо говорил на английском, но они смогли понять друг друга. Когда Дэнни спросил про младших братьев, отец провел рукой, показывая комнату и пустые упаковки из-под пива.
– Им тут нечего делать, – сказал он. – Если ты не заодно с государством, работая каким-нибудь уборщиком в школе, тут вообще нечего делать. Но все же они остались со мной.
Дэнни почувствовал, что отец пытается указать на тот факт, что его братья лояльны к нему, а он – нет.
Когда отец заметил, какой вокруг беспорядок, Дэнни сказал:
– Помощь мамы не помешала бы.
Потом включил телевизор.
– Мы сидели так около часа. Мне показалось, он хотел, чтобы я ушел, чтобы он смог выпить, но некуда было идти. Я никого не знал. Наконец, пошел купить сигареты, а когда вернулся, он пил.
Затем пришли младшие братья Дэнни и тоже начали пить.
– Как я понял, они занимаются попутными перевозками на снегоходах.
– Как они отреагировали на ваш приезд? Как выглядят? Похожи на вас?
– Они побрились налысо, и у них мамины глаза. Похожи на эскимосов, но высокие, как индейцы. Роуз и я похожи на отца, а они больше на маму. Мы пожали друг другу руки. Они сели на диван, начали пить пиво и смотреть телевизор. Совсем не выглядели удивленными и не проявляли никакого интереса.
– Серьезно? Никакого интереса к старшему брату, которого так редко видели?
– Это нормально по меркам коренного населения – не поднимать шум из-за чего-либо и не лезть в чужие дела.
Дэнни встал и прошелся по кабинету, обычно он так не делал. Потом сказал:
– Я ощутил злость, находясь в той комнате, а когда они начали пить, все стало еще хуже. Когда братья напились, пришли их друзья. Они начали оскорблять меня перед ними. Сказали, что просто «прикалываются», называя меня «одиноким волком, который никогда не спаривался» – и все в таком роде. Что я приехал домой только посмотреть, как умирает отец, так делают все белые люди. Но я приехал слишком рано. Они все смеялись над этой шуткой.
– Ваш отец умирает?
– Да, можно и так сказать. Констебль, который довозил меня до дома, в двух словах объяснил, что с ним: панкреатит, цирроз, рак печени или что-то в этом роде. Короче говоря, допился до смерти.
– И никто в семье не обсуждал это?
– Только шутки про то, что я приехал слишком рано.
Я понимала, что именно по моему предложению Дэнни отправился в эту ужасную поездку.
– Мой пьяный отец тоже смеялся, когда они подшучивали надо мной. Я видел, они жаждали угодить отцу, получить одобрение, поэтому продолжали шутить. Запахло неприятностями, – мрачно продолжал Дэнни.
Когда все-таки решил уйти, то позвонил в местную полицию, и его подбросили до маленького аэропорта, где он провел ночь.
– Я знаю, родственники думали, будто я поступаю как белый, уходя из дома. Я бы не остался с ними, чтобы драться бутылками – я бы не стал вести себя так, как они думают, должны вести себя настоящие индейцы. Еще предполагаю, они торгуют наркотиками, поскольку некоторые ребята, после короткого разговора с братьями в ванной, сразу же уходили. Самое ужасное из всего этого… – Дэнни замолчал. – Там происходит много ужасных вещей.
После долгой паузы он добавил:
– Младшие братья думают, что их образ жизни и означает быть индейцем. Напиваться и драться. Я заметил, что на их обритых головах куча шрамов. Они выглядели как израненные морские слоны.
– А грустнее всего то, что ваш отец знает, как могло бы быть. Он знает, что означает быть коренным жителем. Как думаете, какие у него были мысли о вашем приезде? Я имею в виду настоящие эмоции и чувства, спрятанные под алкоголем и болью?
– Помнит ли он, как мы с Роуз и мамой были счастливы, живя в лесу? Я не знаю. Место, где он сейчас живет, – просто грязная куча мусора. Но я уверяю, когда мы жили в той хижине в лесу, у отца все всегда лежало на своих местах. Все ножи были заточены и разложены по размеру. У него были специально выделенные места для свежевания, для обработки шкур, для всего. Он работал день и ночь. Выпивал один или два раза в год, когда продавал товар в поселении, но это длилось один вечер.
– Он чувствовал себя униженным, когда вы увидели его в таком состоянии? – спросила я.
– Он зашел слишком далеко и уже не способен разобрать своих чувств. – Дэнни замешкался. – Ну, может, где-то глубоко в душе. Он просто не хотел, чтобы я осуждал его. Он думает, что с него достаточно.
Дэнни замолчал и посмотрел в окно.
– И с него действительно достаточно. Он потерял землю, средства к существованию, жену, детей, которые так и не вернулись, и достоинство. Он видит, что слишком поздно что-то менять. Думаю, отец уже не может ясно мыслить из-за выпивки.
