им!
— Зачем? — удивился Луций. — Доказательства налицо. Прямо сейчас его и арестуем.
Вагнер покачал головой.
— Поглядите на его походку. На эту раскачку, на то, как небрежно лежит рука на эфесе. Это повадка опытного фехтовальщика. Он нарубит нас, как колбасу. Приведем побольше людей и вернемся.
— Полиции перед преступниками робеть нельзя, — отрезал Катин. — К тому же он один, а нас трое.
— Тогда разрешите я пристрелю его через окно. Такой гадине на свете жить всё одно незачем.
— Не разрешаю. Встаньте справа от двери, Шолль — слева. Как ступит через порог, хватайте его за руки с двух сторон.
Скрипнул ключ. Створка распахнулась стремительно, от удара ногой. В проеме застыла долговязая, длиннорукая фигура, сзади подсвеченная солнцем, так что лица было толком не видно — только блестели маленькие, узко посаженные глаза.
Катин ждал, что, увидев перед собой незнакомца в желтом мундире, Кушке кинется наутек, но преступник зарычал и ринулся вперед, с невероятной скоростью вытянув из ножен саблю.
— Держи его! — крикнул Луций.
На злодея слева и справа кинулись помощники — и сшиблись друг с другом, ибо Кушке проворно скакнул в сторону, развернулся на каблуке, почти без замаха, самым кончиком сабли, чиркнул по горлу Шолля, ударом рукояти сбил на пол Вагнера и тут же, по-акробатски крутанувшись, сделал выпад, целя в живот Катину. Тот увернулся и обнажил шпагу. Вагнер, не поднимаясь, выдернул из-за пояса пистолет.
Оказавшись между клинком и дулом, Кушке длить схватку не стал. Он пнул ногой Вагнера и нырнул обратно в дверь.
— Вы ранены? — бросился Луций к Шоллю.
Помощник хрипел и свистел, зажимал себе шею пальцами, оттуда толчками била кровь.
— Не видите, он убит! Рассечена жила! — рявкнул Вагнер безо всякой почтительности к начальнику. — Скорее! Уйдет!
Вылетели во двор и увидели, что Кушке бежит не назад в деревню, а куда-то вбок.
— Увидел наших лошадей! — кричал сзади Вагнер. — Вы заслоняете его! В сторону, черт бы вас побрал!
Луций взял левее. Грянул выстрел, близ уха прогудела пуля, но в беглеца не попала.
Душегуб рубанул поводья, которыми был привязан к изгороди конь суперинтенданта, запрыгнул в седло, плашмя хлестнул по крупу — и с места взял в галоп.
— Что вы остановились? — повернулся Катин к Вагнеру. — В седло и в погоню!
— Бесполезно, — ответил тот, швырнул о землю пустой пистолет. Выругался. — Не догоним. Он взял лучшего коня. Кавалерист. А догоним — прикончит нас, как бедного Шолля. Он побежал, потому что подумал — нас много…
Луций скрипел зубами от бессилия.
— Что же делать?
— Ждать. — Вагнер проводил взглядом всадника, повернул к дому. Бросил через плечо: — Он вернется. Нынче же ночью.
— С чего вы взяли?!
— Ему нужно забрать деньги и серебро. Что мы нашли тайник, он не знает. И вообще считает нас олухами… Мы, конечно, и есть олухи. Но когда Кушке ночью вернется, олухов здесь будет очень много.
Потом они вдвоем, сняв шляпы, стояли над мертвым Шоллем. Луций вытирал слезы.
— Всему виной моя самонадеянность… Никогда себя не прощу…
— Бросьте, господин суперинтендант, — сказал вахмистр. — Не казнитесь. Шолля насильно в полицию никто не гнал. И это хорошая смерть. Я бы тоже желал умереть вот так, а не в постели от болезни. Ночью мы устроим засаду и возьмем этого мерзавца. Позвольте только, людей расставлю я. И командовать тоже буду я. Он не уйдет. Даю вам слово.
Всё вышло, как обещал интендант Вагнер.
Убийца вернулся за своим кладом в полночь. Раздался свисток. Дюжина полицейских налетела из темноты, сшибла преступника наземь и, пожалуй, забила бы ногами до смерти, если бы не вмешался начальник.
Окровавленный, с распухшей физиономией, с перебитой в локте рукой, зверь лежал на полу, яростно вращал глазами, скалил недовыбитые зубы.
— Что мы будем с ним делать? — спросил Вагнер.
— Довезем до границы и выгоним из Гартенлянда. Таков приказ его высочества, — нехотя ответил Катин. Высокогуманные принципы хорошо выглядят на бумаге и чудесно звучат в нарядном зале, но здесь, в комнате, где истек кровью интендант Шолль, верность идеалам давалась трудно.
Полицейские недовольно зашептались. Не столько для них, сколько для самого себя Луций воскликнул:
— Чего стоят убеждения, если отказываться от них, когда захочется? И что еще прикажете делать с этим выродком, если в Гартенлянде нет тюрьмы и отменены казни? Кладите его в повозку. Едем к границе. Пускай зализывает свои раны и уползает прочь.
Люди молчали, переминались с ноги на ногу.
— Ребята устали, зачем их гонять? — тихо произнес Вагнер. — И господину барону утруждаться незачем, больно много чести. Я сам его отвезу. Куда он, покалеченный, денется?
— Хорошо, — пробормотал Катин, отвернувшись. — Полагаюсь на вас. К тому же принц просил меня безотлагательно доложить об исходе дела.
