Поэтому я стоял посередине гостиной своей арбатской квартиры и зачитывал третий раз вслух странные советы для отложенного на пятьдесят лет моего первого в жизни турпохода.
Та попытка уйти на ночь для жарения картошки в костре состоялась в девятом классе. Мама выслушала меня и сказала: «Саша! У нас есть шикарная квартира на улице Горького и дача в Малаховке со всеми удобствами. Хочешь – приведи ее туда, хочешь – я поеду на дачу, а вы оставайтесь здесь. Но для чего надо ночью отдаваться комарам вместо красивой девушки и потом мыться слюнями – мне непонятно. Кроме того, бабушка испечет твой любимый штрудель с корицей, а я сделаю вид, что не знаю, где ты прячешь сигареты». Предложение мамы было заманчиво, и я остался без похода. Кстати, одноклассницу тоже уговаривать не пришлось, хоть для домашней легенды она и пришла ко мне на ночь с рюкзаком.
И вот теперь настало время узнать, что такое костер и палатки на самом деле. Горничной Тане, которая (согласно ее вертлявой ж…пе) явно в походы ходила довольно часто, было предложено собрать меня в пустыню по своему усмотрению. Единственное, на чем я настоял, – были гольф-ботинки фирмы Prada на толстенной подошве. Мне всегда было удобно стоять в них в песчаных ловушках на полях мировой шотландской игры, и я решил, что по еврейским барханам ходить в них тоже будет комфортно.
Когда «гхарна дивчина» услышала, что я попросил собрать меня в пустыню вместе с гольф-ботинками и рюкзаком LV, она почему-то хмыкнула себе в днепропетровские «цицьки» и со словами «все понятно… как только его жена терпит?» удалилась в гардеробную, поправив по дороге смущенное декольте.
И вот теперь я выкладывал все собранное этой дурой на стол, перед глазами некоего Рабиновича, бывшего израильского спецназовца, а теперь – пенсионера, проводника сумасшедших по пустыне. Он и высказал эту мощнейшую по точности мысль:
– С этим рюкзаком вы умрете по дороге. Оно вам надо?
Действительно, пустой рюкзак весил сам по себе килограмма три и довольно мило смотрелся в частном самолете. А вот спецназовцу Рабиновичу рюкзак не нравился.
– Я извиняюсь, а это шо? – продолжал бывший десантник, доставая двумя пальцами из стопки сложенных вещей мою шелковую пижаму с монограммой хозяина.
Объяснять наличие горничной-тормоза и мою походную неосведомленность я не стал, взяв всю ответственность на себя.
Отобрав у меня рюкзак LV и выдав вместо него легчайшую походную штукенцию, которая к тому же застегивалась на животе, Рабинович злорадно улыбнулся. В новый ранец положили две бутылки воды, кашемировый кардиган «Пьяной Лоры», смену носков и еду на день. «А это ты себе на х… намотаешь ночью, когда замерзнешь!» – произнес угрюмый десантник, положив мне в новый рюкзак шелковую пижаму, и позвал на завтрак в столовую гостеприимного кибуца.
Собственно, из этого модернизированного израильского колхоза и должно было начаться наше приключение.
Тринадцать нимф по-разному смотрели на меня, когда я вошел в столовую. Там был интерес, вызов, доверие, спортивный азарт, в общем, все, что присуще женскому взгляду в ситуации предстоявших пяти дней и ночей с неизвестным известным мужиком. Рабинович рассказывал про первый день испытаний. Нас ожидал многочасовой марш-бросок в гору. Потом привал – обед. И еще три часа до оазиса. Потом еще чуть-чуть, а там уже подъедет военный вездеход с палатками и всем необходимым для пустынного ночлега. Хорошенькие мордашки усиленно запихивали в себя все, что стояло на столе в преддверии трудного первого дня испытаний, возбужденно переговариваясь.
«Пойду налегке…» – молча наливая себе голый чай, с грустью подумал я о любимом домашнем унитазе из Японии, который моет, гладит, стирает и сушит, несмотря на все, что ему говорят и кидают в лицо каждый день.
О том, что в пустыне полно бедуинов, но нет ни одного биде, я знал давно, но никогда не думал, что столкнусь с этой проблемой лично. Короче говоря, завтракать я не стал.
Через час мы прибыли на место, и неугомонный Рабинович, опять скептически оглядев всего меня в шортах, сказал, что в такой компании мне явно не хватает пары палок для полного счастья. Другой бы на моем месте обиделся, а я посмотрел на возвышающуюся перед нами еврейскую гору антисемитской высоты – и палки взял.
Прошло два часа подъема. Нажравшиеся колхозной вкуснятины девушки отставали одна за другой. Я же летел впереди ангелом с лыжными палками под удивленными взглядами Рабиновича и барышень.
На привале нимфы дышали, слегка постанывая, как после секса со слоном. Будучи человеком сердобольным, я сочувственно смотрел на запыхавшиеся девичьи грудинки, слушал стоны, но помощи не предлагал. Наблюдать за лежащим в разных позах отрядом было значительно интереснее. После того как главный псих-сексолог пришла в чувство, мы начали довольно забавный разговор о преодолении себя, к которому подключились все дамы, успевшие к этому времени выйти из комы, как в свое время предки Рабиновича из Египта.
