Дэнни помотал головой, отказываясь от моего предложения. Я попыталась еще раз переубедить его.
– Это напоминает встречи анонимных алкоголиков, где люди делятся, как смогли справиться с проблемами, что помогает им не сдаваться. Вы сможете послужить друг другу как пример для подражания.
Я рассказала, что занимаюсь лечением алкоголиков только при условии, что они посещают встречи анонимных алкоголиков – для начала должны посетить шестьдесят встреч.
– Истории от тех, кто преодолел недуг, вдохновляют других.
Дэнни снова потряс головой.
– Я живу в городе. Как я вообще должен посещать эти встречи и заниматься лечением с целителями-индейцами? Бить в барабаны в торговом центре? Я не собираюсь возвращаться обратно в резервацию.
– Я понимаю, – ответила я, зная ситуацию с семьей, зная, что его родная резервация считается самой проблемной в стране. Я напомнила, что сейчас в Торонто вне резерваций живет очень много индейцев.
– Хмм… – все, что я услышала в ответ.
Потом после двадцатиминутной тишины с нотками сомнения и тревоги он спросил:
– Что они делают во время духовных практик?
– Ритуальная парная, игра на барабанах, танцы, охота – там абсолютно всем подобным занимаются. Но не все ритуалы проводятся в Торонто. Знаете, есть одна резервация в Онтарио, но почему бы не начать здесь? Начать учить язык кри, например.
– Намойа, – сказал он на кри, предположительно обозначающее «нет».
Но я могу вести себя и пожестче, поэтому буквально рыкнула на него:
– Кри звучит невероятно красиво, особенно если учитывать то, какое культурное значение в него заложено; даже через язык заметно, как важны были для вашего народа родственные связи.
– Кри? Серьезно? Да мне же придется начать с самых азов. Когда по приезде в резервацию я услышал, как отец говорит на кри, у меня чуть сердце не выпало от страха. Из меня буквально выбили знание этого языка, – сказал он. – Хотите, чтобы я говорил на вашем языке? Ну хорошо: кри – триггер для меня.
Я проигнорировала эти слова, ответив, что скорее всего на подсознательном уровне он помнит родной язык.
– С рождения и до пяти лет – это достаточный срок, чтобы выучить язык, вдобавок вы приезжали домой каждое лето. Не дайте монахиням и священником выиграть эту битву. Это они должны каяться, а не вы.
Дэнни снова попытался увильнуть, ссылаясь на работу.
– Перестаньте работать сверхурочно, потратьте это время на себя, – настаивала я. – Защитите свою психику, как защищаете грузы.
Он снова сощурился – Дэнни был взволнован или хотел сбежать.
– Воссоединение со своими корнями пугает вас? Меня бы пугало, если бы меня избивали за приверженность к собственной культуре.
– Я оставил косы.
– Да, и это многое значит. Я никогда не встречала кого-то более похожего на коренного жителя, чем вы.
– Я никогда не встречал кого-то более похожего на белого, чем вы.
Мы рассмеялись – у меня были светлые волосы и бледная светлая кожа.
– В данном случае слово «белый» приобретает другое значение, – отметила я.
И больше не упоминала про духовные практики местных целителей. Дэнни примет решение в нужное для него время. Наши временные рамки не совпадали.
Через несколько месяцев, незадолго до Рождества, Дэнни захотел купить подарок секретарю с работы, которая пригласила его в гости на ужин. Она удочерила девочку индейского происхождения, которая считалась «проблемным ребенком». У нее диагностировали плодный алкогольный синдром[26]. Секретарша была достаточно честна с Дэнни и сказала, что позвала его, чтобы дочь встретилась с другим представителем своей культуры. Он собирался подарить что-то для дома, поэтому я предложила подарить какой-нибудь подарок в индейском стиле.
– Где я его куплю? Не хочу дарить что-то непонятное и сделанное в Китае.
– Буквально в двух кварталах отсюда находится Социальный центр, там хороший магазинчик.
Когда Дэнни пришел на следующий сеанс, он сказал:
– Таниси.
Я запомнила, что это «привет», поэтому произнесла то же в ответ.
– Вы специально отправили меня в Социальный центр, потому что знали, что там дважды в неделю проводят уроки кри?
– Нет, честно, я правда не знала, – отвергла я обвинение.
Дэнни посмотрел на меня с подозрением.
– Все, что я знала, – там есть библиотека. Мы с детьми ходим туда по воскресеньям, и я заметила, что там хранится самая большая в городе коллекция письменных источников на языке коренных жителей.
Он рассказал, что купил подарок и увидел дверь в библиотеку.
– Там была надпись «Mahsinahhekahnikahmik», что на кри обозначает «хранилище или место для книг», – объяснил он.
– Вы это помните? – удивилась я.
– Видимо, да. Я записался на уроки.
Как оказалось, занятия в Социальном центре проводились индейцами, чтобы сохранить связь с культурой. Это был наилучший вариант для Дэнни. В течение пятого и последнего года лечения он работал над восстановлением индейской идентичности.
