Я убедилась, что пациентка страдала от диссоциативного расстройства личности, особенно когда «познакомилась» с теми, кто жил в ее голове.
Алана не могла сердиться, зато Хлоя была чистым порождением гнева; Алана не могла себя вести дерзко и надменно с Артом, но это мог делать Роджер; Амос, будучи невоспитанным деревенщиной в рваных джинсах, защищал Алану, унижая Арта. Неудивительно, что ей так сильно нравился Амос: никто, кроме него, никогда не заступался за Алану. Я чувствовала, что эти персонажи технически не являлись другими личностями, они олицетворяли те черты характера, которые нужны были женщине, чтобы защититься от «кассет».
Сейчас, когда я больше узнала про данное расстройство, мой следующий шаг – найти наилучший способ помочь Алане. Один подход поможет избавиться от Хлои, Роджера и Амоса за счет того, что мы интегрируем их в основную личность. Если женщина научится выражать гнев, например, ей больше не понадобится Хлоя. Если она установит личные границы, не пригодятся внутренние альтернативы. Другой подход, менее амбициозный, но более реалистичный, позволит сохранить Хлою, Роджера и Амоса в голове, чтобы бороться с «кассетами». Мы сможем усилить ее эго, и она не потеряет контроль, не даст им вырываться наружу.
Идеальным решением было бы избавление от «кассет», но я не была уверена, что это вообще возможно. В течение долгого периода жизни Алана подвергалась насилию, садизму и жила в депривации. Люди с такой сильной психологической травмой часто не поддаются лечению: они страдают от паранойи или психоза и всю оставшуюся жизнь проводят в специальных заведениях. Мне нужно было принять во внимание остаточный эффект от травмы. Если ребенок голодал, это скажется на строении его костей, даже если спустя какое-то время его начали хорошо кормить. То же и с сильными психологическими травмами. Мозг приспособится, пусть даже и странным способом, но никогда не станет полноценно нормальным, хотя «нормальность» – это, безусловно, понятие растяжимое. Нужно было ставить реалистичные цели для терапии с Аланой, и мне казалось, у нас все получится.
Я решила, что лучшим решением станет сохранение альтернативных личностей, которые помогали ей справляться с «кассетами» Арта. Нам нужно усилить эго, чтобы другие не смогли делать всю работу за нее в реальном мире. Предстояло научиться устанавливать личные границы, определять истинные чувства и выражать их. Когда у Аланы наступит следующий кризис, она уже не будет бездушной куклой и сможет справиться сама.
На следующей неделе мы начали двигаться к цели. После попытки Аланы покончить жизнь самоубийством ее глаза были пустыми, кожа казалась бледнее обычного – она походила на фарфоровую куклу.
– Если честно, я чувствую себя старой, – однажды сказала она почти шепотом. – Моя война длилась слишком долго.
Это было необычное для Аланы высказывание, ничем не прикрытое: ни иронией, ни черным юмором. Она приняла все трудности, через которые пришлось пройти. Она решила быть самой собой.
Я восприняла это как шаг вперед и использовала момент для проявления сочувствия:
– Вы жили в аду, приходилось бороться за ясность ума и за свою жизнь чуть ли не с самого рождения. Неудивительно, что вы так устали от боевых действий. Вы боролись дольше, чем кто-либо другой.
Она опустила голову и кивнула.
Через неделю я получила копию документа из больницы, в которой лежала Алана. Там говорилось, что она была на грани жизни и смерти и отказалась разговаривать с психиатром, который собирался прописать ей антидепрессанты.
В следующей визит я рассказала про больничный документ. Она начала пародировать того психиатра, имитируя старческий мужской голос:
– «Ну что ж, привет, дружок. Вы заставили всех поволноваться». Что он ждал от меня? Извинений? Я просто отвернулась к стене и лежала так, пока он не ушел.
Ее оскорбило то, что он назвал ее «дружок», ведь врач наверняка даже не удосужился посмотреть имя в списке пациентов. (Когда я позвонила в больницу, тот психиатр даже не вспомнил ее.)
Я попыталась выразить свое мнение насчет того, что Алане действительно нужны антидепрессанты, однако она ответила:
– Ага, люди, которые пытались убить себя, не особо-то счастливы.
И добавила, что ее с малых лет заставляли употреблять наркотики. Алана пообещала себе, что больше никогда к ним не притронется.
– Я усердно работаю на наших сеансах, хожу на дзюдо и карате, я никогда не ступлю на скользкую дорожку в виде наркотиков. К тому же чувствую себя намного лучше в плане настроения.
Я приняла ее позицию, но сказала, что хочу знать про каждую вновь промелькнувшую мысль о суициде в ее голове.
Она согласилась:
– Самоубийства нет в списке моих дел на сегодня, Гилд.
