— Не так уж молод? В восемнадцать лет?
Женщина в накрахмаленном чепце всхлипнула:
— Бедненький Карл-Йоганн, такое несчастье!
Должно быть у Луция сделалось странное лицо, потому что горожанка прибавила:
— Вы, верно, еще не слыхали? Молодой принц упал с каретой в Эльбу. Потонул, сердечный…
— Разве нашли тело? — осторожно спросил Катин.
— Нет. Но принц приказал поминать покойника во всех церквах и объявил траур. Значит, дело ясное…
— Какой принц?!
— Новый. То есть старый. Который раньше был герцог. Ульрих-Леопольд. Он нынче вечером будет говорить перед народом в Гартенбурге. Многие наши пойдут, послушают.
— А… разве герцог не при смерти? Он ведь тяжело хворал!
— Здоровехонек. Вчера объезжал города и селения верхом, со свитой. Я сама его видела.
У Луция помрачилось в глазах. Только теперь он всё понял. Вот на что рассчитывали пруссаки!.. Но каков у принца дядя! О двуликий Янус!
На исходе того же длинного дня, перед закатом, наш герой стоял на площади перед гартенбургским ратгаузом и смотрел вверх, на балкон, с которого народу зачитывают важные указы. Там висели траурные знамена, стояли плечом к плечу скорбные члены Гофрата. Внизу толпились ангальтцы, все в черном. Их было несколько тысяч. Все ждали, когда выйдет новый государь.
Наконец появился Ульрих-Леопольд. Он был в трауре, с прусской орденской лентой через плечо. Строг, бледен, но бодр. За его плечом синел мундир майора фон Шеера, а в углу балкона — Катин покачнулся — возникли еще два прусских офицера: один высоченный и толстый, другой низенький, тощий.
— Славные ангальтцы! — крикнул герцог звучным, ничуть не болезненным голосом. — Я думал, что мое служение закончилось, но рок распорядился иначе! Злое ненастье прервало юную жизнь моего дорогого племянника Карла-Йоганна! Я плачу о нем вместе с вами, но не могу забывать о долге! Корабль не может оставаться без кормчего, страна не может быть без государя! Отныне я ваш князь-принц! Будем жить, как жили доселе, деля радость и горе! Всё останется по-прежнему! Ни о чем не тревожьтесь! А теперь давайте вместе поплачем о бедном утопленнике!
— Не пора ли? — шепнули сзади в ухо Луцию.
— Пожалуй. Дайте я сам сниму вам капюшон, а то вы растреплете волосы.
Катин аккуратно спустил с головы Ганселя грубый куколь плаща, одолженного у лодочника.
— Дядя, а я жив! — закричал принц, задрав голову. — Можете не плакать! Упасть с моста упал, да не потонул!
Что тут началось!
Площадь сначала загудела, ибо стоящие вдали не расслышали сказанного. Потом все заахали, завопили, в небо полетели чепцы и шляпы.
— Жив! Принц жив! Он спасся! Вон он, вон он, я его вижу! — неслось со всех сторон.
— Дорогу его высочеству, дорогу! — кричал Катин, расталкивая людей. — Скорее, ваше высочество! Нельзя терять ни секунды.
В дверях ратуши Карл-Йоганн придержал его за локоть.
— Первым поднимусь я. Не бойтесь, они не осмелятся меня тронуть.
Катин остановился и последовал за принцем на почтительном расстоянии. Гансель прав. Ему следует выйти на балкон одному.
Должно быть, уже вышел — площадь огласилась ликующим ревом, который долго не утихал. Теперь все увидели, что государь действительно жив.
Луций выглянул из-за спин свиты. Толстого и тонкого след простыл. Дядя стоял сбоку, глядел на племянника с застывшей улыбкой. Не догадывается, двоедушный негодяй, что его заговор разоблачен. Зато все трое членов Гофрата, кажется, были искренне рады. Протопресвитер держал Ганселя за руку и плакал, тряся пухлыми щеками.
— Идите по домам, добрые люди! — закричал принц, приложив ладони ко рту. — Скоро я объявлю вам с этого балкона хорошие новости!
Ему пришлось повторить это раз десять, прежде чем люди внизу услышали.
— Негодяи, пытавшиеся убить вас, сбежали, — шепнул Луций, приблизившись. — Нужно снарядить погоню.
— Сбежали — и прекрасно. Что бы я стал с ними делать? — ответил Гансель, повернулся к дяде и поманил пальцем фон Шеера. — Мне надобно побеседовать с вами и с майором. Господин гофсекретарь, будьте добры составить нам компанию. А вы, господа члены Совета, стойте здесь и машите народу, пока он не начнет расходиться.
Разговор с герцогом получился коротким. Карл-Йоганн не предъявлял обвинений, а просто сказал:
— Дядя, я не желаю вас больше видеть. Никогда. Завтра же покиньте пределы Обер-Ангальта и более сюда не возвращайтесь. Прихватите с собой вашего ушлого лейб-медика. Нуждаться на чужбине вы не будете, доходы от ваших имений останутся за вами.
И отвернулся. Герцог открыл рот, собираясь запротестовать или потребовать объяснений, но Катин показал ему кулак. Его светлость, должно быть, во всю свою жизнь не видывал подобного жеста. Рот остался разинут, но беззвучен.
