Уезжая в свой последний отпуск, когда поезд проходил мимо завьяловского разъезда, я увидел её в последний раз. Был жаркий день, она спала прямо на деревянном крыльце, подложив под голову руку. Какие девичьи сны снились ей в тот миг?
Позже в один из приездов в Бугуруслан я вновь увижу её, она, чтоб скрыть морщинки вокруг глаз, даже в сумерках была в темных очках. Но время не прикроешь очками, всё меняется, всё проходит, в том числе и молодость… Узнав от Володи Ермохина, что в городском банке работает Галя Дороган, с которой когда-то мы катались на катке, вместе с ним после того, как объедим все наши памятные места в Бугуруслане: стадион, клуб «Нефтянник», берег реки Кинель, затем съездим в Завьяловку, где постоим у нашей превращенной в склад казармы, на обратном пути заедем к Гале, она напоит нас чаем с шоколадными конфетами и расскажет, кто и где находится ныне, кому-то из девчонок повезло, а кому-то и не очень…
Почему-то особенно запомнился нам приезд в Бугуруслан в 2003 году на презентацию книги «Колыбель быстрокрылых орлов». Позже нам расскажут, что администрация города распорядилась подмести и помыть город специально к нашему приезду. Потом была встреча в городской библиотеке, на которую молодая директор библиотеки Людмила Устименко пригласила творческих работников города, и мы, за чашкой чая вспомнив свою молодость, под баян споём наши любимые песни…
Весной, накануне выпуска в педучилище, я впервые услышал песню «Маленькая девочка», которую исполняла Валя Дятлова:
В огромном небе, в необъятном небе
Летит девчонка над страной своей.
Кто в небе не был, кто ни разу не был,
Пускай мечтают и завидуют ей.
Этой песней по громкоговорящей связи наш рейс встречал в сибирском Жигалово Коля Жабин. Тогда мечтали летать многие. Милые бугурусланские девчонки! Не открою особого секрета, если скажу, что главной мечтой для них было желание выйти замуж за курсанта! Сегодня бугурусланские невесты широко разбросаны по всей России. И как не вспомнить центральный аэродром, уютный стадион, сверкающий лёд на зеркальном катке и песни нашей юности:
Вьётся лёгкий вечерний снежок,
Голубые мерцают огни,
И звенит под ногами каток,
Словно в давние школьные дни.
Вот ты мчишься туда, где огни,
Я зову, но тебя уже нет.
Догони, догони, —
Ты лукаво кричишь мне в ответ.
В памяти, как после долгого сна, появляются такие когда-то очень близкие и знакомые имена и фамилии: Валя Шефер, Лиля Вирт, Валя Дятлова, Тоня Александрова и, конечно же, Люда Жилина. Она и её подруга Тоня Александрова единственные, кто позже писали мне письма в Иркутск…
Как-то со мною в Нюрбу к своему возлюбленному пилоту летела одна бугурусланская девчонка. В Иркутске, каким-то непонятным образом она разыскала меня, и я, выслушав её историю, взял к себе в кабину Ил-14, взял без билета, только потому, что она сказала мне, что она из Бугуруслана, билетов нет и ей нужно срочно попасть в далекую и холодную Нюрбу. Была она из Александровки и хорошо помнила нас, наш выпуск: кто с кем встречался, кто на ком женился, хотя в ту пору ей было-то всего лет десять.
Мне запомнилось, что в день моего рождения, когда мне исполнилось восемнадцать лет, инструктор Виталий Харченко подарил две спаренные пилотажные «зоны», и мы с ним на Як-18А крутанули сто тридцать три «бочки» подряд! Через стеклянный фонарь я видел, как Старое Тюрино, Завьяловка, Наумовка, соломенные крыши, белые мазанки домов уходили куда-то вбок, забирались на потолок и по дуге вновь возвращались на свое место…
Перед отбоем, по установившейся привычке, мои друзья подбросили меня к небу восемнадцать раз. Это были мои первые такие приятные «полеты» ночью. А потом были и настоящие, когда небо и земля становились как бы одним целым, и крохотные земные огоньки были продолжением Козерогов, Гончих Псов, а прорезающая насквозь с запада на восток бугурусланскую землю железная дорога казалась Млечным путем.