К моменту привала я более-менее освоился или, вернее, смирился с натурой. Не было ничего общего с той пустыней, которую я ожидал увидеть! Однажды мой приятель, посмотрев фильм «Эммануэль» и обалдев от увиденного, быстро слетал на два часа в Бангкок, а затем, разочарованный, долго плевался и еще дольше лечился. Такой же сюрприз получал сейчас и я. Ни одного жалкого песчаного барханчика в пустыне не было. Под ногами лежали миллиарды камней, по которым ходить невероятно сложно. Ноги, постоянно наступая на них и не находя ровную поверхность, напряженно гнулись во все стороны. Этот напряжеметр передавался дальше во все части тела. Выручала только жесткая подошва случайно надетых гольф-туфель Prada. Кроме того, я совершенно не представлял, что в пустыне есть горы, которые, по идее, умные люди (а мы все-таки были в Израиле) должны обходить, а мы, как извращенцы, зачем-то по ним карабкались.
На привале расхрабрившиеся дамы после всех психованных выкладок и разговоров закусили и двинулись вперед. Я опять попил водички и бодрячком рванул на вершину.
Гора в конце концов оказалась чем-то в виде огромного плато, а еще через полчаса передвижения я с удивлением обнаружил разбитый лагерь – шатер бедуинов. Правда, вместо гордых худых жителей аравийской пустыни с длинными ружьями из кино про английского шпиона Лоуренса навстречу вышла бедуинская бизнес-леди, завернутая во что-то типа украинской вышиванки, с татуировкой на лбу. «Торговка частная» пыталась нам продать ковер, понятную гадость «на покурить» и чай в стаканах, которые последний раз мыли мочой проходящих мимо верблюдов. Чайная заварка была из каких-то мелких камней, и я понял, что аромату напитка мы тоже обязаны кораблям пустыни.
Разглядывая «Чайную», я обратил внимание, что на рваной палатке висела вывеска, на которой было написано «Перекресток». Все забываю поинтересоваться у господина Фридмана, не входит ли данная точка в принадлежащую «Альфа-Групп» сеть супермаркетов.
Уходя, я заметил, что километрах в десяти двигалась другая группа туристов. Очевидно, все-таки и в пустыне в часы пик – толкотня и масса народа.
Становилось жарко. Мы бодро шли разговорчивыми кучками по камням и долам. Менялись собеседницы, вопросы и ответы, шутки и легкие «хи-хи» вперемежку с «ха-ха». Было весело и мило. Часа через два мы очутились около вожделенной прохлады.
Оазис оказался довольно забавной штукой. Это был водопад, который бурлил где-то в пещере, с озером там же где-то около него, и второе озеро побольше, уже на свежем воздухе. Если в гроте вода была градусов пять-шесть, то на солнце это было уже совершенно другое дело. Градусов семь, а то, может быть, и все семь с половиной! Просто кипяток. Три грации мгновенно разделись, и перед моими единственными мужскими глазами вместо запыленных девушек из похода предстали три богини. С торжественным криком «уё» они вместе со своими придатками, зажав нос, прыгнули в воду. Смотреть долго на обнаженных нимф, плещущихся в воде, было просто невозможно. Я снял рубашку и, насвистывая «простата с придатком не пара, не пара», пошел писать за соседний валун. Лезть в такую прорубь я не решился: мама была бы против.
К пяти часам мы раскинули бивуак где-то километрах в пяти от оазиса.
Первый раз в жизни я готовился спать в палатке. Но ее каким-то образом надо было еще разложить. До этого дня я раскладывал массу кого и чего угодно, но палаток в этом списке не было. Рабинович сказал что-то не очень приятное на иврите в мой адрес. Я все понял, но так как мне нужно было, чтобы он соорудил мне домик, то пришлось дипломатично промолчать.
И вот настал момент, которого я ждал много десятков лет. Мы сидели вокруг костра, псих-сексолог руководила процессом, разговор завораживал, мы пели песни, пили какую-то сорокаградусную бурду, меня кто-то за что-то крепко держал, и я тоже лежал на чьей-то груди и что-то кому-то говорил. В общем, было очень хорошо. Девушки по очереди бегали в ночную пустыню к скорпионам. Я тихо злорадствовал, так как ничего не ел весь день, поэтому никуда не бегал и был более-менее свеж в определенных местах.
Стало дико холодно. Сердобольная красавица предложила мне теплые вещи. Я согласился. То, что казалось на очаровашке завораживающими взгляд леггинсами, тут же стало на мне обыкновенными кальсонами.
Наконец мы расползлись по палаткам. Все спали по трое. И только я – один. Я залез в какой-то огромный презерватив, который, как и положено этому изделию, назывался «переспальный мешок», и постарался пристроиться на ночь. Попытка оказалась не очень удачной. Во-первых, подо мной на уровне копчика под палаткой оказался огромный острый камень, а во-вторых – я привык спать голым, и мне все на себе мешало. Для начала пришлось перевернуть весь вигвам до его основания, но проклятый булыжник я все-таки нашел. Раздеться я не рискнул. В таком состоянии я и попытался заснуть еще раз. Но не тут-то было: в соседней палатке усиленно шептались.
– Девочки, мне неудобно. Подвиньтесь. И перестань так громко дышать! И вообще тут тесно.