В начале третьего года терапии мы начала обсуждать «детские приступы раздражения», которые проявились лишь недавно при общении с ее партнершей Джейн. Например, Алана ощущала себя слегка смущенной, когда спорила с ней о том, что есть на ужин; иногда даже показательно выкидывала еду в мусорное ведро. (Джейн, которая на двадцать лет старше, просто качала головой и уходила из комнаты.)
Примерно в то же время Алана решила полностью изменить гардероб, купив кучу новой одежды. На мой взгляд, все покупки не особо отличались от ее привычных штанов-карго и фланелевых рубашек. Однако ей казалось, что в новой одежде она выглядит совершенно иначе. Но собственное поведение приводило ее в замешательство.
– Я прямо как мой двухгодовалый племяшка, – отметила она, – который начинает плакать, когда ему не разрешают надеть любимый костюм Супермена зимой вместо зимней куртки.
Я пояснила, что Арт не позволял иметь то, что ей нравилось, и то, что ей хотелось, а наличие выбора – одна из главных составляющих развития личности. Иными словами, Алана проходила через стадию развития под названием «кризис двух лет». Когда ей было два, Арт пытался избавиться от ее матери, а сама Алана сидела запертой в комнате; у нее не было возможности выразить эмоции. Сейчас она наконец-то выучила, что означает концепция «мое». Хотя Алана и прошла стадию «кризис двух лет» слишком поздно, я была рада наблюдать движение вверх по лестнице развития.
Она рассказывала про изменения с неподдельным удивлением:
– Еще я стала шутить на работе и пародировать главу нашего отдела. Он говорит со странной интонацией и часто использует определенные слова. Вместо того чтобы поддержать разговор в непринужденной форме, он говорит: «Могу ли я дополнить кое-что в данное обсуждение?» А вместо «здравствуйте» – «приветствую вас». У меня получается в точности копировать его, я неожиданно для самой себя поняла, что у меня здорово выходит. Это настолько ново для меня. Я никогда не жаждала внимания со стороны окружающих, но мне это даже нравится.
Сейчас она перешла в социальную стадию и хочет общаться с другими; вместо того чтобы прятаться, хочет показать себя.
Шла вторая половина третьего года терапии. Алана продолжала делиться со мной снами, погружаясь в бессознательное, которое часто было связано с ее реальными чувствами. Один из них показался мне достаточно интересным. Алана принесла листочек, на котором этот сон был описан в деталях:
Мы с Джейн гуляли по парку рядом с берегом реки. Там была женщина, похожая на Гилд. Она шла позади нас. Джейн и я нашли на берегу синего кита и позвали Гилд, которая тут же поспешила к нам, чтобы осмотреть его, проверить, жив ли. Нам надо было вернуть его обратно в воду. Гилд принесла сумку с какими-то химикатами, которые бы сделали воду в реке соленой, как в океане. Мы сконструировали систему, с ее помощью удалось вернуть кита туда. Потом он начал энергично плавать, прыгал в воде, делал всякие трюки и т. д.
Я вернулась к машине, чтобы найти Джейн, которая неожиданно куда-то пропала. Она стояла у лестничного пролета и рисовала граффити баллончиком.
Мы забрались в машину, Гилд была за рулем. Она повезла нас домой. По пути Джейн прочитала мне стих, написанный ею еще в детстве. Очень грустный и депрессивный. В конце мы сидели на крыльце и разговаривали. Я была взволнована тем стихом и испугалась за Джейн. Мне показалось, что у нее были суицидальные намерения.
Алана сказала, что была китом в том сне, а я, Гилд, исследователем, у которого в сумке нашлись необходимые химикаты, чтобы сделать воду соленой. Когда он оказался в беде, Джейн и я попытались спасти ее, используя самые разные способы, чтобы вернуть кита в естественную среду обитания. Мы были на ее стороне, пытаясь помочь.
Я спросила Алану про последнюю часть сна, где Джейн пропадает куда-то и занимается не свойственным ей делом – рисует граффити (в реальной жизни Джейн была законопослушным человеком), а потом расстраивается, что кит спасен. Почему у нее вдруг появились суицидальные мысли, когда Алана – кит – оказалась на воле? Возможно, у них в отношениях появился разлад, связанный с тем, что Алана начала выражать собственные нужды? Пациентка отрицала такую возможность. Я оставила данную тему для обсуждения в будущем.
Месяц спустя Алана буквально ворвалась в кабинет и сказала:
– Что ж, вы мне не поверите, но я влюбилась – или поддалась страсти.
– Влюбились? – уточнила я сконфуженно.
– Да. Чувствую себя гребаным подростком. У нас появилась студентка-стажер. В здании компании, где я работаю, есть небольшой номер для гостей, поэтому она взяла ключ от этого номера, и мы пошли туда. Она просто великолепна, вы не представляете.
– Секс? – Я смогла говорить только однословными предложениями.
Алана была асексуальна, отрезана от остального мира, скрывая ориентацию, почти как подросток. Конечно, в этом был смысл: она росла и хотела влюбиться. Но что насчет Джейн? Они не вели активную сексуальную жизнь, но были счастливой парой.
Я сидела молча. Алана сказала:
– Я думала, вы будете рады за меня.
