По его мнению, та зарплата, которую он получал за полёты, была несправедлива и мала.
– Ты что, и там бы хотел зарплату получать? – смеялся я, кивая головой в потолок кабины. – Туда тебя на работу не брали, а туда, – я перевёл взгляд на пол, – с собой ничего не возьмёшь! Ежедневная качественная наша работа – это пульсирующая кровь в артериях большого организма, имя которому – государство. Если заглядывать чуть подальше, то укрепление его обороноспособности.
– Может, пусть этим занимаются те, кто носит военную форму и кого, в том числе, мы содержим? – отводя глаза, говорил он.
А вот мой первый командир отряда Васильев Василий Васильевич, который прошёл войну и летал к партизанам, отвечал на подобные вопросы так:
– Кто не кормит свою армию, тот будет кормить чужую!
В авиации штурманов считали «белой костью». Каково же было моё удивление, когда после развала нашей страны и нашей гражданской авиации мой штурман подался в торговлю, стал рубить мясо на рынке и всякий раз при встрече подчёркивал, что получает там в несколько раз больше, чем за полёты. После его слов мне становилось не по себе. В наше время многие мои сверстники мечтали попасть в авиацию и, так же как и я, про себя молили об этом Бога. И Он такую возможность предоставил. Но не всем, и в том была Его воля. А что – могло ли быть по-иному?
«Есть как бы два времени, два пространства. Одно – историческое, календарное, другое – неисчислимое, – говорил Александр Блок в своей статье «Крушение гуманизма». – Только первое время и первое пространство неизменно присутствует в цивилизованном сознании; во втором мы живём лишь тогда, когда чувствуем свою близость к природе…»
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые —
Как слёзы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Поэт был прав, каждый в жизни несёт свой крест. «Самолёт – не цель, он всего лишь орудие. Такое же орудие, как плуг», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. И мы, взяв в руки этот плуг, принялись пахать воздушную целину. Поначалу мир кабины самолёта показался мне огромным, но, попривыкнув и после освоив уже другие, более современные самолёты, – этот мир стал меняться на глазах, я увидел, что наша планета мала, её при взгляде сверху, как глобус, можно было при желании обнять руками. И самолёт стал для меня и для моих пассажиров, как удав, который заглотил, но обещал выпустить. Спустя тридцать лет он это сделал, выпустил меня, поседевшего, но целого с отметиной в лётной книжке 15 тысяч часов налёта, а это, я прикинул чуть позже, – больше двух лет, которые провёл в воздухе. Одной заботой стало меньше, одной слезой человеческая река стала мелей. Что я потерял и что в итоге приобрёл? Провёл огромное время между небом и землёй, как бы подвешенный на невидимой верёвке. И где моя жизнь, неслышно, как страница за страницей перелистывалась час за часом, день за днем. Да, я пытался на чистых листах бумаги фиксировать то, что видел и ощущал. Работающая пила лопастей, звук моторов пытались перемолоть весь встававший на пути самолёта воздух и всё небо, обрывки моих дум и мыслей. Сегодня, когда многое позади, я думаю, что эта работа была нужна не только мне. В мой самолёт входили и выходили из него люди – и то было движение из одного состояния в другое. Всё живое должно и обязано двигаться и перемещаться. Я пытался понять, зачем и для чего это движение, зачем люди на земле, сегодня… Значение идеи пути определено Александром Блоком, как сознание особого движения, позволяющего вместить в образы мгновенных переживаний всю историю мира, его прошлое и будущее, – ведь именно путь должен быть средством постижения сущности мира, как его гармонизация. Сегодня, когда другие сидят в кабинах самолётов, я тихо и спокойно еду в метро и вижу своих бывших пассажиров, которые сидят, уткнувшись уже не в газеты и книги, а в гаджеты. Да, это они – уже московские, а не сибирские. Я размышляю: зачем эта стадная привычка? И что там они видят и читают? Желание остановить время, отвлечься, глядя на мелькающие лики, свои или своих близких; круг этот постоянен и это не что иное, как бесконечная погоня глядеть в лицо своей надвигающей старости? После очередной остановки они прячут свои гаджеты в карман и выходят, а им на смену в вагон вливаются другие, быстрыми глазами ищут свободные места и с полным правом плюхаются на них – чтобы хоть и на краткое, от остановки до остановки, время сказать себе: «Жизнь удалась!» Как по команде, у них в руках появляются всё те же гаджеты, чтоб знать, что будет завтра или через день. Самая читающая страна стала самой разглядывающей себя державой. Привычно и как-то горько смотреть на одну и ту же картину. Хочется думать, что я ошибаюсь; не прав медведь, что корову съел, не права и корова, что в лес забрела.
Анатолий ГРЕШНЕВИКОВ.Василий Иванович Белов, автор великой книги «Лад», отвечая на мой вопрос, когда мы возродим русскую деревню, ответил: «Деревню уже не возродить». Так на чём должны вырасти Беловы и Распутины, если той деревни, которая взрастила их, уже нет и, видимо, не будет?!
