— Вы… Но зачем?!
— Законы, правила, традиции, — проговорил Набарин, как сплюнул: фальшивая ухмылка пропала с его лица. — Им нет числа. Они связывают нас по рукам и ногам. Не одному тебе это не нравится, Ханбей Шимек. Мне тоже. Многим из нас.
— Но лорд Шоум не… — Ханбей осёкся. Внутри похолодело от внезапной догадки. — Ваш отец, Рехам-Радетель, на его стороне?!
— Человек, носивший имя лорда Айзы Шоума, умер девять лет назад, и мало кто заметил его смерть, — сказал Набарин. — Нынешний лорд Шоум, наместник Лысых Равнин — и есть тот, кого люди называют Радетелем. Самый почитаемый бог этих земель. Роббар Рехам, мой отец.
— Вот как, — выдохнул Хабней.
— Ты хотел такой правды? Другой у меня для тебя нет. — Набарин взглянул на него едва ли не с жалостью. — Радетель — истинно Добрый бог: он верит, что действует для общего блага. Что мир, где мы будем вольны творить чудеса по собственному усмотрению, окажется лучше того, что есть сейчас; что победа оправдает любые преступления и жертвы. Сегодня ничего не закончилось: война только начинается, стражник, и она будет долгой. Если не завершится нашим скорым поражением.
— Лучше уж правда, чем неведение, — мрачно сказал Ханбей. — Вы заварили эту кашу вместе с отцом. Почему же теперь перешли на другую сторону?
Нарбак Набарин смерил его долгим взглядом, раздумывая, отвечать или нет.
— Сестра из тех, кто уверен, что все, кроме неё, должны играть по правилам, — после долгого молчания сказал он. — Она с самого начала не поддерживала Радетеля и препятствовала нашим с ним занятиям. Когда для продолжения нам потребовалось уплатить первую цену, отец не стал долго раздумывать…
Ханбея передернуло.
— Но это оказалась не та жертва, которую я готов был принести, — негромко закончил Набарин. — Единственная жертва, которую я принести оказался не готов… Как я понимаю теперь, вспоминая себя тогда — любая другая бы подошла. — Набарин отвернулся. Его деревянная рука будто сама по себе поглаживала перила. — Запомни эту историю. И вспоминай каждый раз, когда имеешь дело с Добрыми богами: мы не те, кем вы нас считаете.
— Это я уже понял, — сказал Ханбей. — Спасибо за правду, господин Набарин.
— Тут только половина правды, Ханбей Шимек. — Тонкие губы бога сложились в горькую полуулыбку. — Вторая половина — у Радетеля. Запомни и это тоже. А сейчас дверь, в которую тебе нужно войти — вторая по левой стороне…
Нарбак Набарин указал вглубь дома и, отойдя с прохода, сел прямо на ступеньки лестницы. Для бога у него был очень усталый вид.
Ханбей рассудил, что и так узнал больше, чем хотел, и дальше испытывать божественное терпение не стоит. Потому просто пошёл, куда сказано.
За дверью оказалась полутёмная спальня. Осунувшийся до неузнаваемости Вархен с закрытыми глазами лежал на кровати. Человек, сидевший в кресле у изголовья, обернулся.
— Ваше Величество, — пробормотал Ханбей, который раз за день опускаясь на колено. Это уже начинало надоедать. — Простите мою дерзость, но что вы здесь делаете? Разве вы не должны быть сейчас во дворце?
— Сядь, — тихо сказал Кербен, указывая взглядом на второе кресло. — Никогда не задавай сразу несколько вопросов, если хочешь получить ответ хотя бы на один.
— Простите… — Ханбей сел, но тут же снова поднялся, чтобы отстегнуть ножны. — Я должен вернуть то, что взял. Благодарю за доверие, Ваше Величество.
Король жестом остановил его.
— Оставь. Пусть в твоих руках она сослужит людям хорошую службу.
— Тогда прошу: возьмите на службу и меня, Ваше Величество, — сказал Ханбей, сам поражаясь своему нахальству. — Набарин сказал — будет война, но это и без него понятно… Значит, вам по-прежнему нужны надёжные люди.
Кербен задумчиво кивнул.
— Надёжные люди, крепкие руки, светлые головы. — Взгляд его сделался острым. — Ты доверяешь богам? Набарину, Ине?
— Я готов довериться им, если не будет иного выхода: а его не будет, — сказал Ханбей то, что думал. — Но они играют в другие игры, нежели мы. Нам лучше об этом помнить.
— Что ты собираешься делать на королевской службе?
— Всё, что прикажете, Ваше Величество. Я хорошо умею управляться с оружием. Он, — Ханбей посмотрел на кровать, — нескоро восстановит прежние навыки. Ему нужен напарник.
— Можешь считать, что ты принят, — сказал Кербен. — Если соизволишь всё-таки выполнить королевский приказ и сесть.
