Когда Карен начала ломать антиквариат, дворецкий, который много лет работал на их семью, позвонил Мэделин, а она вызвала полицию и прилетела в Торонто. К тому времени, как Мэделин прибыла домой, полиция ждала ее в гостиной, дворецкий сделал всем кофе. Карен увидела Мэделин и назвала ее Шарлоттой – она была пьяна. Дворецкий рассказал, как Карен измывается над Дунканом, иногда ему приходится закрываться в ванной, когда Карен вооружается кухонной утварью и кидается ей. Затем показал полиции следы на двери в ванной. Никто не мог найти Дункана, но Мэделин знала, где искать.
– Он сидел под лестницей в подвале и ел спагетти.
Отец сообщил, что Карен успокоится и все будет в порядке.
– Длинная история закончилась. Полиция уехала. Отец встал на сторону Карен, а меня больше не пускают в родной дом.
Мы продолжили обсуждать поведение Дункана. Мэделин сказала, что отец будто заключил негласный пакт с партнершей.
– Он сказал, что Карен нестабильна, а он – сильный, чтобы быть вместе, им придется идти на определенные жертвы. Эта была та же высокопарная речь, которую он повторял, как мантру, когда Шарлотта слетала с катушек. Но ведь на самом деле все совершенно не так. Он принимал тот факт, что мать была опасна, могла навредить и мне, и ему, и окружающим.
Более того, говорил, что лишь он сам и Мэделин являются истинными представителями семьи Арлингтонов, Шарлотта лишь глупый непрошеный гость.
– Это правда, она не блистала умом, зато была хитрой, безжалостной и оставляла отца в дураках всю его жизнь.
За все время терапии я так и не выяснила, почему Дункан был столь успешен в бизнесе и одновременно эмоционально немощным сначала с Шарлоттой, потом с Карен. Он провел жизнь в тисках двух нелюбящих его женщин. Ему не нравилось, что его дочери запрещено пересекать порог родного дома, и все равно встал на сторону той, кто не давала ничего взамен. Мэделин сказала, что родители Дункана, хоть и эмоционально сдержанные, но не строгие. Единственное, что приходило мне в голову – бабушка и дедушка были добры к Мэделин, однако, будучи моложе, вели себя иначе. В старости люди часто становятся мягче и добрее.
Казалось, у Дункана нездоровая зависимость от денег: сначала он нашел способ заработать их, а потом использовать как инструмент власти.
Единственная, кого он по-настоящему любил, была дочь, но, раз он не способен защитить даже себя, не смог бы защитить и ее.
Первый год терапии подошел к концу. Так много, учитывая то, что я соглашалась на шесть сеансов! Люди, которые перенесли столько травм, сколько Мэделин, не пойдут на поправку, пока не выпустят боль наружу. Я исполняла роль наблюдателя, убеждая ее в том, что утреннее приветствие «Доброе утро, монстр» было жестоким, но никак не связано с ней самой. Я была там, чтобы помочь справиться с последствиями такого болезненного детства.
3Страх полетов
МНЕ ХОТЕЛОСЬ РАЗГАДАТЬ ЗАГАДКУ страха Мэделин летать на самолетах. Раньше этой фобии не было, и наша работа заключалась в том, чтобы выяснить первопричину появления и избавиться от нее.
Оказалось, мои мысли и мысли ассистентки Мэделин, Виенны, были на одной волне. Как-то раз она отвела меня в сторону поговорить, так как компания еле держалась на плаву: начальница не разрешала никому летать на самолете, даже несмотря на то что у них были срочные заказы – один из самых крупных поставщиков не мог осуществить доставку самостоятельно. Виенна подвела итог, сказав:
– Извините, что я вмешиваюсь, но это не может продолжаться, мы растеряем всех клиентов. Это очень влиятельные жены и богатейшие коллекционеры, которые хотят получать заказы точно в срок, думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
Потом в офис вошла Мэделин и закричала:
– Виенна, что ты тут делаешь? Хочешь, чтобы доктор Гилдинер думала, будто мы тут все психи? Сначала отец, потом ты. Господи Иисусе, убирайся отсюда!
Виенна невозмутимо откинула дреды, улыбнулась и попрощалась.
Мэделин спросила, что мне сказала Виенна.
– Она беспокоится о вас и компании, – начала я. – Беспокоится, что навязчивый страх авиакатастроф оказывает плохое влияние на бизнес. Вы рассказывали про это доктору Голдблатту (специалист по ОКР)?
Она рассказала и даже начала заполнять специальную рабочую тетрадь, описывая страхи.
– Я не могу понять, страх того, что самолет разобьется, – это обсессия или невротический страх, – призналась она. – Понимаете, доктор Гилдинер, когда все идет хорошо, я боюсь, что судьба или кто-то еще узнает, что я на самом деле являюсь…
Она засомневалась.
– Какое слово приходит на ум? – спросила я.
Мэделин выглядела удивленной. Она откинулась в кресле и чуть ли не шепотом сказала:
– Являюсь монстром.
– Слово, которое использовала ваша мать.
Они кивнула.
– Получается, вы чувствуете, что не заслуживаете, чтобы все шло хорошо. Где-то глубоко внутри ощущаете себя монстром, словно вы заслужили, чтобы самолет с лучшими работниками и дорогим антиквариатом разбился.
– Да. Весь этот бизнес построен монстром-обманщиком.
