Родители Марка были дипломатами. Они много лет провели в Вашингтоне и в Стокгольм вернулись совсем недавно. Куда их направят потом, пока было неясно.
Марк появился уже на следующий день, с букетом желтых тюльпанов.
– Для больной, – сказал он и осторожно вошел в комнату.
Стройный, невысокий, руки у него были холодные и влажные. Глаза карие, как два ореха.
– Чему же ты хочешь научиться, троюродная сестричка? – спросил он голосом взрослого мужчины.
– Троюродная? – Она сидела в кровати прислонясь к стене, онемевшая нога вытянута вперед.
– Ну да, мы с тобой дети кузенов. Твой папа и мой – кузены. А мы, выходит, троюродные.
Слово показалось ей безобразным. Он не обратил на это внимания.
– Спрашиваю еще раз. Чему ты хочешь научиться?
Ее вдруг одолел приступ дерзости.
– Ничему. Я и так все знаю.
– Неужели?
– Нет... я просто пошутила.
Марк извлек из кармана пиджака книгу. Полистал ее, раскрыл. Буквы были мелкие, частые, все сливалось.
– Прочти этот кусок по-английски. А потом я тебя проверю на знание слов.
Жюстина покраснела, молчала, не в силах выдавить ни слова, ни по-шведски, ни по-английски.
Он насмешливо улыбнулся:
– Значит, это правда про школы в Швеции. Дерьмо, а не школы.
– У меня нога болит, – прошептала она.
– Да брось притворяться.
– Правда!
– И где именно болит?
Она указала на гипс. Тогда он приподнял край юбки и обхватил ладонями ее ногу, чуть выше колена.
Когда он ушел, она повторила его движение, положила руки над коленом. Медленно передвинула ладони выше, туда, к горячей, саднящей припухлости между ног. Боль, пульсируя, взорвалась в голове.
Глава 16
Уже в субботу Берит снова отправилась в Хэссельбю. Она купила бутылку испанского вина Grand Feudo и горшок с ростками крокусов, она не позвонила перед тем, как выехать, просто собралась и поехала.
День выдался туманный. Берит плюнула на автобус и решила пройтись пешком от конечной станции метро, по тропинке вдоль берега. Она чувствовала, как в ней нарастает ужас, но повернуть назад не могла.
Ночью ей привиделся кошмар. Тор потряс ее за плечо, разбудил.
– Это обычный кошмар? – спросил он. – Или все дело в твоем шефе?
Ей приснилось, что в издательстве устроили вечеринку, на которую собрались все и вся, и самое странное, была там и Жюстина. Во сне Берит была одета в невероятно элегантное платье, с глубоким декольте, с открытой спиной. Сроду она так не одевалась. Она бродила среди гостей, пытаясь хоть с кем-то поговорить, но ее будто никто не замечал.
Может, это действие «субрила», она продолжала принимать таблетки перед сном, теперь ей было трудно засыпать без них. А может, это воспоминания из детства всколыхнулись в ней.
Тор предложил съездить на остров Вате, заночевать там, он полагал, что морской воздух пойдет Берит на пользу.
– Я мог бы блинов нажарить. У нас вроде оставалось немного икры в морозильнике?
– Не хочется, – сказала Берит. – Я не могу сейчас, да и не хочу.
На льду стоял тонкий слой воды. Несколько уток опустились на лед и заскользили, не в силах остановиться. У пирса, где вода никогда не замерзала из-за стока отопительной станции, пришвартовался старый баркас. На набережной толпились какие-то мужики в темных куртках. Она с трудом разглядела название судна, «Сэр Вильям Арчибальд» из Стокгольма.
Издалека долетал какой-то неясный звук. Треск вертолета. Туман был слишком густой, она не могла разглядеть самого вертолета, но звук все приближался.
Жужжание вертолета напомнило ей постановку «Мисс Сайгон», которую она видела с подругами в Лондоне. У них были отличные места, только их здорово напугал неожиданно громкий звук вертолета в начальной сцене. Она помнила и финальную сцену, занавес, слепящий, бьющий прямо в лицо свет, многие плакали, пусть это и сентиментально, но так бесконечно грустно.
Потом они пошли в паб, и там Берит разговорилась с красивым молодым безработным, который упрямо называл ее мамочкой. Тогда, в пабе, ее это развеселило, она подыгрывала, удивляясь своему словарному запасу. На следующее утро ей захотелось поскорее вернуться домой.
Внезапно в тумане возникли два световых пятна, вертолетные прожекторы, треск перерос в грохот. Она почувствовала, как подступает паника – а вдруг он ее не увидит, вдруг приземлится именно здесь? Она отскочила, уткнулась прямо в снежный вал.
Огромная машина скользнула так близко, что ее окатило брызгами. Вертолет принадлежал морскому флоту. Он курсировал взад-вперед вдоль береговой линии, она видела, как пилот, перегнувшись, что-то высматривает внизу. Кто-то провалился под лед? Кто-то именно в этот момент, именно сейчас борется за жизнь в ледяной воде?
А может, Жюстины и дома нет. Эта мысль явилась, когда она поднялась на крыльцо и позвонила. Никто не открыл. Она немного подождала и снова позвонила. Из-за двери донеслось слабое шлепанье, она отступила на одну ступеньку вниз.
