Шелихов. За себя могу поручиться, но как поведут мои товарищи, не берусь!
Резанов. Григорий Иванович! В обрядах сей нации есть, чтоб у иностранных выведывать разным образом о правлении их, вере, военных ополчениях и прочем, то дабы разнообразные ответы не подали ни малейшего подозрения, к которому японцы склонны, прилагаю нам могущие от них быть главнейшие вопросы, ответы, которые должны быть у всех россиян единогласными. Предварите всех, чтоб всякие разговоры с японцами были каждым содержаны в памяти, и по окончании дня попросите их доставлять вам. В рассуждении нетерпимости японцами христианской веры известны вы, милостивый государь мой, какие нужны предосторожности, чтоб отнюдь не были производимы наружные знаки нашего богослужения. Не упустите из виду, чтоб знающие на корабле язык португальский или голландский никогда их не потребляли, и буде бы японские переводчики начинали на нём объяснения свои, то надо делать вид и показывать своё незнание.
Шелихов. Неведомы Твои пути, Господи! Постараемся для пользы государевой потерпеть и всё учесть.
Действие шестнадцатое
Дом Шелиховых. Наталья Алексеевна вышла к гостям в платье необычного среди купеческих жен фасона. Поверх глухого сарафана из дорогой китайской парчи, расшитой серебряным замысловатым узором, был надет кунтуш плотного синего шёлка, отороченный по краям драгоценным баргузинским соболем. Из широких откидных рукавов кунтуша выбивалась белопенным водопадом кисея рубашки. Голову венчала кика из тончайших серебряных кружев домашней работы, подобная короне владетельной особы. Кроме всего этого великолепия, на плечах её по купеческому обыкновению лежал тёмный и скромный старинный полушалок. Вечер начинается с выхода под барабанный бой детей алеутов. Все в восторге. Именитые гости косились на чету Шелиховых и фыркали исподтишка.
Жена генерал-губернатора. Вольничает в кургузом под чужеземца. И Алексеевна хороша – дворянкой, барыней вырядилась, а дочку, как гусыню, в корзину с яйцами всадила. Был бы жив дедушка ейный, он бы показал внучке и правнучке, как в робах ходить срамиться!
Голос. Приберут они к рукам гостя Николая Петровича, приберут. Весь ужин и все танцы ради того задуманы.
(Шелихов подходит к приглашённому на званый вечер купцу Александру Баранову.)
Шелихов. Я к тебе, Александр Андреевич, с разговором.
Баранов. Ну ты удивил, Григорий Иванович! Нарядил детей! Так, пожалуй, ты всю Америку в форму оденешь? И ходить под барабан строем?
Шелихов. Слава богу, шутка удалась! Это моя Наташа расстаралась. Хочу просить тебя, Александр Андреевич, поехать в Америку и стать управляющим наших американских колоний.
Баранов. В Аме-ри-ку?! Вот уж чего-чего, но такого предложения не ожидал! Чужая сторона, и уж мне-то вовсе она не нужна. А я думал, ты новую землю открыл и зовёшь меня в эту свою Славороссию…
Шелихов. Да оно так и есть! Это страна, которой ещё нет, но котора будет, если наладить в ней жизнь.
Баранов. Григорий Иваныч! Дай срок, сбегаю в свои магазины по чукчам и корякам, тогда подумаю, как с предложением твоим быть! Идут слухи, что приказчики мои водкой среди немаканых зашибать стали, нарушили мой запрет, и вот разметали пьяные чукчи мои склады. Всё добро безденежно растащили. А тут и Лаксман завод присвоил. Выходит, нищим я стал, яко благ, яко наг, яко мать родила…
Шелихов. Я за деньгами не постою. Деньги… что деньги, тьфу! Проси, чего хочешь, не пожалею!
Баранов. И по мне не в деньгах порог соглашению. Но на старости лет внаймы идти неохота, под чужую дудку плясать…
Шелихов. Александр Андреич! Ты меня знаешь, проси, чего хочешь! Будешь главным управителем в Славороссии.
Баранов. С тобой, Григорий Иваныч, не разминешься, а уж купцы, компанионы твои, иркутские тузы Голиковы да и якутский Лебедев-Ласточкин… Бр-рр! Эти мне руки свяжут! В одной берлоге с ними не уживёмся.
Шелихов. Я делу хозяин! Не они, а я их свяжу, в мешок посажу и в Ангару брошу!.
Баранов. Не хвались, воевода, на рать вставая, хвались с рати вернувшись! Поживём – увидим. А сейчас я пойду подушку ломать, со светом выезжаю, времени бы не упустить. Раньше июня, даст Бог, до Верхоянска по Яне зимниками добегу, переживу лето там, а в сентябре, благословясь, на Индигирку, Колыму и дальше в Чукоцкую земельку и к юкагирам на Анадырь тронусь. Версты-то немереные… Годочка через два-три, если жив останусь, вернусь в Иркуцк, тогда обо всём договоримся. Посмотри, как столичный гость, Николай Петрович Резанов, за вашей дочерью ухаживает!
Шелихов. Пусть танцуют. Это всё равно лучше, чем по холодным нашим просторам в пургу и морозы ездить.
(Баранов пользуясь тем, что внимание хозяина и застольных гостей было отвлечено пляской и пением, выскользнул из трапезной.
К Наталье Алексеевне и Шелихову подходит Резанов, держа за руку Анну.)
Резанов. Григорий Иванович, Наталья Алексеевна! Я хочу сообщить. Я делаю Аннушке предложение!