Мэделин молча сидела, впитывая то, что решило показать ее подсознание.
– Знаете, когда я была лучшей ученицей в классе и в школе, все думали, что у меня идеальная мама, – поделились она. – Другие говорили: «О Шарлотта, Мэделин такая серьезная и умная девочка. Как тебе удалось воспитать такое золото?» Мать просто улыбалась и говорила: «Ой, да что вы, мне просто повезло».
– У вашей матери была какая-нибудь одержимость?
– О да, и всем приходилось смиряться с этим, – ответила она многозначительно, описывая то, как Шарлотта выщипывала себе брови. – Сначала все волоски, а если была в бешенстве, пыталась выдернуть волоски с корнем и расковыривала кожу щипчиками до крови.
Шарлотта носила солнечные очки неделями, чтобы скрыть болячки.
– Когда отец просил прекратить ее делать так, она говорила, что это я, маленький монстр, заставляю ее, и папины скучные дружки-скупердяи, и вся семья. Она начинала кричать: «Слышал когда-нибудь фразу “Я готов волосы на себе рвать?” Вот вы меня до этого и довели. Вы сговорились против меня, вместе с твоими нудными, осуждающими родителями».
Я объяснила Мэделин, что у ее матери была трихотилломания, которая представляет собой навязчивое желание выдергивать (в некоторых случаях даже съедать) собственные волосы. Это ведет к заметной потере волос, стрессу, социальным или функциональным патологиям. Расстройство контроля импульсивного поведения часто является хроническим и практически неизлечимо.
Пока я рассказывала про это, я смотрела на ее брови, точнее на их отсутствие. В первую встречу я удивилась, что вместо бровей у Мэделин тонюсенькие полоски. Я подозревала, что она страдает от такого же расстройства. И ждала ответа.
Наконец, после долгой терапевтической тишины она заговорила:
– Что?
– Что насчет ваших бровей? – напрямую спросила я.
– У меня нет такой проблемы. Я выщипываю свои, но они всегда были такими тонкими. Я не делаю, как мать. Мои брови – это часть моего образа.
Я ничего не ответила. Это первый раз, когда Мэделин отклонялась от правды и лукавила. Это странно: во время терапии она так и не признала, что страдает от трихотилломании. Я читала про Мэделин статью в одном из журналов, репортер написал, что у нее был «кукольный макияж», теперь я понимаю, что это означало.
По моим наблюдениям, во время терапии невозможно предсказать, почему люди с легкостью принимают и пытаются разобраться в каких-то антисоциальных и варварских вещах, однако отказываются воспринимать то, что совершают относительно привычные социальные проступки.
И это то, на что следовало обратить внимание. Я знала, Мэделин проверяла меня, когда пыталась подарить на Рождество огромный подарок, но я отказалась и заслужила определенную степень доверия. Мы обсуждали эту тему позднее. Оказалось, бывший психолог Дункана и Мэделин постоянно расспрашивал их про бизнес, салоны и магазины. Они были удивлены, что я никогда не задавала подобных вопросов. Довольно часто люди, которых «использовали» в детстве, подсознательно ожидают такого же отношения со стороны других.
Доверие не появляется из ниоткуда. Иными словами, нет смысла залазить в голову клиента. Он может признаться в наличии любого невроза, на котором я захочу заострить внимание, но тогда это будет победа, равнозначная поражению. Настоящие открытия происходят только тогда, когда психолог не мешается под ногами и дает возможность пациенту самому определить психологическую истину. Если Мэделин не хотелось признавать схожесть своих психологических проблем с проблемами матери, пусть будет так. Я решила оставить вопрос про брови в покое и надеялась вернуться к нему позже. В конце концов, я давно поняла: терапия не должна проходить по какой-то определенной инструкции. Все, что было нужно, – понимание Мэделин, что я на ее стороне, уважаю ее интересы и мне можно доверять. Только при этом условии удастся помочь разобраться со всеми демонами.
Казалось, каждый раз, появляясь в многолюдном офисе Манхэттена для проведения сеанса, я сталкиваюсь с новыми людьми. Однажды мужчина подошел ко мне, встал неприлично близко и с легким итальянским акцентом начал нашептывать:
– Она сумасшедшая, вне всяких сомнений. Она работает семь дней в неделю и остается на работе до полуночи. Она перегибает палку, столько работы на нас взваливает. Мы готовы сбежать.
– И почему же до сих пор не сбежали?
Не ожидая такого вопроса, он замолчал.
– Но еще больше она взваливает на себя. Тем более она платит вдвое больше, чем платили бы где-нибудь еще. Она превратила мою жизнь в ад, но я лояльно отношусь к ней. Надеюсь, вы в курсе, что она трудоголик.
И тут же исчез, как только услышал стук каблуков.
– Что вам там Золтан нашептывал? – спросила она. – Постоянно лезет не в свое дело.
– Тяжело управлять вашими работниками?
– Если честно, они подарили фразе «высокие запросы» новый смысл. Большинство наших клиентов – венгры. Они все очень нервные (это их национальная черта), но умные и помешаны на том, чтобы все было сделано идеально. Они могут изучать одну статую несколько дней с утра до ночи. Когда имеешь дело с такими клиентами, приходится нанимать таких же работников. Если хотя бы одна вещь окажется подделкой, репутация компании не подлежит восстановлению.