Алана поправила меня:
– Не просто ошибке, а о бездарной лгунье, которая была для него подстилкой. В конце концов, в его глазах я была той, кто лишь вымаливала у него оргазмы. Он игнорировал факт, что сам заставлял меня это делать. Будь у меня работа, где нужно было бы давать людям указания, я бы не смогла выполнять обязанности.
Я напомнила, что она была одним из лучших и незаменимых работников самой известной юридической компании Торонто. Она объяснила, что работает в своем офисе, никто ее не беспокоит. Ей присылают работу, и она ее выполняет. Иногда заходят спросить что-то, она отвечает – не более. Иногда просят лично поприсутствовать на слушании в суде, но она никогда не проявляла желания брать на себя ответственность за других работников, которые использовали подготовленные ею материалы.
– Я не могу предсказать, когда мозг собирается уйти в самоволку. Мне необходимо иметь возможность быстро уйти из зала, наполненного людьми.
Я попросила более точно описывать то, что происходит у нее в голове, когда включаются «кассеты», но Алане было сложно. Она сказала, что иногда просто сильно бледнеет и в течение долгого времени пытается прийти в себя. Женщина описывала это как вегетативное состояние, кататонию – не хотелось, чтобы кто-то видел ее в таком образе. Алана не могла допустить повторения припадков прямо в зале суда; предпочитала тихо работать в офисе и иметь возможность в любой момент сбежать, чтобы прийти в себя.
Алана упоминала про данные припадки примерно раз в неделю. Мне следовало больше изучить их, но я была слишком обеспокоена пониманием сути интеллектуальных игр Арта, в которые он играл с дочерью.
В тот день после ухода пациентки я сделала пару заметок. Я осознала, что, хотя Алана и выглядела внешне спокойной и рассудительной, она привыкла демонстрировать беспристрастие, чтобы защититься от возможных действий Арта. Все, что казалось ему важным для нее, мужчина разрушал и высмеивал. Вне всякого сомнения, она намного более хрупкая, чем казалась. Учитывая трагические события, произошедшие с ней во второй части нашей терапии, я начала считать ее спокойствие маской.
Иногда психологу приходится спрашивать себя, почему он подталкивает пациента в определенном направлении. Я хотела, чтобы Алана реализовала свой талант на работе, но вскоре осознала, что хотела этого больше, чем она сама. Для многих достижения в карьере были важным составляющим общего благополучия, как и для меня важна моя карьера и достижения. Другими словами, я проецировала собственные нужды на Алану. И оказалась обманута ее юмором, сдержанностью, энергетикой. Только тогда я начинала понимать, как сильно она травмирована. Поэтому решила сбавить темп.
За полтора года терапии Алана ни разу не упоминала про мать. Лишь сказала, что она исчезла из ее жизни, когда девочке было три года. Во время сеанса, в преддверии Дня матери, я спросила, что стало с их матерью после того, как она проиграла дело в суде. Монотонным голосом Алана сообщила, что мать переехала в Англию – боялась еще какой-нибудь подставы Арта, знала, что не совладает с его больным разумом и наклонностями. Когда девочке было девять, а Гретхен шесть, мать получила официальное разрешение видеться с дочками один раз в год в течение недели.
Первое описание матери пылало любовью и обожанием: она была лучшей мамой в мире; без детей ее жизнь была адом. Будучи ребенком, Алана идеализировала женщину, хотела находиться рядом, но все же едва помнила ее. Самое яркое воспоминание, связанное с матерью, – когда они прятались от Арта в машине.
По прошествии времени Алана осознала, что предпочла идеализировать мать, чем разрушать мечту реальностью, с которой столкнулась. Фантазия распалась, когда девочки впервые отправились в недельную поездку в Лондон. Мать купила им одинаковые платья и кукол, Алана, вероятно, исполняла роль хорошо воспитанного ребенка, который приехал в качестве туриста. Они посетили Букингемский дворец, ездили на знаменитых лондонских двухэтажных автобусах, посещали исторические памятники, ходили по магазинам. Я спросила про эмоциональную составляющую отношений.
– Я едва знала ее. Мы не виделись с тех пор, как мне было три года. Тогда уже было девять или десять и приходилось носить дурацкое платье и чулки с рюшами.
– Но вы так и не ответили на вопрос. Хорошо ли было проводить время с матерью?
Вместо ответа последовала история, суть которой можно было расценивать как однозначный ответ. Когда мать спросила, почему девочки такие болезненно худые, Алана объяснила, что Арт почти их не кормит.
– Мать заплакала и спросила: «Я надеюсь, это неправда. Алана, это же ложь, да ведь?» Конечно, она знала, что это правда. Она жила с Артом и знала, каким психом он был. Ей было тяжело это осознать, больно слышать это от нас.
Поэтому Алана сказала, что пошутила, это сущая неправда, что вызвало недоумение со стороны Гретхен.
– Было сложно притворяться счастливыми девочками в накрахмаленных платьях, гуляющими по улочкам Лондона за ручку.