Шелихов(удивлённо). Вот так и сразу?
Наталья. А она, она-то согласна?
Анна. Да, маменька, я согласна!
Шелихов. Вот так подарок! Будет кому передать своё дело. А дел у меня – за две жизни не управлюсь! Но с вашей помощью, думаю, осилим.
Действие семнадцатое
Дом Шелиховых в Иркутске. На кровати лежит Шелихов. Рядом с ним лекарь Иннокентий Седых и Наталья.
Наталья. Не могу понять, вчера ешо здоров был, плясал и пел, в Японию собирался плыть. А ночью прихватило. Рвота, температура поднялась.
Седых. Надо, Григорий Иванович, вам отдохнуть. Сколько вёрст по морям, тайге, недосыпал, а бывало, и недоедал. Простуда сидела внутри, и вот дала знать. Надо бы кровь пустить. Может, полегчает?
Шелихов. Во всех восточных землях нашей империи недостаток медицинских чинов, от которого оспа, жёлтая горячка и другие повальные болезни вырывают там людей селениями, гибель от одного острожка до другого распространяется весьма скоро; многие поголовно опустошены. Надо позаботиться и выделять деньги для госпиталей и медицинских чинов. Иначе все усилия наши стать твёрдой ногой на новых землях пойдут прахом.
(В спальню заглядывает Анна.)
Анна. Маменька, там дядя Ваня Голиков с Ласточкиным пожаловали. Хотят видеть папеньку.
Шелихов. Вот ешо не помер, а черти уже явились. Уж они-то мне кровушку попьют!
Наталья. Я им сейчас от ворот поворот покажу. Когда оздоровишься, тогда и говорить будем.
Шелихов. Ты выйди и скажи, пусть подождут. Я-то знаю, с чем они пожаловали. Один пай в казну, восемь – Голикову и Ласточкину А с чем мы остаёмся? В Америку поплыли с рублём, с тем и вернулись.
Наталья. Ежели мы с ними пойдём встык, то они до сумы и тюрьмы беспременно доведут.
Шелихов. Это мы ещё посмотрим! Где они?
Наталья. Ждут в большой зале. Может, с ними поосторожнее, поласковее?
Шелихов. Обниму и расцелую всех сразу и каждого по отдельности. За все наши потом и кровью заработанные денежки.
Наталья. Как-то бы уладить всё. Нам ещё с ними жить.
Шелихов. Жить?! Да они за копейку, которая уходит мимо их карманов, родную мать удавят. Уж я-то своих родственников знаю! А про Лимона и не говорю. Им кусок урвать, а мне Славороссию поднимать. Ничё, мы пойдём своей дорожкой. Будем создавать свою, Американскую торговую компанию. А эти в накладе не останутся. Вложив деньги в совместное дело, они на каждый вложенный рубль уже получат рубль прибыли.
Наталья. Наши визитёры будут настаивать, чтобы мы им отдали согласно обговоренным паям.
Шелихов. То-то и оно! Наташа, подай мне кафтан. Придётся идти и говорить.
Седых. Григорий Иванович! Вам нельзя вставать!
Шелихов. Как-нибудь, с вашей помощью дойду. Эти же из гроба поднимут.
Седых. Я категорически против! Ни в коем разе нельзя вам!
Шелихов(вздохнув). Что ж, придётся подчиниться. Наташа, скажи им, что сейчас выйть не могу. Лекарь не разрешает.
Седых. Ни в коим разе!
(Наталья входит в зал, где сидят Голиков с Ласточкиным.)
Наталья(после рукопожатий и объятий). Приболел Григорий Иванович. Сегодня он не может принять. Просил извиниться.
Ласточкин. Да бросьте прятать его! Наслышаны, как вчера у вас на вечеринке он так лихо отплясывал, аж пыль до потолка. Чего кота за хвост тянуть?
Наталья. То было вчера. А сегодня лежит. Весь горит. От себя хочу сообщить, что доверие ваше, господа вояжиры, люди, отданные под его управление, оправдали. Нашими трудами и подвигами, в коих, часто бывало, и жизнь на кон ставили, нагромоздили мы на каждый учредительный пай по двести пятьдесят тысяч рублей в мягкой рухляди и иных американских товарах.
Голиков. Земной поклон вам, Наталья Алексеевна, за усердие и попечение об нашем интересе. Если ты помнишь, на меня, вместе с посланным в Америку племянником, Михаилом, записано шесть учредительских паев.
Ласточкин(со смехом). Выходит, просчитался я, на три пая согласившись?! Из пустой, думалось, затеи, на кою Григорий подбил, дело получилось, а!
Наталья. Поклоны Богу бейте, а просчёты уж при себе оставьте. Что же касаемо дела нашего и людей, поимейте совесть рассчитаться с ними по человечеству. Они ли хребты не ломали, крови-жизни для вашего прибытку не щадили! И потому Григорий Иванович полагает, до того, как к дележу приступать, одну десятую промысла отделить в награждение усердных и добронравных работных по предложенному списку. Он обещал, что мы их награждением не забудем, тем паче, что и выдать-то пустое придётся – по три тысячи рублей на пятьдесят человек, что в живых состоят, да ещё тысячи примерно по две – семьям-сиротам сорока погибших передать. Это ведь за три года, что они под смертью ходили! Что до нас касаемо, то он требует достальной промысел поровну разделить на четырёх учредителей, хотя племяш ваш, Михаил, и жалованья капитанского отробить был не в силах. Предлагаем навар разделить на четверых.