— Я человек, но я и мужчина! — крикнул наш герой, уязвленный этими словами.
— Так не бывает. Либо одно, либо другое. Надобно раз и навсегда решить для себя, кто вы: человек, чьи помыслы высоки, а чувства благородны, либо самец, следующий низменным инстинктусам.
— Но великий Руссо учит нас не стыдиться природности, не препятствовать ее зову!
— Руссо пошлый дурак. Весь смысл цивилизации в отдалении от природы, в движении от примитивного к сложному, от наготы и простоты к одежде и надежде — надежде на то, что на земле однажды воцарится Разум. Впрочем, кому я это говорю? — Беттина смотрела на него с отвращением. — По ловкости, с которой вы обхватили меня руками, видно, что у вас богатый опыт. В вас больше животного, чем человека.
Катин обиженно пробормотал:
— Неправда! Никакое я не животное! Закончим этот разговор. Виноват, ежели оскорбил вас.
Но фрейляйн так просто его не отпустила.
— Разве не ощущали вы себя животным всякий раз, когда хватали женщину за молочные железы или видели пред собой ее детопроизводительный тракт?
— Ощущал… — промямлил он, потрясенный формулировкой вопроса.
— Много ль разумного и возвышенного оставалось в вас в такие минуты?
— Совсем нисколько…
— Вот видите! Вы никогда не очистите свой разум, если будете уподобляться хрюкающему борову. А жаль, ибо я вижу в вас задатки большой личности. — Беттина покачала головой. — И мне грустно думать, что мы с вами не станем друзьями.
Молодой человек был потрясен. Чередой пронеслись постыдные воспоминания о купленной через постель поездке в Европу, о шаловливой ножке госпожи Буркхардт и о других подобных происшествиях из прошлого.
Беттина тысячу раз права! Довольно скотства! Да и не пора ли в зрелом возрасте двадцати четырех лет распрощаться с необузданной чувственностью, извинительной разве что в юные лета? Не довольно ль льститься мо́роками Венеры и позывами Флогистона?
Но тут он вспомнил про обещание, данное Ганселю.
— Касательно меня, человека обычного и производить потомство не обязанного, ваше суждение справедливо. Но принц Карл-Йоганн в ином положении. Он монарх, а монархии нужна преемственность. Вы же настроили ее высочество таким образом, что наследнику взяться будет неоткуда. От высоких чувств и благородных помыслов дети на свет не родятся.
— Разве конечная цель принца не превращение Гартенлянда через конституционную монархию в республику? — сказала на это фрейляйн фон Вайлер. — Карлу-Йоганну восемнадцать лет. Пока он состарится, всё население его страны постепенно достигнет дворянства. В конце концов принц передаст бразды не сыну, чьи способности непредсказуемы, а права на правление случайны, но ассамблее лучших граждан.
Возразить на это было нечего, да Луцию и не хотелось спорить с лучшей на свете женщиной — нет, с лучшим на свете человеком!
— Вы правы, во всем правы, — прошептал он, смахивая с лица капли, образовавшиеся и от дождя, и от слез. — Не лишайте меня счастия быть вашим другом!
— Это будет и мое счастье, — сказала Беттина. — Мы станем дружить вчетвером, мы вместе совершим великие дела, и наш союз войдет в историю! Поклянитесь мне, что никогда больше не будете глядеть с животным вожделением ни на меня, ни на других женщин!
— Клянусь! — Он сжал ей руку. — Это и прежде меня мучило, но теперь я свободен!
Луцию казалось, что яростный ливень смывает с него всё недостойное, грязное, постыдное. Хотелось вновь обнять и облобызать драгоценную подругу — уже по-братски. Но он не решился.
— Запомните этот миг. — Беттина потянула его за собой. — Идемте! У меня есть в ознаменование подходящий подарок для вас. Надеюсь, вы не из числа дикарей, кто считает, что только мужчины могут делать подарки?
— О нет!
У себя в комнате, сплошь уставленной книгами, превосходная фрейляйн подарила Катину трость железного дерева с набалдашником из слоновой кости в виде головы Минервы, богини разума.
— Смысл сей аллегории таков: всегда опирайтесь на разум, эта опора крепче железа, — напутствовала Луция подруга.
Ливень шел до позднего вечера с ровной, неостановимой напористостью. Через хляби небесные на Средний Ангальт излился целый океан воды. Луга обратились болотами, ручьи растеклись в реки, а дорога превратилась в жидкое месиво.
Карета, одолженная принцу Карлу-Йоганну, разбрызгивала во все стороны грязные фонтаны, конские копыта чмокали, будто по тесту. К ночи дождь ослаб, по крыше теперь стучали усталые капли. Друзья молчали, думая каждый о своем.
Его высочество уныло вздыхал. Луций то расцветал в улыбке, то гас и поникал головой.
Сразу после отъезда у них произошел чувствительный разговор. Катин корил принца за низменность его вожделений по Ангелике, повторяя доводы, приведенные Беттиной. Гансель оправдывался, потом винился и в конце концов пообещал никогда больше не помышлять о плотском.
— Я вижу, вам понравилась госпожа фон Вайлер, — сказал он. — Удивительная особа, не правда ль?
— Я и не знал, что такие бывают!