Валерий ХАЙРЮЗОВ. Думаю, Василий Иванович был прав; ту деревню, в которой он родился и жил – не возродишь. Деревня будет, но она уже будет другая. Давай вспомним небольшое стихотворение Николая Иванова:
Никогда
Ничего не вернуть,
Как на солнце не вытравить пятна,
И, в обратный отправившись путь,
Всё равно не вернёшься обратно.
Эта истина очень проста,
И она, точно смерть, непреложна.
Можно в те же вернуться места,
Но вернуться назад
Невозможно…
Распутин тоже говорил об исчезновении той деревни, которую любил и знал. Но остановить письмом, словом, можно того, кто способен читать и мыслить самостоятельно, делать из этого правильные выводы. Как, например, сделал Хасбулатов, находясь в камере «Лефортово». Но всех-то не посадишь и не переубедишь. А писать и читать люди будут. Только о чём? Недавно на конференции «Молодость. Творчество. Современность», проходившей на Байкале, один из обсуждаемых начинающих писателей – кстати, уже ставший руководителем творческого объединения «Неоклассический синдром», – рассказывая о своём творчестве и о себе, о западных писателях, на кого он равняется и кому подражает, заявил, что русская культура как более слабая должна быть поглощена западной культурой, а деревенская проза ныне уже почти исчезла. Да и была ли она? И сделал оговорку: «Ну, возможно, специальная военная операция на какое-то время и задержит процесс поглощения русской цивилизации, но в конечном итоге она обречена». Я спросил, кого он знает из представителей деревенской прозы.
– Да чего их вспоминать?! – поморщившись, сказал он про «деревенщиков». – Писали про трактора, гайки, про деревенских пьяниц и чудаков.
– И это всё?! – спросил я.
Ответом мне было молчание.
Выходит, ложные маяки есть, они подают сигналы, отыскивая единомышленников, и считают, что только они достойны первых премий и всевозможных вознаграждений. И взращивают их не где-нибудь, а в родном моём городе. А разговоры о всечеловеческих ценностях, о которых кричали «великие» и, как они считали непризнанные, в конце восьмидесятых годов захлопывая двери в наш общий союз писателей и создавая свои союзы, как были, так и остаются ширмой, из-за которой они диктуют свои взгляды и, не стесняясь, выказывают свои аппетиты. И всё это не закончилось с началом спецоперации, а лишь на время отложено. Но, как говорится в Псалме 27-м: «Воздай им по делам их, по злым поступкам их; по делам рук их воздай им, отдай им заслуженное ими. За то, что они невнимательны к действиям Господа и к делу рук Его, Он разрушит их и не созиждет их».
В прошедшем году в Иркутске проходила конференция «КНИГАМАРТ». На неё были приглашены в основном лауреаты всероссийской премии «Книга года», где одним из главных идеологов являлся оппозиционно настроенный к нынешней российской власти русофоб Дмитрий Быков, который после начала спецоперации одним из первых рванул «за бугор». В Иркутск были приглашены его «отличники». И совсем не случайно на эту конференцию была приглашена, но не смогла приехать выросшая в Усть-Илимске Оксана Васякина. «Женское тело у Васякиной показано в противостоянии мужскому, мужчина воспринимается как организатор и контролёр социальной среды. Но он поражён, как писала когда-то Александра Коллонтай, эмоциональной атрофией, «любовной импотенцией», в отличие от импотенции физиологической; в пределе «любовной импотенции» – такое овеществление женщины, как изнасилование. В поэзии Оксаны Васякиной реакцией женщины иногда становится ответное насилие, разрушение мужского тела. Но поскольку трёхмерного тела, как ни крутись, в двухмерные строчки не уместить, это вербальное насилие против вербального тела…» – писали о «творчестве» Васякиной критики и добавляли, что это «сообразуется с современным культурно-устойчивым образом Сибири».
Главным лауреатом конференции стал Дмитрий Данилов с книгой «Саша, привет!», о которой в аннотации говорилось, что редко бывают книги, которые ещё до чтения вызывают такой восторг. Здесь всё понятно: если есть бюджетные деньги, то обязательно надо дать с восторгом, не раздумывая, и даже не читая… Автор говорит о призрачной свободе в современной России. По мнению лауреата, человек, живущий в нашей стране, уже с самого своего появления на свет приговорён и поэтому априори несвободен.
Я понимаю, что хозяева конференции вправе приглашать всех, кого они считают нужным, то есть приглашать блуждающих «звёзд», которые называет советскую литературу классическим мороком. Для таких «Тихий Дон» Михаила Шолохова, «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Молодая гвардия» Александра Фадеева – всё это давно надо отправить в печь и как можно быстрее забыть…
В последние годы многие литературные мероприятия проходят в Иркутске под флагом Валентина Распутина и Александра Вампилова, которых трудно заподозрить, что они своим творчеством морочили нам головы. Но сегодня их уже нет среди нас, возразить