Десятилетней девочке пришлось исполнять две абсолютно разные роли. С Артом приходилось вести себя так, чтобы он думал, будто является прекрасным любовником; с мамой – роль невинной девочки. Не было места для настоящей.
Она посмотрела на меня пустыми глазами, пытаясь защитить мать:
– Не вините ее. Арт был придурком. Она проиграла битву, пришлось оставить маленьких дочурок педофилу. Это, должно быть, мучительно.
И рассказала, как мать годами боролась с Артом, пытаясь отстоять свое право на опеку, пока не закончились деньги.
– Но она никогда не забывала про нас.
Я не могу представить ужасней пытки – оставить детей педофилу. Однако надеялась узнать про эмоциональную реакцию настоящей Аланы. Неважно, как сильно мать хотела и пыталась вернуть дочерей, эмоционально Алана так и осталась брошенным ребенком.
– Сложно отрицать свою боль, особенно когда тебя постоянно накачивают наркотиками, не кормят, издеваются и насилуют, – сказала я. – А ко всему прочему еще и мать дала понять, что не выдержит такой тяжелой правды.
– Она делала все, что могла, – возразила Алана. – Да и какой смысл слушать про все это, если ты ничего не можешь изменить?
И продолжила объяснять, что мать жила в детском доме, ее саму били, она сбежала в подростковом возрасте, в четырнадцать лет у нее уже был привод в полицию за проституцию. Почему мать выбрала Арта: привыкла к насилию, его поведение казалось нормальным. В суде она не смогла конкурировать с Артом, у которого было высшее образование и, на тот момент, перспективная работа.
Я подозревала, что на бессознательном уровне Алана очень злилась на мать, но не была готова осознать это.
Психологическое чувство брошенности у ребенка не основывается на логических причинах.
Ребенок ощущает злость, когда остается брошенным даже по причине смерти родителя. Вины взрослых нет, но легче от этого не становится.
На следующий день Алана рассказала про один из снов под названием «Пауки и вода». Он описывал жизнь Аланы и ее мысли после обсуждения последней темы.
События разворачивались в родном городе. Она шла по давно известным дорогам. Все дома внутри были затоплены, через окна было видно, что там плавают дети. Наконец добралась до своего дома – он не был затоплен, но выглядел грязным и заброшенным. Алана зашла в свою комнату, на старой кровати сидела девочка. Алана посмотрела на потолок. Над кроватью свисали сотни маленьких пауков. Девочка не выглядела взволнованной, она настаивала, чтобы Алана покормила пауков. Та взяла тарелку и дала им еды. Потом девочка вылезла из дома через окно, а Алана оказалась в магазине, где потолок был настолько низким, что пришлось идти, согнувшись в три погибели. Внутри стояла женщина, которая выглядела как сумасшедшая – она была одета в клоунскую одежду: подтяжки, рубашку свободного кроя и огромные красные штаны в крапинку. На руках у нее был ребенок, который кричал во все горло. Сумасшедшая тут же скрылась, как только передала его Алане. Сон закончился тем, что Алана пыталась успокоить малыша.
На следующем сеансе я попросила ее назвать ассоциации с тем, что она видела во сне. Потоп, как сказала Алана, был трюком Арта: он создал иллюзию, что их дом не затоплен, чтобы заманить ее туда. Пауки тоже были связаны с Артом – они были везде и жутко пугали, как и сам Арт. Он постоянно притворялся пауком, когда узнал, что Алана боится их до смерти.
– Даже приносил домой, клал ко мне на кровать и говорил: «Попалась!» Та девочка – это я. Я была искусным обманщиком и, как воришка, пробралась в окно, зная, что другого пути выбраться из дома нет. Мне пришлось кормить всех пауков – подкармливать все ужасные деяния Арта, которые наполняли дом. В тот момент я испытывала страх, подобный тому, который испытывала, спускаясь каждое утро вниз на завтрак.
Алана не могла понять, кем была та сумасшедшая женщина из магазина. Я попросила вспомнить кого-нибудь, у кого были такие же подтяжки или рубашка. Она подняла бровь, вспомнив что-то. У матери была аналогичная рубашка. Она носила ее на Рождество.
Очевидно, мать была той сумасшедшей, которая оставила Алане ребенка – Гретхен. Тот магазин был маленьким, с низким потолком – Алане пришлось идти согнувшись, что означало трудности в воспитании сестры. Но ей удалось это сделать.
– В реальной жизни не магазин был маленьким, а я. Я ведь и понятия не имела о том, как заботиться о детях.
Она села и на момент задумалась.
– Обсуждения матери на прошлой неделе стали причиной ее появления в моем сне. В реальной жизни она не была сумасшедшей. Почему же во сне предстала передо мной в таком образе?
Я объяснила, что во сне мы видим картинки, конкретно отображающие наши эмоции. Сны показывают изображения, неразрывно связанные с бессознательным. В данном случае рубашка стала неким проводником. Мать Аланы была не способна справиться с Артом, поэтому обрамлена в образ сумасшедшей и некомпетентной (во сне даже носила клоунский наряд).