«Ах, Лусия, Лусия. Как же я тебя любил, — убивался по вечерам за стопкой новый мэр. — И как ты меня разочаровала. Ошибся я в тебе…»
Хозяйственником он был крепким. Городок преобразился. Война хоть и стояла на пороге, с мэром-пулеметчиком народу все было не так страшно. А у кого нет скелета в шкафу? За каждым водятся грешки и тянется шлейф былых пороков. Он был на своем месте. Отремонтировал школу, сперва национализировал отель, а затем передал его в бессрочную аренду знакомым нам Денису и Марте, восстановил ворота и кровлю в храме на холме, подружился с новым настоятелем. Познакомился во время ремонта учебных классов с женщиной. Ровесницей. Учительница литературы. Очень образованная. Как завершился ремонт, она стала директором школы, а после официального развода он на ней женился. Лусия, говорят, побрилась наголо, как узнала. Ему от этого известия почему-то сделалось приятно. Значит, не забыла. Скучал мэр по бывшей жене. Но новую свою спутницу не обижал. Не за что было. Хорошо готовила. Очень любила и его приучила к чтению. Она знала много наизусть. Например, это, из Верде:
Разбитую вазу не склеить,
Осколков с земли не собрать,
В остывшей душе не посеять
Былую любви благодать.
Нельзя свое сердце заставить,
Как прежде, любить и мечтать,
Нельзя все обиды оставить
За дверью и снова летать.
Обратно вернуть невозможно
Прошедшие дни и года,
Но все же уйти очень сложно,
Расставшись уже навсегда.
Больше не будет в его жизни Лусии. Он потерял ее навсегда…
Глава 25У генуэзских башен
Украинская блокада сказывалась. Нам повезло, что мы выбрали до Крыма продуманный заранее маршрут. Составлял я его по-военному скрупулезно и убедил отца Кристины и Митяя, что он абсолютно безопасен. Адамович доверил мне самое дорогое. Сына и дочь. А я не привык подводить.
Первую часть пути мы планировали преодолеть автомобилем. Расстояние не бог весть какое, всего двести пятьдесят километров. Территория под контролем ополчения. Часа за четыре можно было обернуться. Даже огибая ухабы и выбоины. Но дернула меня нелегкая выбрать водилой дядю Ваню!
Денег у меня было негусто. А он оказался рядом, да еще и дешевле любого таксиста. Фактически задаром вызвался отвезти до Ростова. Ему, как он выразился, туда нужно было позарез. Стало быть, оказались мы случайно попутчиками. Оттого и сдался я его уговорам. Главное — до южной столицы России добраться, билеты на самолет до Симферополя приобрел я заранее. Это чтоб не прохлаждаться в течение суток на керченской переправе…
Итак, поехали до Ростова через Торез, Снежное и Мариновку на машине вызвавшегося нас «домчать» на своей «копейке» дяди Вани. Хмурые ребята в банданах на блокпостах по всей дороге нас не шмонали, у меня был «проездной вездеход» — бумажка с печатью ДНР и росписью действующего министра обороны. Подсуетился, как говорится. И правильно сделал. Хоть на этом сэкономил время. Вернее, только на этом и сэкономил…
Паек с тушенкой, походной гречневой кашей и с белым хлебом был на перекус.
— Хоть за бензин давай буду платить, дядя Ваня! — предложил я еще в Донецке, но он наотрез отказался, сказал, что берет за компанию нас. Меня в качестве охранника его «инкассаторской машины». И еще заплатит мне за эскорт.
Посмеялся я, но согласился и на это. Делать нечего.
Пока ехали, а «копейка» не разгонялась за всю дорогу выше пятидесяти километров в час, дядя Ваня поведал нам, что является филантропом-благотворителем, чем несказанно повеселил Митяя. Но усмешку пацана не воспринял за оскорбление. Правда, словно в отместку, немного утомил своими сказками, слова вставить не дал, только говорил и говорил…
— Вот, значит, о чем я. В Ростов ведь с определенной целью мне надобно — хочу деньги пожертвовать семьям беженцев. Они там вынужденно обосновались. Временно. В Ростовской области, как и в Крыму. Местным не понять. Они уж шакалами на наших глядят.
— Так уж и шакалами, дядя Ваня? Что за чушь-то! — не согласился я.
— Так и есть, шакалами, — уверенно стоял на своем дядя Ваня. — Чужаки мы для всех. И для западенцев, и для россиян. Сами по себе. И на произвол судьбы брошены. Не понимают они, что человек не для войны создан, а для мира. Говорят, чего, мол, за свою землю здоровые детины не встали грудью. Почему разъезжаете по Крыму да по Ростову на машинах своих дорогущих с луганскими и донецкими номерами. Только это им в глаза бросается! Мишура. А сами, сами-то как себя бы повели, коли бы к ним на порог война постучалась? Не ховали бы свой скарб по сусекам? Не прятали бы нажитое? Не бежали бы от войны? Чтоб укрыть семьи и самим спастись с Божьей помощью? Люди-то мы обычные, к работе ладные, к подземелью привыкшие. К грязи, к рудникам, но не к войне. К шахте, но не к могиле. Нельзя так. Нельзя людей трусами обзывать. Без основания это. За землю свою встанет шахтер, когда капля чашу терпения переполнит. Тогда встанет. Таков любой человек. Не только я, не только ты. Последнее отдаст человек. И жизнь положит за землю свою и дом. Потому как поймет, хоть и поздно, что нет государства, которое защитит. Нет героя, кто заслонит. А должен ведь был по любому маломальскому разумению появиться. И тогда человек сам героем станет или, как я, благотворителем. Вынужденно.
