Настроение у вояк было жизнерадостное, было слышно, как они весело смеются, о чем-то перешучиваясь друг с другом. В глаза бросалось то, что вражеские вояки были явно разделены на две части, держались двумя группами на некотором расстоянии друг от друга. Одни кучковались около полевой кухни, другие – возле костров, на которых разогревалась еда. Приглядевшись к флагам, реющим над бронетехникой, догадался что перед нами сводный отряд из двух рот: одна – польская, другая – украинская. Вот так захватчики! Братушки-славяне!!! Мерзавцы! Вспомнились военные трофейные хроники советских лет, там тоже показывали довольные морды фашистов в первые дни войны. Тогда фрицы смеялись и радовались войне, прямо как эти сейчас!
Взводный пошушукался со своим замом, невысоким полноватым дядькой лет шестидесяти, который, судя по слухам, воевал еще в Афгане, и выдал свой вердикт:
– Надо по ним сейчас ударить. У нас шесть гранатометов. Одним залпом накроем всю эту свору, отстреляемся из леса и отойдем к дороге. Нельзя ждать, пока они поедят и, погрузившись на броню, покатят дальше. Все согласны?
Я и остальные промолчали. Глядя на лица своих сослуживцев, понял, что они боятся. Но никто не возражал против атаки на врага.
– Даг и Историк, вы с оптикой занимайте позицию здесь, – приказал нам с Расулом взводный, – а остальные – за мной. Парни, ваша цель – радисты, командиры и водители машин. Начинаете, как только мы дадим залп из гранатометов. Поняли?
Мы синхронно с Расулом кивнули, и как только остальные разведчики скрылись среди деревьев, принялись обустраивать свои позиции. Я разместился за широким, раздвоенным у самой земли стволом сосны. Утоптал снег, расстелил сверху коврик-пенку и улегся на него. Ствол опер на расщелину ствола и, глядя в оптический прицел, принялся выискивать тех самых командиров, радистов и прочих мехводов. Расул свою позицию устроил среди веток, взобравшись по стволу метров на шесть. Там тоже ствол раздваивался, и он, привязав себя к толстой ветке, устроился, как орел на помосте.
Скажу честно, в этот момент я нисколечко не боялся, вот ни капельки. Наоборот, тело охватили охотничий азарт и предбоевой мандраж. В оптику прицела я разглядел нескольких командиров, которые, стоя в сторонке, пили что-то из термоса. Судя по их довольным рожам и по тому, что они закусывали, распивали они явно не чай.
Время текло необоснованно медленно, я никак не мог дождаться начала атаки, сколько ни прислушивался, а выстрелы прозвучали все равно неожиданно. Хлопнули один за другим шесть выстрелов, стремительные росчерки ракет ударили в скопище техники и людей. Самый большой урон нанесли ракеты из гранатометов РШГ-2.
Реактивная штурмовая граната РШГ-2 представляет собой реактивный снаряд с термобарической боевой частью калибром 72,5 мм, иначе называемой «боеприпас объемного взрыва». Мощность взрыва такого боеприпаса равняется мощности трех килограммов тротила.
Взводный с остальными бойцами подобрались метров на триста, и все шесть ракет ударили точно в цель. Противотанковые, кумулятивные гранаты ударили по бронетехнике, подбив два БТРа и две БМП, а штурмовые гранаты взорвались среди живой силы противника.
В суматохе взрывов я потерял из виду примеченную группу командиров, распивающих спиртное из термоса, да и радистов с механиками-водителями, к своему стыду, особо не рассмотрел. Чтобы не тратить время зря, принялся стрелять в копошащийся человеческий муравейник. За десять минут я расстрелял все двенадцать обойм, которые у меня были снаряжены. Сколько поразил при этом солдат противника, и не сосчитать. Бил, особо не выцеливая, стараясь стрелять по группам вражеских бойцов.
После того как остальные отстрелялись из гранатометов, они открыли огонь по врагу из пулемета и автоматов. Поскольку их было больше, и они располагались значительно ближе к врагу, чем мы с Расулом, то нас враг не замечал.
Я расстрелял несколько групп вражеских солдат, которые грузились в машину, они толпились перед задним бортом, толкались и мешали друг другу. Только после того как замертво упал их пятый побратим, они сообразили, что находятся не в самом безопасном месте, и разбежались в разные стороны. Потом я всадил обойму в расчет крупнокалиберного пулемета, сразив пулеметчиков четырьмя выстрелами, остальные патроны добил в корпус самого пулемета. А дальше бил, не разбирая кто есть кто, просто ловил очередную цель в перекрестие прицела и нажимал на спуск, в случае промаха вносил корректировку и вновь давил на спуск.
Безнаказанная стрельба с нашей стороны продолжалась недолго, минут десять, потом вражины разбежались по безопасным нычкам и начали активно отстреливаться. Последним выстрелом из РПГ-7 с нашей стороны удалось поджечь «наливник» – автоцистерну на базе трехосного КамАЗа. Полыхнуло будь здоров, как будто изверглось жерло вулкана, раскаленное море огня плеснуло в разные стороны, затопив площадку, на которой разместилась бронетехника.
– Дядя Леша, у тебя патроны еще есть? – раздался сверху крик Расула.
– А ты что, все истратил? – удивился я.
