То, что в ополчение шли «одни старики», давно стало общим местом в литературе. Однако этот тезис, как правило, основан на общем, визуальном и, разумеется, субъективном впечатлении свидетелей, воспринимавших ополченцев как пожилых людей[649]. Однако более зрелый средний возраст ополченцев подтверждается и документально. В той же 1-й дивизии народного ополчения Ленинского района Москвы бойцы 1904–1895 годов рождения (2-й возрастной разряд) составляли наиболее солидную когорту – 2326 человек (30,4 процента). Кроме того, ополченцев 1896 года рождения и старше (3-й разряд) насчитывалось 848 человек (11,1 процента)[650]. Таким образом, доля лиц старше 37 лет составляла в дивизии 41,5 процента. По Ленинградскому району Москвы (18-я дивизия) в ополчение было отправлено 9576 человек, из которых лиц от 36 до 45 лет (2-й разряд) 3031 человек (31,6 процента). Наконец, ополченцев старше 45 лет (3-й разряд) насчитывалось 1357 человек, или 14,1 процента[651]. Доля возрастных ополченцев составляла, таким образом, 45,7 процента. Среди ополченцев Дзержинского района Москвы (6-я дивизия), на которых имеются сведения о возрасте, большая часть (1190 человек, или 59,2 процента) относилась к возрастам старше 36 лет, причем преобладающей была когорта от 37 до 48 лет[652]. Есть примеры и действительно глубоких старцев, принимавшихся в ополчение в порядке исключения. Например, в 1-й ДНО Москвы числился старый партизан Гражданской войны И.И. Резниченко – «человек очень живой и веселый, несмотря на свой возраст» – 90 лет!..[653]
Если прибавить, что многие из представителей интеллигенции не обладали крепким здоровьем и никогда не проходили службы в армии, то есть буквально не умели держать в руках оружие, то представляется очевидным, что многим из них, пожалуй, вообще было не место на военной службе. «Это была сугубо гражданская штатская публика, в своем большинстве совершенно не приспособленная к фронтовым будням и лишениям», – вспоминает бывший ленинградский ополченец И.З. Френклах[654]. Бывший начальник санитарной части 13-й Московской дивизии Ростокинского района М.В. Яковенко описывал бойцов дивизии так: «В основном это были вчерашние счетные работники, музыканты, хозяйственники, инженеры и техники – одним словом, служащие московских предприятий, все народ пожилой и сугубо мирный, в большинстве никогда не имевший дела с огнестрельным оружием, слабый и больной тысячью хронических болезней»[655]. Сложно было ожидать от них боевой выучки и стойкости к трудностям военной службы, сравнимых с теми, которые демонстрировали красноармейцы молодых возрастов, прошедшие программу обучения по воинской специальности.
Нельзя сказать, что власть не беспокоил вопрос о целесообразности отправки на фронт, на должности рядовых бойцов высококлассных ученых, преподавателей, инженеров, управленцев, квалифицированных рабочих. Ниже показано, что часть из них еще в период формирования или после первых боев теми или иными способами отзывалась на рабочее место.
Итак, очевидно, что ополченцы-горожане соответствовали критериям «лучших людей» советского общества, являлись бенефициарами социалистического строя. Они, безусловно, отличались по своим социальным и демографическим качествам от красноармейской массы. Эти качества конвертировались в высокий боевой дух и, как тогда говорили, «здоровое политико-моральное настроение». Это отмечают все без исключения источники, и нет причин им не доверять. Однако формально выдающиеся социальные и образовательные данные добровольцев совсем не обязательно коррелировали с высокими боевыми качествами. Сами условия комплектования добровольцами (лица старших возрастов, освобожденные от призыва по состоянию здоровья, забронированные за народным хозяйством и т. п.) предполагали, что удельный вес военнообученных и годных к строевой службе среди них будет ниже, чем среди граждан военнообязанного состояния.
Оборотной стороной отбора в ополчение и истребительные части «лучших» людей неизбежно ухудшал качество работников, оставшихся на производстве и в учреждениях. «Лучшие люди», отбираемые в военизированные формирования, являлись лучшими и на своем рабочем месте – именно здесь они и заслужили свои превосходные репутации. Так что упор при комплектовании ополчения и истребительных батальонов на «лучших людей» имел оборотной стороной изъятие из экономики, научно-образовательной, производственной сферы высококвалифицированных специалистов – инженеров, рабочих, ученых, преподавателей, государственных служащих и т. д.
Проблема встала во весь рост уже в первые дни формирования ополчения в разных городах страны. Поток добровольцев активно поддерживали секретари партийных организаций предприятий и районных комитетов партии. В дни формирования дивизий партийные органы, непосредственно отвечавшие за формирование дивизий народного ополчения, и администрации предприятий и учреждений, как правило, оказывались по разные стороны баррикад. Сохранилось немало документальных свидетельств того, что на заводах «„придерживали“ подачу заявлений добровольцами»[656]. Директора заводов и фабрик, «мотивируя тем, что, мол, мы выполняем заказы оборонной промышленности»[657], стремились задержать своих работников, «всякими путями не отпускать рабочих, бронируя их в цехах»[658]. Например, в Красногвардейском районе Ленинграда из 8911 отобранных в ополчение добровольцев к 9 июля прибыло в подразделения только 3770. Остальные были оставлены или задержаны на производстве. В Свердловском районе Ленинграда из 7809 добровольцев, отобранных штабом формирования, на 8 июля явились в части 6070 человек[659]. В Кировском районе, где уже к 1 июля было подано 2661 заявление добровольцев[660], в первые дни формирования 1-й стрелковой дивизии ЛАНО было возвращено на Кировский завод сразу 500 добровольцев, а вместо них заводской военно-учетный стол направил военнообязанных с повестками[661]. Некоторые предприятия города вовсе не дали ни одного человека в ополчение. По воспоминаниям ленинградца М.М. Боброва, работавшего на заводе «Прогресс», в первые дни войны директора заводов пытались сопротивляться бесконтрольному уходу с рабочих мест ценных сотрудников в ополчение: «Каждый работник стоял на строгом учете, имел военную бронь, и директор пригрозил нам казарменным положением, если мы обратимся в военкомат с заявлениями записаться добровольцами»[662].
Ответственные за формирование ополчения райкомы через парткомы предприятий нередко проводили линию на выполнение разверстки любой ценой, борясь с «практикой „придержки“» добровольцев[663]. В ответ на аргументы администрации организаторы предлагали им изыскивать «трудовые резервы». Были случаи, когда после определенного нажима со стороны партийных органов, а также идя навстречу требованиям добровольческой массы, руководители ряда предприятий предпринимали радикальные меры, фактически прекращая производственный процесс. Например, в Москворецком районе [Москвы] директор завода № 749 им. 1 Августа «построил всех записавшихся в ополчение и привел их в райком на пункт формирования. Их было человек 600 – все мужчины. И завод остановился. Его за это, помню, даже отругали…» – вспоминал бывший заведующий военным отделом Москворецкого РК ВКП(б) И.Ф. Данилин[664]. Участник формирования 21-й дивизии Московского ополчения Б. Маркус отмечал, что «во многих организациях создавалась непосредственная угроза работе предприятий»[665]. Но в целом опасность «оголить предприятия»[666] вынуждала сдерживать власти и администрации предприятий и учреждений как собственное служебное рвение, так и энтузиазм масс. Первый секретарь Куйбышевского райкома ВКП(б) Москвы Н.М. Шахова вспоминала: «По некоторым наркоматам записались абсолютно все, а потом наркомы звонили и говорили: „Мы не можем же оголять наркомат и отпускать всех в народное ополчение“. Приходилось оставлять народ»[667].
Наиболее предприимчивые руководители, договорившись с партийным руководством, предварительно отбирали по списку тех работников, которых «можно безболезненно отпустить с производства». Потом «отобранные товарищи» «изъявили согласие идти в дивизию»[668].
По ходатайствам предприятий и профильных наркоматов в первые же дни происходило откомандирование из ополчения ценных работников. Только из 4-й дивизии народного ополчения Москвы было отсеяно 1,5 тыс.[669] На Кировском заводе в Ленинграде первоначально предполагалось сформировать два полка, танковый батальон и артиллерийский дивизион. Однако, чтобы не остановить работу стратегически важного оборонного предприятия, Военный совет Северного фронта распорядился ограничиться формированием одного полка кировцев[670].
Ситуация с изъятием из народного хозяйства лучших работников усугублялась тем, что в первые недели войны низовые партийные организации (парткомы предприятий и учреждений), а также райкомы ВКП(б) не имели четких указаний о количественных и качественных (кроме расплывчатого требования набора «лучших людей») параметрах ополчения. Поэтому все стремились работать на опережение, стараясь предугадать дальнейший ход событий и перевыполнить план. На практике это означало, что из народного хозяйства изымалось избыточное количество работников