Жюстина была дома, одежда как жеваная, будто Жюстина в ней спала. На одной ноге – толстый шерстяной носок.
– Берит? – удивилась она.
– Да, это я... Могу я на минуту зайти? Или ты занята?
Жюстина отступила в сторону:
– Нет, проходи.
– Я тут цветы привезла и... вино. Я же весь твой глинтвейн в субботу выпила... Я подумала... зайду вот так... незваной гостьей.
– Ерунда! Раздевайся.
Жюстина направилась к кухне, и Берит заметила, что она хромает.
– Что с тобой стряслось?
– Ничего особенного, поскользнулась во время пробежки. Чистое безумие бегать зимой, теперь я понимаю. Но это скоро пройдет, мне уже лучше.
– Ты ничего себе не сломала?
– Нет. Эта нога у меня вообще слабая. Я частенько ее подворачиваю.
– Подворачиваешь?
– Когда в следующий раз навестишь меня, все уже будет о’кей. Тогда, может, на прогулку сходим. Посмотрим на старые места. На школу и...
– Ты сейчас ничем не занята? А то, может, отрываю тебя от чего-нибудь важного?
– Вовсе нет.
– Ты не против, если я ненадолго останусь?
– Совсем нет. Давай вина выпьем, а? Который час?
– Вообще-то я вино тебе принесла, я вовсе не собиралась вылакать его сама.
– Открой, пожалуйста, бутылку. Штопор в верхнем ящике. Устроимся в библиотеке, как в прошлый раз. Там уютнее всего.
Они поднялись по лестнице. Берит снова увидела афиши с карамельной фабрики Жюстининого отца, они висели вдоль стен на лестнице как и раньше, прошлое возвращалось.
– Помнишь, как ты нас пастилками «Санди» угощала? – осторожно спросила Берит.
– Может, и угощала.
– У тебя была прорва коробочек с пастилками.
– Да, папа вечно их приносил, мне они в конце концов до чертиков надоели. Захотелось, чтобы во рту появился другой вкус, кроме этих «Санди».
– Тебе можно было обзавидоваться... Папаша – владелец конфетной фабрики!
– Да ладно!
В библиотеке на подоконнике сидела птица. Она повернула к ним голову и испустила крик. Берит вздрогнула, едва не выронив бутылку.
– Ой, он тебя напугал?
– Ужасный крик...
– Он просто напоминает.
– Что напоминает?
– О себе. Чтобы мы не забывали про него.
– Разве ж такое забудешь. А он на тебя никогда не нападает?
– Нападает? Нет. С чего бы он стал нападать?
– Не знаю. Но я бы вряд ли доверяла дикому животному.
Жюстина забрала у Берит бутылку и налила им вина. Они подняли стаканы в знак приветствия и сделали по глотку.
– М-м-м, – промычала Берит. – Совсем неплохо. Вообще-то я многовато вина пью. Но это так вкусно, так хорошо на душе становится.
Снова послышался гул вертолета, казалось, он кружит прямо над домом. Птица захлопала огромными крыльями, завертела головой.
– Кто-то провалился под лед, – пояснила Жюстина.
– Откуда ты знаешь?
– Передали по местному радио.
– Ужас какой.
Жюстина кивнула:
– Такое каждый год случается. Дом мой так расположен, что я в курсе событий.
– А разве лед не слабоват, чтобы по нему ходить?
– Где-то он вполне крепкий, а где-то и тонковат. Людям не мешало бы быть поосторожнее. Да ведь полно же дураков.
Жюстина засмеялась и снова подняла бокал.
– Выпьем за них! – воскликнула она. – За дураков!
Чуть позже она спросила, что у Берит с работой.
– Как там, тебя уволили или нет?
– Издательство переедет в Лулео. Шеф говорит, что мы тоже можем за ним последовать. Но кому охота в Лулео переезжать?
– А у тебя есть выбор?
– Не знаю... Я ничего больше не знаю... Я по ночам спать не могу...
К глазам подступали слезы, от которых она слабела, становилась уязвимой.
– Ну вот, снова разнюнилась.
– Это все отчаяние, засевшее в тебе. Как и в каждом из нас...
Жюстина вытянула руку и заворковала. Птица немного потопталась на окне, потом, неуклюже взмахивая крыльями, подлетела к ней.
– Даже в птице, – добавила она. – Он тоскует по самке. Конечно, он этого не осознает, но что-то в нем растет такое, что делает его слабым, нежным. Скоро посветлеет, скоро весна придет. Тогда эта тоска вырастет до меланхолии, так бывает со всеми, пока мы живы.
– Жюстина... когда мы были маленькими...
Она уже не могла сдерживать слезы, голос ее дрожал.
Жюстина быстро сказала:
– Расскажи мне про своих мальчиков.
– Моих... мальчиков?
– Да. Какой жизнью они живут, эти молодые, у кого вся жизнь впереди? Впадают ли они когда-нибудь в уныние?
Берит достала из сумки упаковку бумажных носовых платков. Высморкалась, в голове у нее гудело.
– В уныние? Нет, я не думаю.
– Они работают?
– Они... оба учатся. Только не знают, кем хотят стать. Во всяком случае, в издательское дело они не пойдут, я им отсоветовала.