– Ага, все в дело ушло. Видел, как шайтаны бегали? – довольно оскалился подросток.
– Слезай, у меня пусто, – развел я руками. – Пошли, ближе подойдем, может, у мужиков чем-нибудь разживемся.
Подросток слез с дерева, но дальше мы никуда не пошли, так как со стороны дороги подошли наши основные силы. Мы тут же разжились патронами, к нам добавились еще четверо стрелков с СВД и расчет крупнокалиберного пулемета. Остальные растянулись цепью вдоль кромки леса, и как только комбат дал команду «огонь», начали стрельбу из всего, что было.
Одна рота все это время быстрым шагом, переходящим в бег, двигалась по дороге. Под прикрытием массированного огневого налета запасная рота скрытно подошла со стороны дороги и атаковала позиции врага. За час наш батальон выбил врага из села Старая Хворостань и захватил мост через Дон. Во время боя мы потеряли шесть человек убитыми. Также было семь тяжелораненых и трое легкораненых бойцов.
В одном из сараев нашли расстрелянных селян, они лежали скопом: две бабки, один старик и женщина с двумя детьми. Куда делись остальные, мы не знали. В плен взяли восемнадцать вражеских солдат. После допроса всех расстреляли, потому что конвоировать их в тыл никто не хотел, а штаб сказал: «Что хотите, то и делайте с ними, не до них нам сейчас. И вообще, какого хрена вы там делаете, если у вас был приказ двигаться к Аношкино. Ну, ладно, раз захватили мост, держите его». Комбат, услыхав такую новость, как-то сразу приуныл, видимо, понимая, что нас, скорее всего, здесь и забудут.
На трофейном грузовике отправили в тыл раненых, а сами перешли через мост и принялись окапываться на другой стороне. Окапывались с умом, используя трактор. Оружия и патронов хватало, смущало только, что трофейное вооружение было под натовский калибр.
Собственно говоря, на этом победный путь нашего добровольческого батальона закончился. К вечеру прилетели беспилотники и разнесли вдребезги наши позиции за рекой. Собрав раненых и убитых, мы оттянулись к Старым Хворостаням. Прицепив к трактору прицеп, уложили туда раненых и отправили в тыл. В строю осталось сто двадцать человек.
Утром прилетели наши самолеты и раздолбали мост, а заодно накрыли селуху, в которой мы квартировались. Попытки связаться со штабом и летунами ни к чему не привели, нас никто не слышал. К обеду появились вражеские передовые машины и приготовились к переправе, отстреляли по ним несколько трофейных КПВТ и ПТУРов и отошли в лес. В лесу закопались на совесть, взрывая землю с помощью снарядов.
В этом лесу мы уже второй день и сидели, переживая один огневой налет за другим. Нас долбили из вражеской артиллерии, накрывали ракетные залпы, пару раз прилетали самолеты, причем один раз вновь наши, российские штурмовики. Утюжили наш лес со всех сторон! И чего они к нему прицепились?!
Я лежал на дне собственноручно выкопанного окопа и немел от страха. Сверху сыпались земля, деревянная щепа и отборные маты взводного, сидящего в соседнем окопе:
– Вот летуны, падлы такие! Вернемся назад, я вас научу Родину любить! Чтобы вы всю жизнь гадили задом наперед!
– Историк! Историк! – раздался приглушенный шепот сверху.
– Чего? – тихо произнес я, кривя рот.
Сверху свешивалась голова бойца в шапке-ушанке.
– Комбат приказал вам в разведку идти. Надо узнать, готовят немцы переправу или нет.
– А я здесь при чем?
– Ну ты же разведка? Вот и вали! Вас всего трое осталось, взводный ваш, по ходу дела, того, сбрендил, руку себе разгрыз, еле успокоили. Пришлось связать, кровищи натекло, как с кабана!
Стрелять перестали. Пережившие обстрел выползали из окопов, чтобы немного размяться, привести свои убежища в порядок и вновь схорониться них.
Я, Расул и Миша Воркута втроем поползли в сторону села. Лес представлял собой мешанину из земли, снега и переломанных стволов сосен. В нескольких местах над воронками курился дымок, пара сосен горела, раздавались стоны о помощи и крики раненых.
Вооружен я был трофейным автоматом – «калашом» украинской сборки под натовский патрон 5,56 мм, Расул так и таскался с моим «тигром», а у Миши был АКМ с подствольным гранатометом и РПГ-26.
Мы как раз добрались до опушки леса, вернее до того места, где раньше была опушка леса, и остановились, чтобы передохнуть в глубокой воронке. Что сюда прилетело, непонятно, но ямища получилась эпическая – метра два в глубину и не меньше десятка метров в диаметре.
– Старшой, посмотри, чего там? – Глазастый дагестанец опять что-то углядел в перепаханном поле.
Я выбрался на край воронки и принялся вглядываться туда, куда показывал Расул.
– Не вижу, – пожал я плечами.
– Вон, гляди, как будто шевелится кто-то, – вновь ткнул пальцем подросток.
В том направлении, куда указывал глазастый дагестанец, действительно что-то шебуршалось. Приглядевшись, я понял, что это кто-то ползет по полю в белом маскировочном костюме. Зуб даю, что это вражеский диверсант. Враг полз не на нас, а в стороне.