Сейчас, когда я пытаюсь понять, что же осталось в памяти, с той уже отошедшей в далёкое прошлое жизни на бугурусланской земле, припоминаю ночной проход по узкому дощатому коридору моих товарищей по казарме. Мы уже настолько привыкли друг к другу, что даже во сне по шагам могли определить, кто и зачем прошел мимо твоей кровати. Однажды поздним январским вечером после отбоя меня разбудили непривычные и неуверенные шаги в мою сторону. Я поднял голову и увидел старшин: Владимира Соловьева и Бориса Зуева. Они принесли горькую весть: умерла моя мама. Я помню, как вся казарма была вновь поднята на ноги, и курсанты собирали мне деньги на дорогу…
С тех пор прошло много лет. Со многими своими друзьями и сокурсниками я встречался в разных аэропортах не только нашей страны, но и в Улан-Баторе и Будапеште, Аммане и Анкоридже. И не только с ними. Едва заговорив, мы прежде всего интересовались, какое училище заканчивал. И если в ответ звучало: «Бугурусланское», то, как и у киплинговских героев, возникало теплое, родное чувство и желание сказать: «О-о-о! Да мы, брат, одной крови…»
В основном сегодня мы знаем друг о друге главное: кто кем стал и чего добился в жизни. А тогда мы с нетерпением ждали конца учебы и рисовали себе, каким будет у нас выпуск. С утра я с Венькой Кузнецовым, Витькой Казимирским и Иваном Чигориным пошли в Александровку. Там купили на четверых две бутылки «Сливянки». В обед в клубе начальник училища Флоринский вручил нам пилотские удостоверения. Под впервые прозвучавшую песню «Но зато не найти полчаса, чтоб молчала моя Бирюса» мы навсегда покинули казарму, по тропинке спустились к вокзалу, сели в автобус, который шел до города. Там, в городском парке, наш старшина Володя Ермохин, который все эти годы лучше всех соответствовал той висевшей должностной инструкции и был для нас во всем примером, реквизировал на время в автомате с газировкой пару стаканов. Мы сели на скамейку в парке, выпили портвейн. Через пять минут Ванька Чигорин открыл долго хранимую тайну, как они с Харченко, возвращаясь из Оренбурга, садились на вынужденную в степи и, быстро устранив неполадку, полетели дальше. Потом возбужденные и счасливые, напевая «Сиреневый туман над нами проплывает», мы двинулись на железнодорожный вокзал. Туда приехал проводить нас инструктор Женкин и ещё кто-то из инструкторов. Последние слова прощания, Валерка, давай! Пиши, как там. Приезжай в гости! Через полгода к нам в Иркутск от пролетающих экипажей долетела весть, что Борька Лебедев, или, как мы его в шутку называли Балбесом, ещё раз оправдал свою кличку и что он работает лёдчиком, долбит лед на перроне в Новосибирске. Жаль, он был неплохим барабанщиком и запевалой в нашем отрядном оркестре. И летал неплохо. Но любил подурачиться и выделиться на публике.
В первом звене были старшина Цоун и курсант Адамец, которых мы меж собой называли борец и клоун, Адамец и Цоун! Уже много позже, когда я прилетел рейсом в Якутск, встретив меня в пилотской гостинице, Володя Цоун, из-за которого я в самом начале учёбы чуть было не вылетел из училища, увидев меня и, должно быть, желая замять тот случай на кукурузном поле, принес мне целый мешок мороженого муксуна. «Ну, хоть так!» – с улыбкой подумал я и подписал ему только что вышедшую у меня книгу. Мы начали припоминать кто и где нынче летает и живет. Где-то в Запорожье, в агентстве «Аэрофлота», работает отрядный баянист – бугурусланец Борис Нагле. Это его, стоявшего на посту у склада ГСМ, натянув на себя простыни и двигаясь ночью со стороны кладбища, пытался напугать Коля Ласковец со товарищи. В Хабаровске живёт мой друг Венька Кузнецов. В летном училище, в музее, есть наша фотография 1963 года. Мы стоим серьезные и смотрим в свое будущее…
Кем быть, мечтали мы,
Кем стали…
Легко в неведеньи мечтать,
Нам головы кружили дали.
И вот итог: я стал летать
Открылись голубые выси,
И долго я гордился тем,
Что нужен. Честен. Независим.
Не знаю суетных проблем.
Ведомый легкостью невинной,
Принявший жизнь как благодать,
Любому встречному наивный,
Я душу был готов отдать.
Чудная юность – дуновенье
Незримых и свободных сил!
Я ликовал, я ждал событий
Они пришли, как острова,
И вслед нахлынувших открытий
Узнал я, что Земля мала…
Эти стихи подарил мне друг – поэт Гриша Калюжный.
Фактически как лётчики мы выросли в одной казарме, но у каждого был свой путь, своя судьба. Наше время совпало с золотым временем отечественной гражданской авиации, и каждый из нас внес свою лепту. В Питере живет отлетавший тысячи часов в небе Якутии Серега Файбушевич, которого за темный, почти чёрный цвет лица вслед за его старшиной Юрой Ростовым стали называть Томангой, так его прозвали в честь главного героя фильма, снятого по новелле Проспера Мериме о бунте чернокожих, которых из Африки на корабле везли через океан в далёкую Америку. И бывало, подражая работорговцу из фильма, Юра Ростов задирал Серёгу:
– Томанго, ты убил рыжего!
А в Буграх остался наш старшина Володя Ермохин. Он дорос до заместителя начальника училища по летной работе…
Прощай, Бугры, прочитанные главы,
Неси, Кинель, себя через века
Мы покидаем вас, зеленые дубравы,
Но улетим чуть позже. А пока…
Ещё поют, щебечут птицы,
И городок ласкает нас привычной тишиной,
Листая про себя последние страницы,
мы ж улетим. Не взяв его с собой.
Ему оставим мы Ермохина Володю,
учить летать почетнее вдвойне.
Наш старшина – козырный туз в колоде —
За нас за всех он справится вполне.
Мы рвались в небо стать его частицей
Поймать журавль летяший в облаках
Прости, Володя. Новые страницы.
Прочтешь без нас и в прозе и в стихах.
Многие из них уже на пенсии. К большому сожалению, уже нет многих: Ивана Чигорина, Володи Соловьева, Володи Комарова, Кондрата Белых, Валеры Ротова, Толика Коннова, Вити Горшкова, Эрика Корпачева, Бориса Зуева, Александра Косяка, Юрия Малютина, Валеры Пелиха. Вечная им память!