— Так женитесь на ней! — воодушевился принц. — У вас тоже будет чистый, белый брак, и мы заживем вчетвером, под одним кровом!
Луций в ответ привел соображение, мешавшее ему все время цвести улыбкой:
— Беттина не из тех женщин, кому делают предложение. Только если решит сама, а этого, наверное, никогда не случится…
И оба надолго утихли.
Но печальные мысли удерживались в голове Катина недолго. Всякий раз, когда он ощущал давящую сырость непросохшего платья и башмаков, сердце наполнялось радостью. Эту влагу одежда и обувь впитали в счастливые минуты, когда рядом была Беттина!
А еще платонический влюбленный беспрестанно поглаживал на трости костяной шлем античной богини. Ее лик так напоминал Беттину!
Карета замедлила ход и остановилась. В дверцу постучал кучер.
— Ваше высочество, вода сшибла мост через Эльбу. Прикажете поворачивать обратно?
Друзья вышли из экипажа.
Река вырвалась из берегов и неслась, вспениваясь под луной водоворотами. На том берегу отчаянно скрипела и вертелась водяная мельня, словно в ее колесе поселилась огромная взбесившаяся белка. Немного поодаль посреди широкого потока темнел полузатопленный островок, перед которым вскидывались буруны.
Мост не рухнул, но в одном месте сильно покосился — кажется, вода подломила одну из опор.
— Повернем назад или отпустим карету и пойдем пешком? — спросил принц. — Через мост мы как-нибудь переберемся, а на той стороне в нескольких милях, кажется, есть гостиница. Наймем там лошадей иль переночуем.
— Лучше вернемся, — быстро ответил Луций. При мысли о том, что он снова увидит Беттину, сердце у него так и запрыгало. — Несколько миль вязнуть в грязи — малое удовольствие.
— И то, — согласился Гансель и крикнул: — Эй, разворачивай!
Никто не откликнулся.
— Эй, кучер, куда ты провалился?
Зашлепали шаги. Но шел не один человек — двое.
Прикрывшись ладонью от яркой луны, светившей прямо в глаза, Луций увидел приближающиеся тени: огромную и маленькую.
— А вот и мы, — произнес веселый жирный голос, показавшийся Катину смутно знакомым.
Глава IX
Герой страшится не того, кого нужно; уподобляется Пятнице; далеко перемещается, никуда не переместившись; сводит знакомство с богом Янусом и наконец перестает тратить время на глупости
Мгновение спустя наш герой узнал обоих. То были подозрительные субъекты из давешней харчевни: болтливый человек-гора и его молчаливый подручник. Первый легко помахивал увесистой дубинкой. Второй зябко сутулился, пряча руки в широкие рукава.
Увидел Катин и кучера. Тот не откликнулся на зов, потому что никак не мог этого сделать — бедняга лежал близ кареты навзничь, раскинув руки, безжизненно разинув рот.
Грабитель с большой дороги, я верно угадал, мелькнуло в голове у Луция, и он горько пожалел, что не носит шпаги.
— Кто вы, господа? — спросил за спиной принц. — Должно быть, вы тоже не можете переправиться через сломанный мост? В этом случае…
Он осекся, заметив убитого возницу.
— Я вас сегодня уже видел! Вы разбойники! Зачем вы умертвили этого несчастного? Что он вам сделал? Довольно было бы задать обычный в вашем ремесле вопрос: кошелек или жизнь? И вы получили бы, что желаете, ибо человеческая жизнь дороже денег!
Великан рассмеялся.
— Будь по-вашему. Кошелек или жизнь?
— Без сомнений кошелек. Вот, держите.
— Ответ неправильный. Жизнь!
Луций был настороже, угадывая в повадке пузатого злодея смертельную угрозу, которая не удовлетворится одной лишь поживой. Но он страшился не того, кого следовало.
Толстый остался на месте. Вперед с неожиданной, кошачьей проворностью скакнул тонкий, в прыжке выпростал из рукава руку, в руке блеснула цепочка, на ней — железный шар. Необычное оружие рассекло воздух и, верно, размозжило бы Катину череп, если б он не отшатнулся — тело произвело этот спасительный маневр само, безо всякого участия рассудка.
Сразу последовал второй удар, не менее сокрушительный, чем первый, но теперь Луций не отступил, а защитился дареной тростью. Цепочка обмоталась вкруг нее, Катин резко потянул — и вырвал орудие убийства из руки нападающего. Отец учил, что в бою всякое движение должно стремиться к идеальному кругу, посему, когда десница Луция оттянулась назад, сжатая в кулак шуйца продлила естественную траекторию разворота и обрушилась на подбородок коротышки, однако тот тоже оказался не промах: пушинкой отлетел в сторону, но не упал.
Катин развил наступление далее. Ринувшись на здоровяка, которого по-прежнему считал главным противником, стукнул его со всей силы по лбу своим жезлом. Удар был звонок и хорош, он сшиб неприятеля с ног. Однако, шлепнувшись на зад, гигант не лишился чувств, а только схватился за ушибленное место и крикнул непонятное:
— Не стрелять! Оглушить!
Оглянувшись, Луций увидел, что второй наводит на принца пистолет. Но окрик сообщника заставил малютку убрать огненное оружие в карман. Вместо этого молчаливый нагнулся и подобрал с земли цепочку с шаром.