Время за игрой идет куда незаметнее. Часы на фронтоне «дотикали» до восьми утра, но никто не поинтересовался бы, который на улице час, если бы из отеля не выскочил бодрый от боли капеллан со стеклянным взглядом, а на улице его и его ротвейлера не встретила большая толпа адептов с штандартами УНА-УНСО, портретами Степана Бандеры и зажженными факелами. С кличем «Украйна понад усе!» отец Микола двинул колонну маршем на холм, к православному храму. Только теперь импресарио Вальдемара опомнился и засобирался на выход, потянув за собой шоумена.
— У меня что-то осталось от стэка! Но придется соскочить, дела! — отшутился Вольдемар, все же дождавшись, пока фишки обналичат. — Прошу прощения, надеюсь на скорое свиданьице.
За сим артист и его «оруженосец» попрощались и убыли на предоставленном губернатором для всей агитбригады из Киева транспорте — вместительном бусе с охраной — подальше от зоны так называемой АТО. От греха подальше.
Классическая музыка «живой ставки», усаженного на табуретку пожилого виолончелиста уже не доставляла такого эстетического удовольствия, как первые его композиции, о которых его даже просили рассказать подробнее. Музыкант с таким упоением поведал в тот момент о Ференце Листе и Амадее Моцарте, что его приказали покормить.
Именно я исполнил это распоряжение, вывел затравленного музыканта на улицу и положил ему внушительную порцию мяса с луком. Он ел словно в последний раз в жизни. Я не стал задавать ему интересующий меня вопрос до тех пор, пока он окончательно не насытился и не запил поглощенную свинину компотом из сухофруктов. Вопрос, заданный напрямую, мог ввергнуть дирижера в шок. Поэтому я начал издалека. Откуда он, чем занимался, как оказался в плену… Спустя десять минут доверительного разговора я окончательно убедился, что именно этот человек является отцом Митяя и Кристины. О том, что я знаком с его детьми, говорить испуганному музыканту не стоило. Я предложил ему выспаться у нас в «зилке», на что он с благодарностью согласился.
Игра продолжилась уже без представителей индустрии развлечений и деятеля искусства. От этого она стала намного скучнее, молчаливее, над столом нависла тяжелая атмосфера рокового визави хищника и жертвы.
Тревожное молчание нарушил Дмитро Ярый, главарь корпуса «Правого сектора», насчитывавшего, по его собственным словам, двенадцать батальонов. Во время застольного разговора и неудачной для него игры Ярый не раз вступал в словесные перепалки с везучим американцем. Тот почему-то именовал батальоны сектора ротами, уверяя, что в них нет специалистов по связи, наводчиков, отсутствует звено младших командиров и расчетов, что возглавляют их не профессионалы, а политические выскочки. Обиднее всего было услышать, что его побратимы сознательно избегают фронтовых боев с пророссийскими формированиями, и максимум, на что они способны, так это на партизанскую диверсионную войну…
— Раз уж мы тут говорим о партизанах, отчего ты представляешься Партизаном? — задал он вопрос «положенцу», медленно оценивающему свои карты.
— Вместо паспорта у меня вот это, — он показал татуировку на руке в виде знака «омерта». — Этот знак означает «обет молчания».
— Дмитро, у меня он заговорит! — вставил Гроб, но никто не оценил шутку.
После демонстрации тату Партизан добил очередной бычок и затушил его о стеклянную пепельницу, где уже скопилась целая горка фильтров Урбана. Правая рука губернатора Днепропетровской области все время отвлекался от игры телефонными разговорами, то и дело вставал из-за стола, и было видно, что игра его интересует постольку-поскольку, а не уходит он исключительно вследствие хронической бессонницы.
— Я слышал от нашего нового друга, что вы, уважаемый, пытались отжать бизнес у этих милых людей, приютивших нас на ночлег, когда они старались выжить и устроили у себя безобидный покерный стол? — строго взглянул прервавший игру Урбан на позеленевшего от нехороших предчувствий бывшего прокурора. — Ведь так?
— Так! — подтвердил осмелевший Глеб.
«Прокурор» попытался было изложить свое видение ситуации и снова показать фотографический портрет своей некрасивой жены в бриллиантовом ожерелье, однако как-то быстро сник.
— Не хотите ли компенсировать свое бесчестие неким взносом доброй воли пострадавшим от вашей коррупции предпринимателям?! — пронзил его орлиным взглядом доверенный человек всемогущего губернатора.
— Хочу! — умело косил под дурака свергнутый прокурор, держась за неадекватность как за единственную соломинку, способную вытащить его из смертоносной вязи.
— Ну дак компенсируй! — повелительно гаркнул Урбан.
Прокурор ополовинил свой стэк и передал фишки торжествующему Глебу. С учетом многочасовой игры, лишившей прокурора большей части средств, сумма была не такой внушительной. Однако Глеб, смерив свалившийся с неба куш на глаз, приблизительно оценил его в тридцать тысяч. Вот она жар-птица! Вот он, ее хвост!
— Я могу обменять их на кэш?! — не веря в свое счастье, поинтересовался Глеб.
— Конечно, можешь, это же справедливая компенсация и твои фишки! А ты сознательный гражданин, который помогает выявлять пособников сепаратистов и русских оккупантов. Надеюсь, ты ничего не скрыл. С тебя полный список всех причастных к беззаконию лиц.
