ходатайстве Духа воздыханиями низглаголанными (Рим. 8, 26) пред Богом, видящем расположение сердца, открытое как написанная книга и молчаливыми знаками изъявляющее свое хотение. – Так до третьяго неба восхищен был Павел, не ведая, в теле ли он был, или кроме тела (2 Кор. 12, 2). Так Петр возшедши на горницу помолитися, видел видение плащаницы (Деян. 10, 9). Вторая же после сей первой (высшей) молитвы есть та, в которой слова молитвы произносят с припоследованием им ума сокрушенного и сознающего, Кому приносит он моление. Молитва же, пресекаемая заботами телесными и смешивающаяся с ними, далеко от устроения, подобающего молящемуся» (Рус. доброт. т. 2, стр. 245, гл. 168–170). – В сем убо пребывая, другого ничего не принимай до времени умирения страстей, с вопрошением, как сказано, опытных.
Таковы признаки прелести. Теперь посмотри:
Какие признаки истины
Признаки же истины и благого животворящего Духа суть любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5, 22), как говорит божественный Апостол, называя сии добродетели плодами Божественного Духа. Он же опять говорит: яко чада света ходите: плод бо духовный есть во всякой благостыни, и правде, и истине (Еф. 5, 9), коим все противное составляет принадлежность прелести. – Говорит о сем и некто из богомудрых, вопрошен будучи от другого, так: «относительно незаблудной стези ко спасению, о коей спросил ты, возлюбленне, ведай, что много путей, ведущих в живот, и много ведущих ко смерти. Один путь, ведущий в живот, есть исполнение заповедей Христовых. В заповедях сих найдешь ты всякой вид добродетели, особенно же три сии: смирение, любовь и милосердие, без коих никто не узрит Господа. – Сии три суть непобедимые оружия против диавола, кои даровала нам Святая Троица, – смирение, говорю, любовь и милосердие, на кои даже воззреть не может все демонов полчище. Ибо в них и следа нет смирения; и для них, за то, что они омрачились превозношением, уготован огнь вечный. Где у них любовь или хоть тень милосердия, когда они к роду человеческому непримиримую держат вражду и денноночно не перестают ратовать против него? Облечемся убо в сии оружия, ибо носящий их вокруг себя неуловим для врагов. – Сию треплетную вервь, которую сшила и соплела нам Святая Троица, видим, что она и три есть, и едино: три – именами, если же хочешь, то и лицами, а едино – силою и действом, и к Богу приближением, устремлением и себя присвоением. О них сказал Господь: иго Мое благо, и бремя Мое легко есть (Мф. 11, 30). И возлюбленный ученик Его: заповеди Его тяжки не суть (1 Ин. 5, 3). – Сего ради душа, с Богом срастворившаяся чистотою жития, хранением заповедей и сими тремя оружиями, кои суть Сам Бог, в Самого Бога облекается и бывает некоторым образом богом, чрез смирение, милосердие и любовь, и миновав вещественную двоицу и восшедши выше главы закона, т. е. любви, сочетавается с Пресущественною и Живоначальною Троицею, непосредственно беседуя с Нею, светом свет приемля и радуясь радостию непрестающею и вечною». – Но довольно и об этом. – Указав таким образом отчасти признаки и плоды прелести и истины, скажем теперь малое нечто изречениями, как и подобает, отеческими и об утешении, от обоих их бывающем – т. е. об утешении божественном и истинно благодатном, и об утешении поддельном, вражеском. – Божественный Диадох говорит о сем так:
«Когда ум начнет ощущать благодатное утешение Святого Духа, тогда и сатана свое влагает в душу утешение в кажущемся сладким чувстве, во время ночных успокоений, в момент тончайшего некоего сна (или засыпания). Если в это время ум окажется держащим в теплейшей памяти святое имя Господа Иисуса и как верным оружием против прелести воспользуется сим пресвятым и преславным именем; то лукавый обольститель оный тотчас удаляется, но зато возгорается наконец бранию против души своим лицом а не помыслами. Так ум, точно распознавая обманчивые прелести лукавого, более и более преуспевает в различении духовных вещей» (гл. 31).
И опять: «Благое утешение бывает или в бодрственном состоянии тела, или при погружении его в сон, когда кто в теплом памятовании о Боге как бы прилеплен бывает к Нему любовию; а утешение поддельное, прельстительное, как я сказал, бывает всегда в то время, как подвижник приходит в тонкое некое дремание, или забытье, при памятовании о Боге посредственном. То, происходя от Бога, явно влечет души подвижников благочестия к любви Божией в сильном излиянии душевных чувств; а это обыкновенно обвевает душу некиим ветром обманчивой прелести и во время сна телесного покушается похитить чувство вкушением чего-то приятного, несмотря на то что ум в известной мере здравствует в отношении к памятованию о Боге. Итак, если, как я сказал, ум окажется в такое время трезвенно памятующим о Господе Иисусе, то тотчас рассеивает это, обманчиво кажущееся приятным, дыхание врага и с радостию выступает на борьбу с ним, имея готовое против него оружие, по благодати, в прехвальной опытности своей духовной» (гл. 32).