Первый шаг был связан с активностью вне дома, на природе. Дэнни осознал, что долгие годы симулировал охоту – «охранял грузовой автомобиль», – а сейчас решил заняться этим наяву. Сперва начал заниматься пешими прогулками в канадских лесах. (Я тоже часто хожу в подобные туристические походы, поэтому однажды мы встретились в комнате ожидания и заметили, что были одеты в одинаковые жилеты для горного снаряжения.) Он оставался один в разных лесах, от Онтарио до провинции Британской Колумбии, и прошел сотни километров. Даже начал охотиться на лосей в родной северной провинции Саскачеван и просто обожал это.
На одной из недель Дэнни пришел на сеанс и заявил, что был в родной резервации в Манитобе, кто-то рассказал ему, что отец умер восемь месяцев назад. Никто из семьи не связался с ним и не рассказал об этом. Дэнни не выглядел расстроенным, ведь для него отец умер, когда мальчику было пять лет. Он упоминал об отце, как об «искорененном» человеке. Также не был заинтересован в налаживании отношений с братьями, про которых говорил как о «потерянных» людях. Однако хотел наладить отношения с другими представителями коренных жителей, хотел изучать свои корни.
Примерно в то же время он расширил гардероб: все еще носил черные джинсы и кожаную куртку, но заменил черную футболку и фланелевую рубашку на отутюженные хлопковые рубашки. Частью рутины стало посещение моих сеансов, а потом уроков кри в Социальном центре.
Психологи не должны подшучивать над клиентами, но к тому времени мы хорошо знали друг друга. Я не смогла не сказать:
– Как так получилось, что вы никогда не принаряжались, приходя ко мне на сеансы, но начали так одеваться с тех пор, как стали посещать уроки кри в Социальном центре?
– К чему вы ведете? – пробормотал он.
– Обучение языку кри обычно не предполагает поход в химчистку.
– Вы про это узнали от остальных ребят, которые обучаются языку кри?
– Я просто так сказала.
Это была катастрофа, Дэнни было сложно разговорить на подобные темы.
Он улыбнулся:
– Ладно, ладно. Ее зовут Саисин. Она принадлежит к народу оджибве и является главной в отделе обмена книг в Социальном центре.
– Расскажите про нее.
– Нечего особо рассказывать.
Почему я не удивлена? В итоге Дэнни поведал, что она симпатичная, на восемь лет младше и, как и он, интересуется своим культурным наследием. Ее родители обучались в школе-интернате, а потом стали алкоголиками. Она и ее брат были частью программы, по которой многие индейские дети отправлялись под опеку к белым. (Эта практика перестала существовать только в восьмидесятые годы.) Они с братом были под опекой пары из Ватерлоо, и были их единственными детьми.
– Она сказала, что родители были хорошими людьми, но никогда не упоминали об их происхождении и корнях. Она вышла замуж за белого парня, но через год развелась, – поделился Дэнни. – Потом с братом они начали восстанавливать связь с культурным наследием десять лет назад. Она участвовала во всех программах, которые проводил Социальный центр для индейцев.
– Она работает в центре на полную ставку?
– Нет, она социальный работник в госпитале для больных детей.
– У вас были свидания? – спросила я, многозначительно посмотрев на него.
– Мы вместе иногда разговариваем про нашу культуру. Она рассказывает про народ оджибве. И очень близка со своим братом. Они живут в одном доме, который вместе купили.
– А вы сами приглашали ее на свидания?
– Нет. Саисин вызвала у меня интерес ко всему, что происходит в Социальном центре. Обычно я просто сижу в читальном зале, беру книги из книгообменного пункта и читаю. Она познакомила меня с братом и все такое.
– Какая она?
Несколько минут он подумал.
– Я бы сказал, спокойная. Самое главное – ей нравятся тихие парни.
– Что ж, она нашла его.
Я кивнула и не смогла не рассмеяться.
– Значит, вы не чувствуете давления, когда находитесь рядом?
– Нет, я просто могу быть индейцем – без объяснений, – ответил он и откинулся в кресле.
– Это, должно быть, облегчение для вас, – предположила я. – Хотя ваша жена и была хорошей женщиной, вам приходилось смиряться с привычками и поведением белых. Это сильно выматывает.
– Прямо как школа-интернат.
Пока мы разговаривали про Саисин (ее имя означает «соловей» на языке оджибве), с каждой неделей становилось ясно, что Дэнни очень заботится о ней. Она, как и Дэнни, чувствовала себя чужой в мире белых, а когда нашла родителей в резервации, то узнала, что те настолько недееспособны, что даже не смогли понять, кто она такая. Однако культурное наследие было очень важным для нее. Женщина всегда чувствовала, что отличается от белых, но уважала и любила приемных родителей. Они даже отправили ее учиться в университет. Как и Дэнни, Саисин была хороша в «занятиях для белых людей» (в отличие от брата, у которого даже в школе дела шли не очень гладко).