— Конечно! Конечно! — тараторил Глеб, меняя фишки на наличные. — Все! Тридцать тысяч! Все! Я закрываю сейф. Вот, кладу ключик наверх. Под охраной ребят. Спасибо! Можно немного виски?! А то в горле пересохло…
Урбан, не скрывая брезгливости, протянул ему свой недопитый рокс, и Глеб смачно опустошил оставшийся на донышке глоточек.
— Да! Безобидный покер, — причитал осчастливленный Глеб. — В России казино запретили, здесь у нас тоже. Какая чудовищная ошибка. Это ж налоги. Ведь верно? И рабочие места! Верно ведь?! Можно организовывать выездные покерные турниры. Я умею. Когда все наладится, конечно, надо будет восстановить этот бизнес. Я бы очень пригодился вам в этом. Как менеджер. Я бы все организовал. И договороспособных девушек!
— Твоих марамоек мы уже видели! — констатировал Гроб очевидное фиаско шустрого лакея, как сутенера для высоких особ.
Глеб не обиделся. Словно не услышал издевки. Он так же доверительно сообщил всем присутствующим, что мог бы сделать заведение высочайшего уровня в любом освобожденном от сепаратистов городе. Однако Урбан его перебил:
— Ты нам нужен сейчас в иной ипостаси! Составляй списки неблагонадежных. Вычисляй врагов!
— Конечно! Конечно! — понимающе кивал Глеб, но продолжал твердить о своем: — Да, а то стало совсем туго после запрета на игорный бизнес. А здесь, в пятнадцати километрах от границы с Россией, все будет чики-пики. Россияне богатые сюда ломанутся.
— Ты что мелешь, придурок?! — пресек бред замечтавшегося провинциала Дмитро Ярый. — Мы русских выдавливаем, чтоб они наших девиц не трогали, а ты намерен их приглашать? И украинских женщин превращать в русских путан?!
— Так я не для того, — перешел на извиняющийся тон Глеб, — я не про девиц. Я про эффект экономический. Как в Минске, там ведь есть легальные казино…
То, что погрузившийся в свои фантазии Глеб считал фартом и заманчивой перспективой стремительного обогащения за счет российских игроков, показалось Ярому кощунством. Он хотел было встать, чтобы поставить пребывающего в эйфории придурка на место, вернее положить его прикладом, но обстановку разрядил Уайт:
— Молодой человек просто не понимает, что эта война надолго. Что Минск ставить в пример победившей демократии — верх цинизма. Глупый молодой человек. Давайте лучше попросим его организовать кофе!
Глеб убежал выполнять просьбу американца, и скоро Марта принесла кофе.
Когда она ушла, Уайт произнес:
— Кофе растворимый, дерьмо! Но я бы выпил целый термос этого дешевого дерьма, если бы эта хозяюшка приносила его мне в постель, по чашечке, чашка за чашкой, с утра до самой ночи. Хороша! И, по всей видимости, влюблена в своего муженька-деревенщину.
С этими словами он незаметно для головы погладил под столом руку подсевшей к нему поближе Лусии…
Глава 16Партизан
Партизан прокручивал в голове все возможные результаты игры, не связанные с везением или комбинациями, с качеством блефа или высотой стэка. При любом раскладе его ожидал плачевный итог.
Как только Малевич, тертый калач, его доверенное лицо и многолетний подельник по «катке с лохами», привезет общак, игра должна была закончиться резко и неутешительно и для него, и для его вынужденного вестового. Мясник с «погонялом» Гроб «завалил» пленного не моргнув глазом. Жестокая гнида. Партизан не сомневался ни на секунду, что его ожидала та же участь. И он, естественно, искал способ ее избежать.
Рассчитывать приходилось только на себя. Был только один вариант выйти из воды не утопленником. Для этого нужно было повторить один старый трюк, который они с Малевичем провернули в не менее лихие времена. Где-то в 2004-м.
Поэтому Партизан и сказал в предоставленную трубку буквально следующее:
— Надо будет подогнать общак на крупную игру, как в Одессе. Все до копеечки привези в «Парадиз» на площади перед администрацией, в том же колоре. Кэш собери весь, без бумажной волокиты. Чтоб железно. В полдень, ну ок, только без задержек, иначе грохнут обоих…
Партизан ждал Малевича, точно зная, что старый приятель его не подведет. Не бросит. Только теперь они поменялись ролями. Он находился за столом, вместо Малевича, а Малевич выступал в несвойственной виртуозу роли вербовщика, казначея и курьера. Координировать братву картежнику было впервой, но не боги горшки обжигают.
Вся местная «блатота» не спешила мимикрировать в политические. Ждали своего часа. Но и не мародерствовали. Во всяком случае, к населению старались проявлять лояльность. Даже из чувства самосохранения. Теперь у многих было припрятано оружие. В хозяйстве пригодится. Да и городок маленький.
Глядя на своих новых надсмотрщиков, поставивших на его татуированном теле скоропостижный крест, Партизан понимал, с кем имеет дело. А этого рейдера Урбана, который еще в мирное время отжимал предприятия области в интересах своих днепропетровских патронов, он узнал. Безжалостная тварь. Цепной пес. Теперь они хотели приватизировать всю страну.