Чувствовал он себя прескверно.
Карл-Йоганн не спал. С ним были Ангелика и ее компаньонка. Все трое вскочили навстречу Катину.
— Ну что?
— Схвачен, — коротко ответил Луций. — Новых потерь нет. Только интендант Шолль…
— Надеюсь, гартенляндская полиция не замарала себя убийством? — нахмурился принц.
— Нет. Согласно приказу вашего высочества, злодей отправлен к границе под конвоем.
Гансель просиял.
— Значит, зло устранено, а добро не опорочено! Браво, друг мой! Какой прекрасный сегодня день! — Он обнял приятеля и ликующе объявил: — У нас есть и более важная причина для радости. Вечером еще из трех крайсов сообщили, что они вводят местные налоги! В Шварцхайме решили отремонтировать обветшавший мост, в Зауэре построят школу, а в Лигнице проложат гать через болото! Мы счастливо достигли третьей почтовой станции! Давайте устроим маленькое торжество, прямо сейчас!
Они праздновали великое свершение до самого рассвета, пока принцесса Ангелика не задремала в кресле под Гайднову клавесинную песнь «Послушай, любимая дева». Будить спящую не стали. Луций провожал до Эрмитажа одну Беттину.
— Отчего вы выглядите таким несчастным? — тихо спросила фрейляйн. — Вы улыбались и шутили, но я хорошо вас изучила. Вы можете обмануть Ганселя, но не меня.
— Да, я его обманул… — Катин шел, низко опустив голову. — Ведь я отлично знаю, что Вагнер не довезет убийцу до границы. Я умыл руки и позволил свершиться тому, против чего зарекался. Я слабый, бесчестный человек…
— Глупости! — Беттина топнула ногой. — Вы поступили правильно. Гонять зло с места на место безответственно. Вы ведь знаете закон сохранения энергии? Сколько в одном месте убавится, столько прибудет в другом. Хороший подарок сделали бы вы соседям! Нет, милый друг, зло подлежит не изгнанию, но уничтожению.
— Вы оправдываете убийство?! — поразился Катин.
— Заповедь «не убий» придумана ханжами, — отрезала решительная девица. — Почитайте Библию, она полна восхвалений убийцам. Сам Бог — убийца. То утопит всё человечество, то испепелит Содом и Гоморру. Нравственный закон должен звучать иначе: «Не убивай тех, кто не убивает сам».
— Я с вами никогда не соглашусь!
— Желаете оспорить мою позицию?
Она остановилась, уперев руки в бока. Катин тоже. Теоретические диспуты с госпожой фон Вайлер составляли одну из главных радостей его жизни.
— Подождите меня! Подождите!
По лунной аллее, под голыми деревьями, к ним бежал Гансель.
— Ангелика спит ангельским сном, а я чувствую, что сегодня не сомкну глаз! Вы только подумайте! Мы в пути всего три месяца, а уже достигли третьей станции! Пройдет еще каких-нибудь три года, и мы будем обитать в раю!
Глава XI
Тучи над раем. Непозволительная роскошь дружбы. Преимущества Рациония над Флогистоном
В последний день уходящего 1760 года к первому министру княжества Гартенлянд барону Катину явился суперинтендант полиции барон Вагнер.
Новости были тревожные. В приграничном округе Штайнфельд опять произошли беспорядки, на сей раз очень серьезные.
— Крестьяне, собравшись толпой в сто или более человек, напали на временный лагерь саксонцев и разгромили его. Два десятка покалечены, один при смерти. Хуже всего, что избиты полицейские, пытавшиеся остановить драку. Я вам и прежде докладывал, что авторитет власти каждодневно падает, но такого еще не бывало. Если проблема чужаков не разрешится в самом скором времени…
— Не смейте их так называть! — сердито перебил Катин. — Не уподобляйтесь «Юнкерской газете»! Этих людей мы называем «гостями».
— Прошу прощения… Но в данном случае гости сами виноваты. Вчера они обокрали дом тамошнего священника, вот люди и возмутились.
— А откуда известно, что кражу совершили гости?
— Кто ж еще? — Суперинтендант пожал плечами. — Пока за околицей не возник лагерь саксонцев, в деревне краж не случалось.
Министр вздохнул.
— Я вижу, это еще не всё?
— Так точно. Вчера принца вновь освистали на улице. А стены Гартенбурга с утра обклеены вот этим…
Вагнер протянул листок с неряшливой гравюрой. На ней трое оборванцев в тюрингских шапках насилуют белокурую женщину в гартенляндском кружевном чепце. Рядом принц Карл-Йоганн, похожий на хорька, говорит: «Потерпи, милая!» А медведь с точкой на лбу, первый министр, воздымает лапу к надписи: «Это естественные права личности!»
— Вот вам последствия давешнего инцидента с женой пекаря.
— Но мы же выдворили виновных обратно в Тюрингию!
— Этого недостаточно. Подле каждой такой афишки собираются люди. Лица у них такие, что, боюсь, не закидают ли принца камнями. Попросите его прекратить поездки верхом. Только в карете. А вам, господин барон, я настоятельно советую вовсе не выходить из дворца… Листовки печатают в типографии господина Зальца. Запретить ему делать это мы не можем, но попробуйте с ним поговорить.
— О чем? — хмуро спросил Катин.
— Он все-таки солидный человек, рыцарь, отец семейства. Объясните, что на такую картинку глазеют мальчишки. Им нет дела до политики, их привлекает непристойность. Поглядите, как смачно у бабы нарисованы стати.