— Вы ведь сторонник абсолютной монархии? — осведомился Луций грозным шепотом, с яростью глядя в белесые глаза Януса. — Так исполняйте волю государя. Ежели до завтрашнего полудня вы не уберетесь, будете арестованы за участие в покушении на жизнь его высочества. А лично от себя скажу: вы негодяй, и при аресте я поступлю с вами, как поступают с негодяями.
Герцог заморгал, попятился и спешно ретировался.
Беседа принца с господином фон Шеером была длиннее.
— У меня нет к вам претензий, сударь, — вежливо сказал майору Карл-Йоганн. — Вы мне не подданный, вы служите своему монарху и стараетесь блюсти его интересы.
Пруссак настороженно поклонился. В отличие от принца, он расслышал, что гофсекретарь пообещал бывшему регенту, и ожидал для себя чего-нибудь похуже.
— Блюдите их и дальше. Отправляйтесь в Потсдам и объясните моему двоюродному дяде следующее. Ему выгоднее иметь Ангальт не союзником, от которого все равно никакого проку, а нейтральной страной. Я знаю, королю очень нужны солдаты, но каково воюет ангальтский полк, его величество уже видел. Предлагаю помощь получше. Наше княжество будет полностью содержать полк, который соберут и обучат опытные прусские инструкторы — только рекруты должны быть не ангальтцами. Преимущества для Пруссии очевидны. Во-первых, регимент будет воевать по всей вашей науке. Во-вторых, если он понесет потери или даже вовсе пропадет в сражении, Пруссия наберет новых солдат, а мы оплатим расходы. От нашего нейтралитета королю будут и другие прибытки, денежные. О них вам подробно расскажет главный казначей Драйханд. Скачите к вашему государю, майор. Передайте мои предложения и присовокупите, что в случае согласия на них мои неудачные приключения на мосту через Эльбу будут преданы забвению.
— Вы полагаете, король знает, как именно его люди намеревались вас убить? — спросил Катин, когда майор, отсалютовав, без единого слова вышел.
— Конечно нет. Дядя Фридрих любит повторять: «Секрет хорошего правления прост: окружаешь себя толковыми людьми, говоришь им, что надобно исполнить, и никогда не спрашиваешь, как они этого добьются». Король наверняка приказал лишь согнать с ангальтского престола несносного мальчишку и посадить Ульриха-Леопольда. Прочее — инженерия Шеера. И теперь, не желая, чтобы всплыли подробности провала, майор очень постарается убедить короля принять наши инициативы.
— Это очень умно́, — признал Луций.
— Нет, друг мой, это всего лишь хитро́. Умно будет, когда мы наконец перестанем тратить время на все эти никчемные глупости и займемся делом. Дядя не умер, значит, траура не будет, а стало быть тянуть с манифестом незачем. Завтра же на Совете утвердим его, а сразу после этого, как я обещал, объявим народу хорошие новости. Сядем в сияющую колесницу Разума и без отлагательств помчим в направлении земного парадиза!
Глава X
Колесница медленно запрягается и небыстро едет. Герой обретает новую должность, а главный его принцип подвергается тяжкому экзамену
Но отлагательства все-таки возникли — увы, неизбежные.
Сначала опытные члены Гофрата посоветовали принцу дождаться ответа из Потсдама: что, если Пруссия не согласится на ангальтский нейтралитет?
Ответ пришел быстрее, чем ждали. Практичный Фридрих поздравлял Карла-Йоганна с восшествием на родительский престол и сообщал, что ежегодный взнос в двести тысяч талеров на содержание пехотного полка обеспечит княжеству полное дружелюбие со стороны Пруссии.
Но это было лишь полдела. Точно такое же предложение, в абсолютной секретности, было отправлено противоположному лагерю — чтобы не подвергнуться нападению со стороны австрийцев. Принц предложил императрице Марии-Терезии не только оплачивать полк, но и высокий интерес за размещенные в ангальтском банке деньги.
В Вене несколько удивились нежданным дарам, но приняли их с благодарностью. К концу лета дипломатическую безопасность княжества можно было считать более или менее гарантированной. «Более или менее» — ибо на твердость слова прусского короля слишком полагаться не следовало. Фридрих приютил изгнанного Ульриха-Леопольда у себя в Потсдаме, а это означало, что король держит под рукой запасного государя для Ангальта. Например, на случай, если тамошнее дворянство взбунтуется и скинет чересчур смелого реформатора.
Это обстоятельство — боязнь дворянского мятежа — было второй причиной задержки. Когда Катин заговаривал о сем с принцем, тот беспечно отмахивался. «Вы не знаете немцев, — говорил он. — Они ворчат, но не бунтуют. Конечно, старая знать взбеленится, но не посмеет идти против всеобщего ликования». «Ликования не будет, будет оторопь, — доказывал Луций, — а при таком состоянии умов чаще всего и случаются заговоры». Тщетно.
Принц, конечно, поступил бы по-своему, если б Катину не пришла в голову счастливая мысль обзавестись союзником, а вернее, союзницей. Нужно привлечь к подготовке реформы Беттину фон Вайлер! Во-первых, она сама изъявляла подобное желание, а во-вторых… Быть рядом с нею, слышать ее голос, видеть ее ясный, трезвый взгляд!
Молодой человек, даже не спросясь друга, отправил в соседнюю страну письмо, в котором поделился с фрейляйн своими опасениями и попросил рассказать о них ее высочеству. На следующий же день обе девицы прибыли в Гартенбург словно бы отдать визит — и обратно уже не вернулись. Это вышло как-то само собой.