6Есть за что бороться
ИНОГДА ПАЦИЕНТ И ВРАЧ придерживаются разных точек зрения насчет того, что должно происходить во время лечения. Клиентоориентированный подход предполагает, что именно пациент определяет ход событий. Единственный человек, который знает, что нужно пациенту, – он сам. Я обычно придерживаюсь такого метода, но в случае Аланы решила действовать по-другому. Она не хотела обсуждать попытку суицида; сейчас, после расставания с Джейн, ей казалось, что переломный момент кризиса прошел. Но я так не думала. Я поставила ей задачу выработать специальные приемы, которые помогут справиться с эмоциональными катаклизмами в будущем. Эти стратегии станут последним этапом нашей терапии. Если она опять окажется загнанной в угол, у нее будет оружие борьбы с напастями. Иначе наружу выйдет Хлоя, этого никто не хотел бы. Учитывая прошлую попытку покончить жизнь самоубийством, будет грустно, если она вновь решит сдаться в тот момент, когда победа близка.
– Победа? – уточнила она.
Я напомнила, что женщина успешно начала преодолевать ступени эмоционального развития. Ей больше не нужна Джейн, поскольку она не ребенок, которому нужны мама и папа. Взрослая жизнь полна невзгод. На все нужно время.
– Поэтому с подростками бывает трудно. Они пытаются найти себя, совершая ошибки, но ведь в этом вся суть экспериментального метода. Они пробираются через эмоциональные дебри. Добро пожаловать во взрослую жизнь.
– Надеюсь, я скоро проберусь через эти дебри, потому что путь убивает меня, – ответила Алана.
Она выглядела уставшей, но выдавила грустную улыбку.
Первое, над чем мы начали работать для укрепления эго, – установление личных границ. Люди, у которых были жесткие или слишком строгие родители, сталкиваются с трудностями в их установлении. Алане предстояло научиться говорить «нет» даже тем, кого она любит. В случае с Джейн ей нужно сказать: «Сейчас я другой человек, я изменилась и больше не хочу быть с тобой».
Я пыталась донести до Аланы мысль, что выражение эмоций и желаний не является грубостью.
Спустя месяцы после расставания с партнершей Алана продолжала думать о том, как она могла бы иначе справиться с той ситуацией. Я попыталась объяснить все как можно четче:
– Будучи ребенком, вы не имели шанса установить личные границы. Говоря более конкретно, у вас не было шанса сказать: «Нет, Арт, я не хочу заниматься с тобой сексом. Нет, бабушка, я не хочу носить это платье и притворяться той, кем не являюсь. Извини, Гретхен, но мне всего семь лет, я не хочу быть сегодня мамой для тебя, ведь Арт заставил меня принять ЛСД и изнасиловал».
Она кивнула, но все равно не особо понимала, о чем я. Поэтому я привела в пример обыкновенного бунтующего против всего подростка. Даже имея хороших родителей, он не всегда слушается. Иногда родные устанавливают личные границы. Если родители запрещают дочке встречаться с парнем, она все равно продолжит это делать: сбегает на свидания. Именно так дети отделяются от родителей. Они начинают проявлять себя, свой характер и становятся более независимыми. Они избирают собственный путь.
Это называется взрослением. Каждый, с кем вы встречались на жизненном пути, хотя бы раз шел против воли родителей.
Алана откинулась в кресле. Она была в шоке от услышанного. Она думала, что установление личных границ – это проявление эгоизма. Она не знала, что жестокость и нарциссизм Арта не позволяли ей сформировать их. Женщина и представить не могла, что, хотя Джейн и была хорошим человеком, у Аланы было право расстаться с ней.
В течение следующих нескольких месяцев мы практиковали исполнение ролей, чтобы помочь Алане научиться устанавливать личные границы. Мы использовали метод «здесь и сейчас» из гештальт-психологии: прорабатывали сцены из настоящего, а не прошлого. У Аланы была проблема, связанная с семейной жизнью в Торонто. Она и Гретхен живут в соседних домах. У сестры муж и двое детей дошкольного возраста, они с Аланой часто виделись. Как и с мамой: двадцать лет назад, когда она узнала про арест Арта, то сразу вернулась из Англии. Она призналась дочкам, что ей нравятся женщины, и познакомила со своей девушкой Пегги, которая вместе с ней переехала в Торонто. Сейчас мама и Пегги живут в пяти минутах ходьбы от дома Аланы и Гретхен. Они регулярно ходят друг к другу в гости.
Во время ролевой практики Алана общалась с мамой, пытаясь разрушить ее фантазии, будто она являлась постоянным родителем для них с Гретхен. Алане становилось грустно, когда она слышала от мамы советы по воспитанию детей, которыми та делались с Гретхен.
– Мама говорит фразы типа: «Я тоже была мамой, вы же знаете», «Когда вы были маленькими, я обычно делала так». Мне хочется сказать, что «это все неправда. Пожалуйста, прекрати, я не хочу, чтобы ты жила в этой фантазии».
Однако Алана чувствовала, что мама, и сама прошедшая через ад, не готова услышать подобную критику в свой адрес.
Возможность высказаться появилась, когда они с Гретхен пришли в гости к маме и Пегги. Ребенок Гретхен заплакал, и мать сказала:
– Поплачет и успокоится. Просто оставьте его в покое, я так и делала, когда вы были маленькими.
Алана сказала то, что мы репетировали на сеансах: что та на самом деле не особо активно участвовала в их воспитании, Алана не винит ее в этом, но ей не хочется, чтобы мама продолжала жить фантазиями. Женщина заплакала, ответила, что не хочет слушать этот вздор, и ушла.