Мудрые речи дяди Вани никак не стыковались с его внешним обликом, особенно с неизменной каской «и в снег, и в ветер» на голове. Посему воспринимали мы сказанное с большой долей иронии.
Еще рассказал дядя Ваня, что уже помог семье убитого казака в Счастье, сироте в Алчевске и выделил средства на ремонт ворот пострадавшего храма. Заливал настолько правдоподобно, что Митяй перестал ухмыляться, а Кристина и вовсе воспринимала все слова нашего шофера за чистую монету.
Пару раз останавливались на обочине. Перекусить и справить нужду. А дядя Ваня еще и фонарик свой на каске протирал. Аккуратно, бархатной натиркой. Тер, как бляху от ремня.
Довез нас дядя Ваня без особого шика не за четыре часа, а за восемь. Но гандикап в распоряжении имелся. Прямо до аэропорта довез. На рейс не опоздали. Мы его сердечно поблагодарили, но он никуда не спешил. Вышел проводить.
У стойки регистрации отвел меня в стороночку и тихо сказал:
— Лешка, твоя она… — так и сказал, а потом исчез минут на двадцать, пока мы стояли в очереди в тесном терминале. Вернулся и снова взял меня за руку, захотел перекинуться парой-тройкой фраз наедине.
Честно говоря, я тогда практически ничего не понял. Спешил. Да и как-то замысловато прозвучали его слова:
— Смотрит она, и ты смотришь. Один в глазах огонь. Будете вместе, зовите на свадьбу. Могу не успеть. Так что торопитесь. Как из отпуска вернешься, сразу ячейку тринадцатую найди. Подарок это на свадьбу мой. Не хотел говорить. Не привык жаловаться. Рак у меня. Легких. Издержки профессии да курева сызмальства. Лечить поздно. Могу до свадьбы не дотянуть. Но вот тебе номер ячейки. Запоминай — 13. И год смерти моей. Код это. Я на свадьбе у вас буду все одно самым дорогим гостем…
— Дядя Ваня, хорош хоронить-то себя. Ладно тебе, числа, коды. Но фантазер ты знатный! Спасибо тебе… — пора было идти к зоне вылета, объявили посадку. Так мы и попрощались с хорошим человеком.
Аэропорт Симферополя встретил нас одним-единственным баннером, но повсюду. Рекламировали байк-шоу «Ночные волки». Не было больше пограничного и таможенного контроля. Россия. Самолеты приземлялись с периодичностью десять минут. Аэропорт, загруженный под завязку, на пределе своих возможностей справлялся с пассажиропотоком. Попасть в Крым по суше было теперь невозможно. Украина перекрыла сухопутную дорогу. Негласно. Препятствия чинились на ровном месте. Рисковать своим автотранспортом, грузом да и собственной жизнью никто не собирался. Когда в стране анархия, легче добраться до желанного Крыма обходными маршрутами. Хоть на перекладных. Так поступили и мы. И добрались до Севастополя без особых происшествий и нежелательных встреч, а потом и до Балаклавы.
Отпуск в бархатный сезон прекрасен. Кипарисы и туи в Форосе издают такой аромат, что хочется лечь на траву и уснуть, как в детстве, безмятежно и глубоко. Ялта несколько опустела, но зато не напоминала муравейник. Большая Морская в Севастополе, отстроенная пленными немцами после войны, сверкала на солнце белым инкерманским камнем. На проспекте Нахимова больше не было отделений украинских банков и «Макдоналдса». Вместо них появились российские офисы и «РусБургер». С бигбордов строго смотрели «вежливые люди», напоминая, что есть вещи, которые на порядок выше сиюминутной выгоды. В сувенирных лавках торговали майками с трафаретом Путина. Я приобрел одну в подарок политизированному не по годам Митяю, мечтающему повоевать в качестве разведчика в луганской бригаде Мозгового. Боялся не успеть до разгрома хунты. Я успокоил его словами:
— Не боись, успеешь, это надолго…
Он попросил уточнить:
— На сколько примерно война затянется?
Я почесал затылок и ответил:
— Лет на пять. Как Великая Отечественная…
Мы гуляли с Кристиной по набережной Балаклавы, любовались спокойным морем и чистым безоблачным небом. Именно так должно выглядеть мирное небо. В нем можно увидеть воздушного змея или прогулочный вертолет, но никак не беспилотник или пикирующий на жилой квартал сбитый истребитель.
Русский писатель Куприн блестел бронзой своей статуи, отражая солнечный свет. Пришвартованные шлюпки качались у пирсов, скучая по туристам. Мореманы-извозчики томились в ожидании пассажиров. Приезжих стало меньше. Но народ не роптал. Все прекрасно понимали текущий момент. При этом цену все же заламывали…
— Прокачу с ветерком. Плати пятьсот рублей, тогда не будем ждать никого. Одних довезу. Прям до Серебряного пляжа, а хотите — до Яхонтового. Могу и на Фиолент, чтоб не поверху по тыще ступенек. Не через монастырь, а прямо к лежакам!
— Спасибо… Мы пешочком. До ближнего.