Я ответила, что радоваться или грустить – не является моей работой. Я просто пытаюсь понять, что происходит.
– У меня был оргазм, и я кричала от удовольствия, как и она. У нее нормальное тело – соски, которые реагируют на прикосновения. Мы опоздали на работу на три часа! Но нам никто ничего не сказал. Не думаю, что кто-нибудь знает о наших встречах. Мы же работаем на разных этажах.
Она рассказывала про тот день, про тот оргазм, что теперь понимает, почему Голливуд выпускает так много фильмов про любовь и отношения. Я была в шоке от столь неожиданных перемен и откровенности рассказа. Алану будто подменили.
Еще через неделю я услышала громкие и напористые шаги с лестницы. Алана вошла и опустилась в кресло. Она выглядела уставшей и слегка растрепанной.
– Вы знаете, почему я женилась на Джейн? – начала она. – Я нуждалась в ней. Мне нужны были мама и папа, и она выполняла роль обоих. Во многих смыслах она была самым лучшим выбором. Но сейчас я хочу настоящую женщину. Джейн до сих пор приходится бриться и принимать таблетки. Она всегда немного не в ладах со своей женской частью себя.
Алана призналась, что до сих пор любит Джейн за доброту, но партнерша не привлекает ее в физическом плане.
– Я хочу веселиться, заниматься сексом и танцевать. Это совсем не в стиле Джейн.
Мне стало грустно за преданную и верную Джейн, и неоднозначные чувства было легко считать по лицу.
– Я знаю, знаю, – отозвалась Алана. – Джейн умная, заботливая и абсолютно нормальная (в психологическом смысле). Она просто родилась не в своем теле. Ее программа по смене пола никогда не сработает на полную. Я нормально относилась к этому, когда мы сохраняли дистанцию.
– Вы сказали ей об этом? – спросила я.
Она не ответила.
– Вы серьезны в своих намерениях по отношению к студентке-стажеру?
– Дело не в ней. Я просто хочу почувствовать эту жизнь: веселиться и путешествовать.
Алана сказала, что у Джейн проблемы со здоровьем, путешествия даются ей с трудом, тем более она старше на двадцать лет. Мы сидели в тишине. Вдруг на лице пациентки проступило отчаяние и уныние, она спросила:
– Гилд, вам не кажется, что я использовала Джейн, а сейчас просто выбрасываю?
Я объяснила, что люди растут, их потребности меняются. Раньше Алане не нужен был сексуальный партнер, а сейчас ситуация иная.
– Да фиг его знает… – Алана махнула рукой и вышла из офиса. Ее лексика значительно отличалась, манера поведения была характера для подростков. Однако у меня дома росло три таких, меня мало чем можно было удивить в этом плане.
Следовало уделять больше внимания личностным изменениям Аланы: я слишком сконцентрировалась на скорости развития, не обращая внимания на то, каким переменчивым стало ее поведение.
Но я поменяла фокус внимания, когда на выходных мне позвонила Джейн. Алана была в реанимации. Она приняла слишком большую дозу парацетамола в комбинации с алкоголем, потом спустилась в подвал и там упала в обморок. Когда Джейн вернулась с конференции, которая проводилась за городом, она заметила, что их кот, Фонт, издавал странные звуки, сидя у двери в подвал. Так Джейн и нашла Алану в полумертвом состоянии.
Эта новость пронзила меня, будто молния. Последний раз, когда я видела Алану, она вела себя, как хихикающий над каждой ерундой подросток. Вдобавок во сне у Джейн наблюдались суицидальные мысли, а не у нее. В реальности все оказалось наоборот. Я поехала в больницу, надеясь, что Алана выживет. Все, о чем я могла думать, – как, должно быть, страшно Алане бросать Джейн, которую она любила. Женщина почувствовала боль и начинала паниковать. Оставляя машину на парковке, я пыталась осмыслить свою роль в случившемся. Я должна была заметить чувство вины, угрызения совести, когда она сказала, что использовала Джейн, а сейчас просто хочет ее выбросить.
Тогда я раз и навсегда запомнила одну вещь – и использовала ее при работе с другими клиентами: когда лишенный всего человек начинает развиваться, стресс, с которым он сталкивается, делая жизненный выбор, невероятно силен. Алана была как тигр в маленькой клетке. Находиться внутри клетки – сродни аду, но она знала каждый сантиметр этой клетки. Тигра выпустили наружу, но джунгли пугали, ведь хищник не знает, как выжить в этих джунглях. Моя гипотеза заключалась в том, что она слишком быстро проходила стадии развития, подобная скорость не позволяла ее психике понять, чему предстоит научиться.
Рядом со входом в больницу я заметила Джейн. Она курила. Первое, на что я обратила внимание, она была достаточно привлекательна, но значительно старше Аланы, в дорогих туфлях, шелковой блузке и наглаженных брюках со стрелками. Русые волосы длиной до плеч были идеально уложены, а макияж выглядел просто безупречно, будто она только что вышла от визажиста. Джейн сказала, что Алана до сих пор в реанимации, у нее был припадок. Повреждена печень, но она должна выбраться. Когда мы спускались по коридору, Джейн кое-что рассказала: