Картина первая
Побережье Охотского моря. Порт Аян. Церковь Казанской Божьей Матери. Сбитый замок. На двери, на гвозде, прибита прокламация. На полу разбросаны те же прокламации. Справа от нее еще одно помещение. Это притвор церкви, приспособленный под трапезную. В церковь входит Иннокентий останавливается, осматривается, затем читает прокламацию.
Иннокентий. «Жители Аяна! Не опасайтесь возвращаться в ваши жилища. Вам не будет сделано никакого вреда. Но только при одном условии. Если вы не будете препятствовать нашим отрядам, которые посылаются для снабжения дровами и водой для наших кораблей. Ваши корабли и суда подлежат конфискации. Командующий английской эскадры адмирал Чарльз Фридерик».
(Иннокентий срывает прокламацию, затем начинает наводить порядок, устанавливает скамьи, убирает в ведро разбросанные бумаги.
Из бокового притвора в черном выходит матушка.)
Матушка. Сын мой, зачем ты не послушался дочь свою, Катеньку, и направил стопы в Аян? Она предупреждала, что в Аяне англичане.
Иннокентий. Отец мой Евсей говорил: «Волков бояться – в лес не ходить». Я должен быть со своей паствой. А если англичане нагрянут, то я им не нужен. Возьмут меня в плен себе в убыток. Ведь меня кормить надо.
Матушка. Береженого Бог бережет.
Иннокентий. Не пристало священнику бегать и прятаться от неприятеля по кустам. Я вспомнил моего предшественника иеромонаха Ювеналия, которого на Аляске растерзали дикие. Он мог убежать, мог спрятаться. Но он, осенив себя крестом, шел на диких, увешивая их и показывая им, что не боится их.
Матушка. Храбрость нужна солдатам. Зачем она священнику?
Иннокентий. Храбрость – дар Бога. Ювеналий принял мученическую смерть, но после его подвига многие дикие американцы приняли Веру Христову. В том месте, где были останки проповедника, явился дымный столб, простирающийся к небу.
Матушка. И все же мне страшно за тебя.
Иннокентий. По-настоящему страх посетил меня, когда я служил на Уналашке и общался со стариком Смиренниковым. Однажды он предложил встретиться с его товарищами, белыми людьми, которые знал обо мне больше чем я сам. Я испугался, как же я пойду к ним, ведь я грешный человек, следовательно, и недостойный говорить с ними, и это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью. Для меня это было бы свиданием с ангелами.
Матушка. Да хранит тебя Бог.
(Матушка уходит, и в церкви появляется Лажкин.)
Лажкин. Владыко, как здесь очутились?! На горизонте английская эскадра. Они два дня назад заходили в порт, грабили склады. Население разбежалось. Вы подвергаете себя неслыханной опасности.
Иннокентий. Николай Францевич. Что нам на своей земле в берлогах прикажете сидеть? Вы предлагаете показать англичанам спину. Непрошеным, незваным. Мы должны показать, что это наша земля.
Лажкин. Для них не существует ни наших, ни международных законов. Они останавливают корабли и ведут себя, как настоящие разбойники.
Иннокентий. Противник, он ведь и есть противник. Ему мы должны противопоставить свою волю.
Лажкин. На вашем месте я бы уехал. Ведь вы для России все равно что апостол Павел.
Иннокентий. Апостолов было немного. А Павел только один. В тысячу раз легче бороться со страстями до падения; а, падши раз, делаешься уже их невольником и рабом.
Лажкин. Я собрался на Ситху. Ждал корабль. А тут приплыли англичане.
Иннокентий. А я ехал на Амур. Осмотреть там епархию. Сына своего Гаврилу повидать. Другой, более короткой, дороги туда нет.
Лажкин. Я сейчас отбываю в Якутск, А уж далее поеду в Иркутск, доложу губернатору, что видел, что слышал. Эх, не послушались вы меня, не поддержали!
Иннокентий. Провидение благословило нас закрепить за Христом Амурский край последней несокрушимой печатью – созданием в нем паствы и церквей Христовых. Для этого усилий одного человека недостаточно.
Лажкин. Но и пылинка, вовремя брошенная на весы, склоняет их в другую сторону. Кстати, здесь Петр Данилович Катышевцев с женой. Они тоже собрались на Камчатку. Петр Данилович, по примеру Волконского решил Россию защищать солдатом. (Вынимает изо рта трубку, приставляет ее к виску и начинает вращать.) По дороге ему сообщили новость, его дочь Фрося должна вот-вот разродиться. И что господин Самарский был ранен при обороне Петропавловска. А после они выехали с семьей на компанейском корабле и пропали. Вот Петр Данилович ждет судно ехать на Камчатку. Здесь нанял вооруженных якутов.
Иннокентий. Купеческое дело – торговать, а не воевать. Ну, беда с ними!
Лажкин. Сейчас они ждут меня в лесу, чтобы ехать вместе до Якутска.
Иннокентий. Господь вам в помощь, Николай Францевич. Передайте многоуважаемому Константину Петровичу и Наталье Павлантьевне мое благословение. И скажите, что нельзя поддаваться унынию. Господь поможет, и их возлюбленные чада отыщутся. Будем молиться за них.
Лажкин. Передам, обязательно передам. (Вздыхает.) Что теперь будет с Камчаткой, что будет с Америкой? Англо-французская армада караулит каждый шаг. Слышал я, что здесь, на Восточном море, пятьдесят шесть вражеских кораблей.
Иннокентий(раздумчиво). Следовательно, как бы Камчатку ни укрепляли – ей не устоять. Наши суда укрылись в Амуре и в совершенной безопасности.
Лажкин. Путятин и Невельской увели корабли вверх по Амуру. Духовенство русской Америки собрало деньги серебром на военные нужды. Но англичане остановили корабль и все забрали.
Иннокентий. Мы не обеднеем, они не станут богаче. Наемники – всегда наемники, особенно у слепых. Надо помолиться за павших соотечественников, которые до конца выполнили свой долг. Жизнь – сложное дело. Опора одна – Господь!
Лажкин. Местные, когда в лес убегали, посуду на огородах зарыли. Иконы, кресты, кадила, всю церковную утварь унесли. Сигнальные пушки зарыли. Англичане нашли посуду и взяли ее себе. Кто-то из наших выдал. Но свои же воруют. Товары компанейские растащили. Урону от них больше, чем от неприятеля. Беда, право!
Иннокентий. Не в первый раз открывается здесь воровство. Но смотришь-посмотришь – дело совсем не так кончится, как можно было ожидать; все и вокруг – родня, а свой своему поневоле друг. Для России эта зараза, может оказаться опаснее и страшнее всяких неприятельских нашествий.
Лажкин. Якуты, увидев, что русские побросав и закопав вещи, убежало в лес, перестали исполнять христианские обязанности. Разбежались по улусам, говорят, что будут шаманить и отпугивать англичан. И отец Петр, который здесь служил, первый отъехал.
Иннокентий. Каюсь, отец Петр – моя вина. Болезнь надо лечить вовремя. Порою нужно отрубить больной палец, чтоб было спасено все тело.
Лажкин. Все рушится. Компания – банкрот. Владыко, подскажите, что делать? Чем утешится душа наша?
Иннокентий. Надо ударить в колокол и показать, что церковь наша стоит и будет стоять на этой земле.
Лажкин. Кто же ударит? Вы, ваше преосвященство?
Иннокентий. А что? И ударю.
Лажкин. Я преклоняюсь перед вами, ваше преосвященство. Но колокольным звоном вражескую силу не отгонишь.
Иннокентий. Вспомните. Вначале было слово. А потом пошли дела. Если бы Николай Николаевич прошлым летом не сплыл по Амуру и не сплавил с собой хлеб и людей, то Петропавловск был бы уничтожен неприятелем. Конечно, бог знает, что будет далее, но неприятель пока отбит.
Лажкин. Но корабли его заходят в Аян, как к себе домой.
Иннокентий. Ничего. Но в Амур-то они не заходят.
Лажкин. Владыко, и я признаю свою неправоту, когда настаивал против Амура. Но этим дело не закончится. После перемирия начнется торг, и нам придется уступить американские колонии.
Иннокентий. Да полно вам, Николай Францевич. Мы не святые и предвидеть все невозможно. Зато у России теперь есть Амур. Встали там и будем стоять.
(Лажкин уходит. Иннокентий вновь принимается прибирать в церкви. Открывается дверь, и в церковь вбегает Яшка-тунгус.)
Яшка-тунгус. Батюшка! Беда. Англичане на берегу. Бежать надо!
Иннокентий(спокойно). Рад тебя видеть, сын мой, живым и здоровым.
Яшка-тунгус. Я только что был мертвым. Плыли мы с Камчатки, нас остановили и взяли в плен. Десять суток мы сидели в трюме. А я прыгнул от них в воду. Меня стреляли. Но видишь живой. Сюда прибежал.
Иннокентий. Молись. Господь тебя спас.
Яшка-тунгус. Я каждый день ему молюсь. Утром и вечером. Когда спать ложусь и когда встаю.
Иннокентий. Как ты на корабль-то попал?
Яшка-тунгус. Мы, батюшка, летом прибыли на Камчатку. Губернатор – Василий Степанович – добрая душа, нас принял, дал помещение. Петропавловск тогда к обороне готовился. Ну и мы в стороне не стояли. Сергей Львович был назначен на батарею. Данила обучал военному делу камчадалов.
Иннокентий. И где они сейчас пребывают?
Яшка-тунгус. В плену английском. Когда подошли корабли, началась страшная пальба. Они высадили десант. Я впервые в жизни стрелял по живым людям. Прости меня, Господи!
Иннокентий. Яша, это война.
Яшка-тунгус. Завойко – губернатор, так нам и сказал. Умрем за веру, царя и Отечество. Когда хранцузы высадились и полезли в гору, Сергей Львович ударил по ним из пушки. Данила был среди матросов и читал молитвы. Когда хранцузы подошли вплотную, матросы и камчадалы ударили в штыки. Хранцузы и англичане бросались от наших в море прямо с утеса.
Иннокентий. Завойко мне писал, что десант насчитывал девятьсот человек, а наших было около трехсот.
Яшка-тунгус. Мы их там положили несчитано, а остальные бежали к лодкам, как испуганные олени. Сергей Львович был ранен. Его и Данилу Завойко посадил на компанейское судно вместе с женой Фросей, ребенком, Глафирой. Они меня с собой взяли. При выходе из Петропавловска нас остановили англичане.
Иннокентий. Будем молиться во Славу нашего оружия и чтоб воцарился мир.
(В церковь входят вооруженные ружьями якуты. Впереди всех вождь Тырынтын.)
Тырынтын. Кентий, там англичане с корабля. Направляется сюда. Уже близко. Это те, что приплывали сюда недавно. Возле ограды лошадь.
Иннокентий. Предлагаете бежать?
Тырынтын. Мы пришли тебя защищать.
Иннокентий. На все воля Божья. Мы у себя дома. И не пристало хозяевам бегать от гостей. Даже непрошеных.
(Якуты начали о чем-то шептаться.)
Иннокентий. За меня не беспокойтесь. Я буду молиться за вас.
Тырынтын(помявшись). Мы думали, ты нас бросишь, как негодных собак, а ты приехал к нам.
Иннокентий. Мне государь наш Николай Павлович при встрече сказал: «Там, где поднят российский флаг, он не должен более спускаться». Там, где прозвучал колокол, служба не должна прерываться. Идите, дети мои к своим семьям и молитесь. А с оружием в храм заходить нельзя.
Тырынтын. Мы будем тебя защищать.
Иннокентий. Меня Господь защитит. А ты скажи своим людям, пусть уходят.
(Якуты выходят из церкви. Тырынтын остается. Он садится на пол и, склонившись, начинает читать молитву.)
Иннокентий. Мы теперь вместе. На все времена. И якут и русский и тунгус.
Яшка-тунгус. Мы теперь не только подданные русского царя, но и царя Небесного – Иисуса Христа.
(Иннокентий встает на колени и начинает молиться. Затем оборачивается к Якову и Тырынтыну.)
Иннокентий. Вы бы ушли. Если они сейчас сюда зайдут, то могут арестовать и расстрелять.
Яшка-тунгус. Батюшка, позволь мне остаться с тобой. Чему быть, того не миновать.
Иннокентий. И все же я советую уйти.
Яшка-тунгус. Жизнь одна. А от смерти все равно не убежишь. Я буду с тобой.
Тырынтын. Мы с тобой, Кентий, пойдем до конца.
Иннокентий. Как знаете.
(Яшка-тунгус и Тырынтын становятся рядом с Иннокентием на колени.)
Картина вторая
Иннокентий(молится). Скоро предвари, прежде даже не поработимся врагам хулящим Тя и претящим нам, Христе Боже наш: погуби Крестом Твоим борющия нас, да уразумеют, како может православная вера, молитвами Богородицы, Едине Человеколюбе. (Делает паузу, бьет поклоны.) Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день.
(Раздается топот множества ног. В церковь вваливаются англичане. С офицером в церковь входит Мария. Иннокентий, не обращая на них внимания, продолжает молиться.)
…Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой.
Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня.
Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.
(Англичане, пошумев, успокаиваются и ждут окончания молитвы. Когда Иннокентий заканчивает молитву и встает, к нему подходит старший офицер с Марией.)
Мария(шепотом). Батюшка! Мы плыли на корабле. Нас взяли в плен. Я им сказала, что я знаю языки и могу быть полезна. Меня освободили и взяли переводчицей.
Иннокентий. Я понял тебя, дочь моя.
Офицер(по-английски). In the call of duty I have to imprison you.
Мария. По долгу службы я должен вас взять в плен.
Иннокентий. Я человек невоенный. Пользы от меня никакой. Напротив, вы причините себе только убыток. Меня же кормить надо.
Яшка-тунгус. Тунгус попадает пулей белке в глаз. Он убьет каждого, кто притронется к батюшке.
Офицер. Then we’ll capture this man. He has fled from the ship.
Мария. Тогда мы возьмем этого человека. Он сбежал с корабля.
Иннокентий. Это мой келейник.
(К офицеру наклоняется миссионер и что-то шепчет на ухо.)
Офицер. Oh, I am glad to see a so well known and respected missioner here in the desert.
Мария. О, я рад видеть здесь, в пустыне, столь уважаемого и знаменитого миссионера.
Иннокентий. Признаться, а я не очень.
(Сопровождающие офицера начинают громко смеяться.)
Мария. Что сделалось смешным, стало неопасным.
(Пауза.)
Иннокентий. Господин офицер. Вы не в поварне, а в храме Божьем. Прикажите своим людям вести себя пристойно.
(Мария шепчет что-то на ухо офицеру.
Пауза.)
Офицер. Hush! Stop talking!
(Англичане замолкают.)
Мария. Господин офицер сказал, чтобы они заткнулись.
Иннокентий(Яшке-тунгусу тихо). Если бы они знали, о чем молился я, то наверняка бы тут же растерзали меня.
Мария. Они молодые люди и случайно посмеялись. Они не видят в этом оскорбления вашей церкви.
Миссионер. Философы говорят, кто любит истину, тот ненавидит богов.
Иннокентий. Так вот цель вашего путешествия. Надеюсь, вы не считаете себя философом?
Миссионер. Я подданный ее величества. Вы здесь случайно или как?
Иннокентий. Случайности не существует; все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие.
Миссионер. Добро потеряешь – не много потеряешь, честь потеряешь – много потеряешь, мужество потеряешь – все потеряешь. Ваши люди разбежались, они потеряли мужество.
Иннокентий. Если вы были при штурме Петропавловска или Севастополя, то могли убедиться в обратном.
Миссионер. Русские фанатики. Им недорога жизнь.
Иннокентий. Нет, мы любим жизнь. Судить наш народ надо не по тому, что он есть, а по тому, чем желал бы он стать.
Офицер. Good soldier must not think of hospital.
Мария. Господин офицер сказал, что хороший солдат не должен думать о госпитале. Русские – действительно храбрые люди.
Иннокентий. Если в классе двадцать учеников, из них один плохой, а девятнадцать – хорошие, так легче воспитать одного. А если остался один хороший ученик, а девятнадцать – нет, то погибнет и последний. Господин офицер. Даже самые счастливые войны не приводят к миру. Но все войны рано или поздно заканчиваются. Давайте пройдем в трапезную и покушаем чаю.
Мария. С удовольствием принимаем ваше приглашение.
Офицер. By authority given to me by the Queen, I call a truce for today.
Мария. На сегодня властью, данной мне королевой, объявляю перемирие.
Иннокентий. Давно бы так. Яков, вздуй самовар.
(Уходят в другую комнату, Яшка-тунгус и Тырынтын начинают суетиться возле самовара.)
Мария. Батюшка, на корабле Самарский с Фросей. Я постараюсь уговорить англичан отпустить их.
Иннокентий. У вас на корабле мои соотечественники.
Миссионер. Откуда это вам известно?
Иннокентий. Господь подсказал, что это так. Проку от пленных немного. Кстати, одна из них беременна.
Миссионер. Уже родила.
Иннокентий. Тем более. Человек бедный, но независимый состоит на побегушках только у собственной нужды, человек богатый, но зависимый – на побегушках у другого человека, а то и нескольких сразу.
Миссионер. Но там есть офицер.
Иннокентий. Он ранен.
Миссионер. Вы и это знаете? Откуда?
Иннокентий. Господин офицер. Вы служите королеве, они – государю нашему. Служивый человек – подневольный человек. Отпустите моих друзей и соотечественников. Господь вас не забудет.
(К офицеру подходит Мария и что-то взволнованно говорит ему.)
Офицер(вставая). Today is a birthday of Mother Queen.
Мария. Сегодня день рождения королевы-матери.
Офицер. They will be free.
Мария. Господин офицер сообщает, что в честь такого знаменательного дня он отпускает священника и эту женщину с ребенком. Офицера не может, он пленный.
Иннокентий. Он ранен. Ему необходимо лечение. От того, что на судне останется любимый человек, радости у молодой матери не прибавится.
Миссионер. Кто его в этой пустыне будет лечить? А у нас есть врач.
(К офицеру вновь подходит Мария и начинает взволнованно убеждать его. Через минуту офицер дает распоряжение одному из нижних чинов. Тот выходит из трапезной.)
Миссионер. Пастырю необходим правильный способ воздействия на паству. Для одних нужен бич. Для других – узда. Для одних полезна похвала, для других укоризна, но то и другое – вовремя.
Иннокентий. Согласен. Человек – это своего рода цветок, охотно распускающийся в тихую полночь и увядающий от прикосновения грубых рук, поэтому к каждому должен быть свой подход.
Миссионер. Но как подойти к душе грешника, чтобы расположить его к духовному обновлению?
Иннокентий. Нужно найти в нем зародыши добра и побудить их к произрастанию. Мысли – все равно что дела. Тело – это только одежда души. Живет душа, вот и необходимо ее питать. Василий Великий сказал: «Если бы родители прилежно воспитывали чад своих, то не нужны были бы ни законы, ни суды, ни тюрьмы» – вот это идеал воспитания.
Миссионер. Чего учить детей молитве, если они не могут понимать ни слова.
Иннокентий. Будет время, придут в возраст – и сами станут молиться. Дети – не стадо овец, которых выращивают, для того чтобы стричь.
Миссионер. Так для чего же тогда наши старания? Думаю, что цель здесь у нас одна – приумножить свою паству.
Иннокентий. Для нас, православных, Бог – есть любовь. А что сделано с любовью, то и держится долго, и стоит крепко. Любовь – это не чувство, а добровольное жертвенное служение, поскольку любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде. Она сорадуется истине, все покрывает, всему верит, все переносит и никогда не перестает.
Миссионер. Я читал ваши труды. Но зачем давать калошам и алеутам грамоту?
Иннокентий. Чтоб они имели радость читать и слышать Божье слово на родном языке.
Миссионер. Я пытался выучить язык дикарей и пришел к печальному выводу. Это бесполезное занятие. Кому нужен этот птичий язык?
Иннокентий. Да, непросто. Русский выучить легче, чем язык якутов или алеутов. Что значат трудности английского выговора, в сравнении с этими звуками. А какая грамматика! То падеж впереди имени, то притяжательное местоимение слито с именем. Но все, что перестает удаваться, перестает и привлекать.
(Яшка-тунгус выходит из трапезной.)
Миссионер. Здесь от ваших я услышал русскую поговорку: «Закон – тайга, медведь – хозяин». Вас бы здесь не встретили, все сказанное подтвердилось бы. Что в вашем понимании добро?
Иннокентий. Пчела прилетает, садится на цветок, берет оттуда нектар. Следом приползает паук и из того же цветка извлекает яд. Так и человек. Из окружающего нас мира можно брать хорошее или дурное. Один строит, другой разрушает. Но лишь добро дает человеку ощущение радости и созидания. Добро – это радость, это ощущение Господа Бога нашего в себе.
Миссионер. Мы по-разному смотрим на одну и ту же вещь. Отчего это происходит?
Иннокентий. И это хорошо. Нельзя допускать, чтобы толпа простых и безграмотных людей толковала Библию по внушениям какого-нибудь еретика или плута, подкупленного и присланного – чтоб, объясняя Священное Писание криво и превратно, посеять в легковерные сердца их разврат и неистовства, удобнее сделать их хуже и свирепее всякого дикаря и язычника. Тому, кто пожелает истинно честно служить своему Отечеству, нужно иметь много любви к ней, которая бы поглотила все другие чувства.
Миссионер. Искушения показывают человеку, какой он есть. А он гадкий, завистливый, жадный, жалкий, способный на любую подлость. Вспомните Иуду. А это был один из учеников Христа. Но оступился всего лишь за тридцать сребреников.
Иннокентий. Искушения попускаются Богом для духовной пользы человека. Именно в терпении состоит христианский подвиг. Без терпения невозможно совершенствование и спасение души. Святитель Тихон Задонский говорил, что «самонужнейшее дело есть родителям воспитывать детей своих в страхе Божии и добронравии. Без того всякое учение и воспитание ничего. Деревце малое, к которой стороне наклонено будет, так будет и расти; тако и малые дети, как воспитаны, будут, так будут и жить. Многие обучают детей своих иностранным языкам, иные художествам обучают, но о христианском обучении и воспитании небрегут: таковые родители к временной жизни рождают детей, но к вечной жизни их не допускают».
Миссионер. И все же я полагаю, только просвещение может спасти человечество.
Иннокентий. Знакомо, слышал такое. Нет, только любовь! Просветить – не значит научить или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду ее окружающие, и знает, зачем произносит.
Миссионер. Слово должно материализоваться. Тогда только можно увидеть результат.
Иннокентий. Результат?
Миссионер. Да именно, результат. Нашей церкви есть что сказать и что показать.
Иннокентий. Вы же миссионер, а не материалист. Вы знаете, зерна произрастают не сразу. В любом деле нужно время.
Миссионер. Вот оно-то и материально. Время – деньги. А оно работает против вас.
Иннокентий. А душа человека? Горе тому, кто призван и поставлен благовествовать и не благовествует! И еще горше тому, кто прошел сушу и море для того, дабы обратить других, делает обращенных сынами геенны, сугубейшими себя! Я всегда считал, что учителями детей должны стать священослужители, даже причетники, коим бы не забывать, что все, кто служит церкви, от пономаря и даже звонаря, не что иное, как орудие Божие. Если угодно Богу, Он и звоном звонаря тронет сердце человека, на которого Он прозрит. Оставить родину и идти в места отдаленные, чтобы обращать на путь истины людей, еще блуждающих во мраке неведения, и просвещать светом Евангелия еще не видевших сего спасительного света – есть дело поистине святое и равноапостольное. Блажен, кого изберет Господь и поставит на такое служение! Ибо мзда его многа на небеси.
Миссионер. Потерпев поражения в войне, России придется уступить свои американские колонии. И все ваши усилия пойдут прахом.
Иннокентий. Теперь мне стало понятно, зачем вы здесь.
Миссионер. А я этого и не скрывал.
Иннокентий. Время – критерий истины. Поживем – увидем, кто и с чем останется.
(В трапезную с шумом и под конвоем вводят Константина Петровича Катышевцева и Наталью Павлантьевну. Иннокентий поднимается и идет к ним навстречу.
К офицеру подбегает один из конвойных.)
Мария. Говорят, что поймали русских шпионов.
Иннокентий. Это не шпионы. Это добропорядочные граждане Иркутска.
Наталья Павлантьевна (плача). Мы целый месяц добирались до Аяна, чтобы сесть на корабль и привезти домой нашу Фросю. А нас арестовали.
Иннокентий. Господин офицер. Это родители тех русских, которые находятся под арестом на вашем судне.
Петр Данилович. Владыко! Вы им скажите. Я готов дать за них выкуп.
(Вновь раздается шум и топот множества ног. В трапезной появляется священник Данила, Сергей Львович Самарский, Фрося с ребенком, Яшка-тунгус, Глаша, якут. Англичане встают, прощаются с Иннокентием и выходят из трапезной.
Петр Данилович и Наталья Павлантьевна со слезами бросаются к Фросе и Сергею.
Вдали раздается гром артиллерийского залпа. Затем еще и еще.)
Петр Данилович. Владыко! Неужели англичане палят в вашу честь?
Иннокентий. Это они палят в честь королевы-матери. Пусть изводят порох. А мы помолимся Господу Нашему за успешное разрешение от плена наших чад.
Мария. Батюшка, я должна идти на английский корабль.
Иннокентий (некоторое время молча смотрит на Марию). Дочь моя! Все совершается по воле Божьей. Ты оказалась здесь к месту и ко времени. Мы тебе все благодарны.
Мария. Все разрешается по воле Господа нашего Иисуса Христа. Они (кивает на Сергея и Фросю) должны благодарить вас.
Иннокентий. Все в руках Господа нашего. (Встает и осеняет себя и Марию крестом. Следом все в трапезной осеняют себя крестом и встают на колени.) Яков, поднимись на колокольню и ударь в колокол. Пусть все в округе знают: неприятель отбыл отсюда навсегда. А мы будем молиться. Встает на колени. Господи! Пред Тобою и от Тебя все желание мое; твори волю Твою во мне и чрез меня; благослови меня на служение Тебе благословением неотъемлемым; даруй мне новое желание и новые силы быть полезным Церкви и Отечеству. Господи Иисусе Христе, новый свет благодати святительской, который Ты благоволишь пролить в те отдаленные страны, да будет знамением и зарею просвещения православною нашею верою всех живущих там язычников! Святая Дево и Богородице, святии апостоли, святителие, праведнии и вся Небесная Церковь, усердно молю Вас, молитеся о мне Господу. (Раздается звон колокола, вначале робко, затем все громче и торжественнее.) Молю и вас, богоизбранные отцы и предстоятели сущей на земле Церкви, восприимите меня в молитвы ваши и молите Господа, да будет со мною благодать и милость Его всегда.