Выходя из кабинета, Дэнни направился в сторону двери, еле передвигая ногами, будто в ботинках лежало что-то тяжелое. Он взялся за дверную ручку и сказал:
– Они хотели сделать отца белым, и не вышло. Но отобрали у него индейские корни. Все, что осталось, – толстая желтая оболочка и пропитанный алкоголем мозг. Они сломили его.
Я слышала шаркающие шаги Дэнни, когда он медленно спускался по лестнице. Казалось, от двери отдалялся старик.
То, что описывал Дэнни, называется «межпоколенной травмой» – термин, который стал известен лишь после того, как выжившие в школах-интернатах стали рассказывать про случившееся с ними.
Семья Моррисонов была прямым доказательством: Дэнни и Роуз забрали у семьи, изолировали от родной культуры и поместили в школу-интернат, где они подвергались не только физическому и психологическому насилию, но и сексуальному. Старшее поколение, родители, были настолько опустошены, что единственным выходом стал алкоголь. Младшие братья Дэнни воспитывались алкоголиками, потерявшими землю и средства к существованию. Те младшие братья, которые уже сами стали алкоголиками, понятия не имеют, как стать хорошими родителями для будущих детей.
На следующем сеансе Дэнни показал свое депрессивное состояние.
– Мы так усердно и долго работали, что у меня появились те чувства, про которые я почти забыл, – сказал он. – От них так больно, всю прошлую неделю я буквально находился под шквалом воспоминаний.
По щекам текли слезы, которые он смахивал широкими ладонями.
– Я человек без страны и национальной идентичности. Я и не индеец, и не белый. Я и не отец, и не муж. У братьев есть хотя бы отец или его оболочка, то, что осталось, и знание, что они коренные жители. Иногда мне кажется, что незачем жить.
Это было драматичное признание, крик о помощи от обыкновенного человека – от Дэнни Моррисона. Я была крайне обеспокоена, не появились ли у него суицидальные мысли.
В то время, когда Дэнни был моим пациентом, согласно Канадской энциклопедии[24] уровень самоубийств среди индейцев был в шесть раз выше среднего уровня самоубийств по всей стране. Я знала: его слова – не пустая угроза.
Самый большой риск при лечении деперсонализации – условия, при которых человек теряет идентичность – то, что случается, когда к нему возвращается ощущение самого себя. Истинные чувства возвращаются, но человек может оказаться в ловушке вновь приобретенных ощущений, проявлявшихся в тех же невыносимых обстоятельствах, которые и привели к деперсонализации. Для Дэнни «замерзшие» чувства были действенным защитным механизмом. Он не мог чувствовать ни горя, ни радости, но при этом, как человек, хорошо функционировал. Он не был убит горем от потери жены и дочери, не пропустил ни единого рабочего дня за десятки лет работы в транспортной компании, он исполнительный, копил деньги, не страдал от зависимостей и депрессии. Стоило ли нарушать эту идиллию?
В качестве психолога я совершала немало ошибок, но не думаю, что предложение для Дэнни съездить домой являлось одной из них. Он должен был лицом к лицу столкнуться с тем, что произошло с его семьей, и со своими проблемами. Он избегал отца, но подобное никогда никому не помогает. Так у Дэнни сложилась своя история, хоть и трагичная.
Он прошел скалистый и трудный путь, погрузился в депрессию, не вставал с кровати, даже не позвонил мне, чтобы сообщить, что заболел. Он не пришел на следующий прием. Его начальник сказал, что Дэнни стал пропускать работу, самый опрятный работник теперь выглядел растрепанным. А когда я спросила Дэнни, смогла ли я помочь ему, он мрачно рассмеялся. Я беспокоилась, позвонила его терапевту и попросила прописать антидепрессанты. (Психологи получают только степень бакалавра, они не являются медицинскими работниками и не имеют права прописывать лекарственные препараты.) Владелец транспортной компании лично приехал к Дэнни и попросил принять лекарство в его присутствии. Спустя две недели я попросила начальника Дэнни привезти его на сеанс, если он захочет.
Пациент сам пришел. Антидепрессанты начали помогать, сейчас он хотя бы стал мобилен. Мужчина опустился в кресло и сказал лишь одну фразу:
– Я никогда не сталкивался с чем-то подобным лицом к лицу.
– Правда? – спросила я. – У вас сложное посттравматическое стрессовое расстройство.
Я показала книгу под названием «Травма и исцеление», написанную Джудит Герман[25], и прочитала составленный на ее основе список характерных черт людей, имеющих психологические травмы:
1. Выросли в среде пренебрежительного отношения и обездоленности.
«Вы выросли в школе-интернате, где никто не любил вас и не заботился. Вам было голодно и холодно, на ваших глазах умирали дети».
2. Имеют ощущение беспомощности.