И еще: «Если душа неколеблющимся и немечтательным движением воспламенится к любви Божией, влеча некако в глубину сей любви неизреченной и самое тело, – в бодрствовании ли то, или, как я сказал, при погружении в сон воздействуемого святою благодатию подвижника, между тем как душа совершенно ни о чем другом не помышляет, кроме того одного, к чему возбуждена; то ведать надлежит, что это есть действо Святого Духа. Будучи вся преисполнена приятными чувствами от неизреченной оной божественной сладости, она и не может в ту пору помышлять ни о чем другом, а только чувствует себя обрадованною неистощимою некоею радостию. Если же при таком возбуждении ум восприимет колебание некое сомнительное или нечистое какое помышление, и если при сем Святым Господним именем будет пользоваться для отвращения зла, а не паче по одной любви к Богу; то ведать надлежит, что утешение то от прельстителя и есть только призрак радости. Радость такая совне навевается и является не как качество и постоянное расположение души; видимо, что тут враг хочет опрелюбодействовать душу. Видя, что ум начинает проявлять верную опытность своего чувства, он и своими утешениями, кажущимися благими, подступает утешать душу в ожидании, что она, будучи развлкаема этою блажною мокротною сластию, не распознает своего смешения с обольстителем. По сим признакам можем мы распознавать духа истины и духа лестча (1 Ин. 4, 6). Никому впрочем невозможно ни божественной благости чувством вкусить, ни горечи бесовской ощутительно испытать, если кто не удостоверится в себе, что благодать во глубине ума его сотворила себе обитель, а злые духи гнездятся негде окрест членов сердца. Бесы же отнюдь не хотят, чтобы люди как-нибудь удостоверялись в том, дабы ум, верно зная это, не вооружался против них непрестанною памятию о Боге» (33).
Имеешь теперь и об этом достаточно сведений, – и довольствуйся тем, по совету Премудрого: мед обрет яждь умеренно, да не како пресыщен изблюеши (Притч. 25, 16).
Ближе же к существу дела можно сказать: кто объяснит сладость меда не вкушавшим его? Несравненно же более (невозможно не вкусившим объяснить) сладость божественную и радование преестественное и животочное, из сердечной чистой и истинной молитвы источающееся и текущее приснотечно, о коих говорит Богочеловек Иисус: иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждет во веки: но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды, текущия в живот вечный (Ин. 4, 14). И опять: аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет: веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече о Дусе, егоже хотяху приимати верующии во имя Его (Ин. 7, 37–39), – говорит наперсник. – И великий Павел подтверждает: посла Бог Духа Сына Своего в сердца ваша, вопиюща: Авва Отче (Гал. 4, 6).
Сия духовная сладость, преестественная и животочная, есть вместе существенное сияние и свет, и красота недоуменная, крайнейшее из желаний желание, Боговедение и обожение таинственное, невыразимым пребывающее и после какого-нибудь выражения его, недоведомым и после некоего уразумения его. Так говорит и св. Дионисий: «в сей, сущий над светом, мрак молимся мы приити, и чрез неувидание увидеть и уведать Сущего выше видения и ведания, (увидеть т. е., и уведать) самую сию неувидаемость и неуведаемость Его: ибо сие-то и есть увидеть и уведать Пресущественного и пресущественно воспеть Его, чрез отрицание в Нем всего тварного». – И еще: «Божественный мрак есть свет неприступный, в коем Бог живущим исповедуется, яко невидимый по причине безмерной явности и неприступный по причине пресущественного светолития. В сем мраке бывает всякий, сподобляемый уведать и увидеть Бога, чрез то самое, что не видит и не ведает истинно, когда бывает в Том, Кто выше видения и ведания, сие самое познавая, что Он есть за пределами всего, чувствами и умом познаваемого (или всего чувственного и мысленного)». – И Василий Великий: «неизреченны всецело и неописанны молниеносные блистания божественной красоты; ни слово не может выразить сего, ни слух вместить. Наименуем ли блеск денницы, или светлость луны, или сияние солнца, – все это недостойно к уподоблению славы и в сравнении с истинным светом далее отстоит от Него, нежели глубокая ночь или ужаснейшая тьма от полуденной ясности. Если красота сия, не зримая телесными очами, а постижимая только душою и мыслию, озаряла кого-либо из святых и оставляла в них невыносимое уязвление желанием; то, возмущенные здешнею жизнию, говорили они: увы мне, яко пришельствие мое продолжися! (Пс. 119, 5). Когда прииду и явлюся лицу Божию? (Пс. 41, 3); еще: разрешитися и со Христом быти, много паче лучше (Флп. 1, 23); и опять: