«Никто не помогал, не на кого было надеяться. Когда вы приходили домой, мама говорила, что священник, который сексуально насиловал вас, является хорошим человеком».
3. Испытывали социальную, физическую или законодательную зависимость.
«По закону вас забрали у родителей и поместили в закрытое учебное заведение. Когда вы вернулись, вам сказали, что вы на стороне врага».
4. Были жертвой расизма.
«Вас избивали за то, что вы сказали «привет» сестре на родном языке кри. У вас до сих пор остались ментальные шрамы. Вам говорили, что коренные жители – плохие. Вам дали номер вместо имени. Ваша деперсонализация зашла так далеко, что на исповеди вы раскаивались за то, что являетесь индейцем».
5. Не имели дома/постоянного места жительства или жили в нищете.
«Вам приходилось работать в школе, но заработанного едва ли хватало на еду. Дома родителям критически не хватало денег на еду, которая дорого стоит на севере. Но всегда находились деньги на алкоголь».
6. Постоянно становились жертвой издевательств, в том числе подвергались сексуальному и физическому насилию.
«Человек, который взял вас под крыло, сексуально изнасиловал вас, и это продолжалось достаточно долгое время. Другие, менее добрые и с более жестокими пристрастиями, тоже насиловали вас. Затем отец-алкоголик и мать говорили, что вы на стороне белых, и смеялись над вашими достижениями».
Я положила книгу на стол.
– Этот список даже не включает пункт «Смерть жены и дочери». Вы говорите, что ни с чем подобным не сталкивались? Вы, как герой, лицом к лицу столкнулись со своими демонами и выиграли. Да, вы выключили эмоции, а мы начали сдвигать этот айсберг с места и, по сути, оголили вашу психику. Но самое главное то, чего вы НЕ сделали. Алкоголь – это наркотик, который мог бы стать альтернативой. Он убивает боль и позволяет выпускать наружу злость за ту несправедливость и боль, которая преследовала вас большую часть жизни. Несмотря на это вы никогда не пили.
Я продолжила:
– Вы говорили, что не хотите, чтобы ваш ребенок видел, как отец пьет. К сожалению, большинство жертв сексуального и физического насилия из школ-интернатов применяют тот шаблон поведения, который видели. Это все, что они знают о воспитании. Это был и ваш шаблон, единственный, который вы видели. Однако вы не делали подобных ужасных вещей. Вы были настолько сильно обеспокоены этим, что не позволяли дочери сидеть у вас на коленях.
Потом решила упомянуть сестру.
– В отличие от остальных, вы никогда не оставляли попыток найти сестру. Единственная драка, в которую вы ввязались, была связана с ней. Тот мужик из бара оскорблял ее, а вы защитили.
У вас есть работа, вы стали лучшим работником компании. Вы копите деньги. Вы женились на хорошей женщине и пытались делать все правильно. Вы никогда не били ее и не делали ничего из того, что делали с вами в школе-интернате. Вы жили в среде, где родную культуру пытались искоренить. Вы – стойкий и храбрый, держались и оставались человеком несмотря ни на что.
Даже герои, отличившиеся во время военных действий, проходят через меньшие испытания. Они получают почетную медаль за один храбрый поступок, совершенный в один день военных действий. А вам приходилось воевать сразу на всех фронтах большую часть жизни. Поэтому никогда не говорите: «Я никогда не сталкивался с чем-то подобным лицом к лицу».
Я знала, что разговариваю в неподобающем тоне, проявлялись особенности моего ирландского происхождения. Впервые за всю практику, закончив подобную речь, я осознала, что разговаривала на повышенных тонах, не обращая внимания на временные рамки, я никогда так не делала: время сеанса уже истекло, а я продолжала говорить. Но я была настолько переполнена негодованием, что Дэнни, являясь героем, который боролся за свое психологическое здоровье, даже и не знал про это.
Он выглядел удивленным.
– Хорошо, – всего лишь ответил он, выходя из офиса, и тихо закрыл за собой дверь.
Зачем я поддалась порыву собственных эмоций? Я боялась, что у него появились мысли о суициде? Я не была уверена. Я надеялась, он сочтет мои предостережения как заботу. Я находилась в фрустрации из-за того, с чем никогда не сталкивалась: как воссоединить человека с его родной культурой, если в детские годы его программировали на то, что это культура дикарей? Даже родной язык кри стал триггером.
Мы успешно прошли центральную точку лечения – шел пятый год. Мы провели много времени вместе. Дэнни осознал, что разговаривает со мной намного больше, чем с кем-либо другим в жизни.
Я думала, что помогаю ему, но знала наверняка: он тоже помогает с одной моей проблемой.
В первой главе про Лору я описывала свой контртрансфер (контрперенос): чувства лечащего врача, связанные с пациентом. Поначалу внешний вид Дэнни (индейские черты лица и черные косы) был своеобразным триггером для меня – один раз, когда я работала в психиатрической клинике, на меня напал индеец и избил, я даже попала в больницу. Каждый раз, видя кого-то похожего на того мужчину, я чувствовала страх, мой пульс ускорялся, а дыхание учащалось.
Однажды темным снежным вечером – на тот момент прошло четыре года терапии с Дэнни – я возвращалась с работы и повернула в переулок, в сторону дома. Мужчина индейского происхождения сидел на крыльце моего дома. (Тогда мы жили в нескольких кварталах от Социальной службы Торонто.) Он попросил одолжить ему нашу лопату для уборки снега.
– Я хочу подзаработать денег, убирая снег, но у меня нет лопаты, – сказал он. – Я увидел лопату у вашего крыльца, но никто не отвечал, когда я позвонил в дверь. Я верну ее утром.
Я согласилась и совсем забыла про это, а утром обнаружила лопату у крыльца.
Когда зашла домой, я осознала, что больше не испытываю страха. Мужчина-индеец с косами больше не является моим триггером. Мое положительное общение с Дэнни положило конец моему ПТСР.
8Охотник вернулся
ДЭННИ ПРЕОДОЛЕЛ ГЛУБОКУЮ ДЕПРЕССИЮ, вызванную нахлынувшей болью от потери ребенка, жены, сестры, родителей и собственного детства. Начав вновь ощущать эмоции, он осознал, что самой ужасной частью детства было не сексуальное насилие, не физические наказания, не голод и холод, а безнадежное одиночество.
Он продолжал принимать антидепрессанты в течение двух лет, чтобы снизить риск рецидива. На одном из сеансов я сказала ему хорошенечко отдохнуть и не забыть принять лекарства, так как на следующем сеансе мы собираемся покорять новую вершину.
– Отлично, – сказал он в своем привычном невозмутимом тоне.
Во всех культурах существует привычная экспрессия и тон голоса. Когда я впервые встретила Дэнни, он звучал монотонно, но, проведя с ним почти две сотни часов, я поняла: речь наполнена определенными акцентами и изменениями интонации, которые характерны для шуток, выражения боли, фрустрации и других чувств. Сейчас, зная Дэнни получше, я ощутила, что в течение первого года лечения упускала многие моменты, которые выражались в его тоне и интонации.
Он казался мне тихим, а я казалась ему слишком громкой и экспрессивной. Однажды Дэнни пришел и сказал, что слышал мою речь по радио – ему понравилось. Он никогда до этого не делал мне комплименты, поэтому я спросила, что конкретно понравилось.
– То, что я мог выключить звук, – ответил он.
На следующем сеансе Дэнни попытался предсказать следующий шаг лечения, про который я упоминала ранее.
– Я знаю, что вы собираетесь сказать, но не готов к этому, – заявил он.
– Оу, не знала, что вы еще и мысли читаете. Что ж, просветите меня.
– Вы хотите, чтобы я познакомился с женщиной.
– Правда? Я не собиралась обсуждать этот вопрос, интересно, почему вы решили, что именно про это мы будем разговаривать. Расскажите.
– О нет, – сказал он, тряся головой, указывая на то, что не собирается затевать обсуждение.
Я подозревала, что он познакомился с кем-то или хочет познакомиться, но решила оставить это на потом.
То, что я хотела обсудить, – лечебные практики индейцев. Я сказала Дэнни, что изучала их в течение нескольких лет и чувствую, что они ему необходимы.
– Я поняла одну вещь – это самое большое, что я могу сделать для вас, – сказала я.
Его глаза сузились, что означало страх или обеспокоенность.
– Я не говорю, что на этом терапия заканчивается. Я буду с вами столько, сколько нужно.
Потом решила добавить каплю иронии:
– В конце концов, я ввела вас в глубокую депрессию.
– Да уж, спасибо за это, – ответил он шутливо-мрачным голосом.
– Я правда верю, что вам нужно попробовать пройти лечение у местных целителей. Все ваши сны связаны с животными в капканах или с животными, трансформирующимися в людей. Ваше сознание просит об этом, – настаивала я.
Я объяснила, что, на мой взгляд, Дэнни необходимо добавить духовный компонент – местные целители применяют холистический метод, который отличается от традиционного европейского подхода.
От индейцев-целителей я узнала, что их церемонии сфокусированы на духовном единении с природой и вселенной.
В каждой культуре представление об этом разное.
Потом спросила Дэнни, не хотел бы он присоединиться к групповому лечению.
– Группы. Боже, нет. – Он был в смятении.
– Дэнни, вы пережили групповую травму, поэтому и лечение должно проходить в группе. Только индеец сможет понять, что пережил другой индеец, ведь ваш народ страдал сотни лет.
Это казалось очевидным для меня. Так много коренных жителей получили те же психологические травмы – потеря земли и средств к существованию, сексуальное и физическое насилие в школах-интернатах – и чувствовали ту же ненависть к себе просто за то, что они являются индейцами. Более того, это травма, передававшаяся из поколения в поколение: дети, над которыми издевались в школах-интернатах, выросли, не имея ни единого понятия, как воспитывать уже собственных детей.
– Эти поколения должны поделиться болью с другими и вместе излечиться, вернувшись к истокам своей культуры, – добавила я.