— Благодарю, Ваше Величество1.
Ханбей сел, украдкой разглядывая короля. Сходство с покойным Рошбаном II было не так уж и велико; не больше, чем между Вархеном и лордом Вульбеном. Кербен выглядел старше своих лет; у него был тихий голос человека, не привыкшего командовать и спорить, рассеянный взгляд и подвижные, чувственные черты, больше подходящие лицу барда или живописца, чем короля и воина. Ханбей подумал, что понимает, почему Вульбен пренебрежительно говорил о нём, как о «короле-тряпке»; и подумал, что тот ошибался. Возможно, в обычных ситуациях Кербену недоставало решимости, но в его распоряжении был острый и гибкий ум, не позволявший утешаться иллюзиями или не замечать очевидного. Кербен сознавал, что его зажимают в угол прежде, чем это происходило, и превращался в смертельно опасного противника. Вульбен недооценил опасность — и поплатился за это.
Пока Ханбей осторожно поглядывал в сторону короля, тот, ничуть не таясь, тоже изучал его. Внимательный взгляд, казалось, проникал под кожу; Ханбей пожалел, что вряд ли когда-нибудь узнает, к каким выводам Кербен пришёл.
— По правде, я ждал твоей просьбы, — вдруг сказал тот.
— Ждали, Ваше Величество?
— Ждал и надеялся: она весьма своевременна. Ты удивился, что я здесь делаю… Мы выросли вместе, — сказал Кербен: взгляд его скользнул по бледному лицу Вархена. — Король… отец считал, что я слишком застенчив и слаб характером. Потому убедил мать отдать меня в закрытый пансион, где учились дворянские дети. Я был там якобы инкогнито. Но все знали, кто я, и вели себя соответственно: обходили стороной или, по наущению родителей, увивались вокруг, ожидая возможности облизать мне пятки… Ты можешь себе представить, насколько это отвратительно?
— Мне в жизни никто не облизывал пяток, Ваше Величество, — осторожно сказал Ханбей, смущенный неожиданной королевской откровенностью. — Но, думаю, могу.
— Один Солк Вархен задирал меня и дразнил беспрестанно, наливал мне клея в сапоги, писал непристойности в моих тетрадях — и проделывал это с большой ловкостью, не попадаясь ни учителям, ни моим прихлебателям. Один раз, когда «свита» где-то запропастилась, даже умудрился сломать мне нос! Как будто я был обычным, настоящим мальчишкой. — Кербен слабо усмехнулся. Его нос в самом деле был чуть скошен набок. — За такое отношение я проникся к Вархену определённой симпатией, тогда как он искренне меня терпеть не мог. Что меня, конечно, злило. Мы соперничали в учёбе и в тренировочном зале с переменным успехом… Он мог ударом кулака сшибить меня с ног, но я был искусней в фехтовании; в алгебре мы оба были хороши, но в черчении он превосходил меня, тогда как на уроках словесности я всегда утирал ему нос… Долгое соперничество отчасти примирило нас. В последний год мы даже сдружились. Учёба закончилась, мы больше не были детьми: я вернулся во дворец, Вархен получил место в тайной полиции, и ему было велено приглядывать за мной; как вскоре стало понятно, это была ошибка: Филин переоценил его сыновью покорность. Вархен, по-видимому, начал испытывать неловкость за прошлые шуточки и пытался загладить передо мной вину, которую сам для себя придумал — поэтому не слишком охотно доносил о мои делах… — Кербен помолчал немного. — Со стороны могло показаться, что он не любил отца, но это не так: признание Филина всегда оставалось для него чем-то очень важным. Когда тот поручил ему шпионить за мной, Солк оказался между двух огней: он не мог быть до конца искренен ни с кем из нас, и никто из нас не мог доверять ему; всё это очень удручало его. Он не хотел подводить отца, но не хотел вредить и мне, метался туда-сюда; когда умер мой брат и я сделался наследником, стало еще хуже… Затем Вульбен опомнился и отослал Вархен на Лысые Равнины; я не думал, что вновь увижу его. Но вчера на закате ко мне пришёл Рудольф Эслем с гримуаром и набросанным со слов выпивохи-крестьянина портретом. — Кербен на несколько мгновений закрыл глаза. — Как сказала госпожа Ина, у всего есть своя цена… Вархен сохранил мне верность даже под пытками. Но с тех пор, как мы выросли, я для него стал «Вашим Высочеством» и никем больше. Что бы ни произошло, он не примет моей помощи и дружбы. Не говори ему, что я был здесь. Так будет лучше. — Кербен рывком поднялся. — Сестра-сиделка и лекарь в соседней комнате: позови их, если будет нужно. Завтра я пришлю нескольких надёжных слуг тебе в помощь, чтобы навести тут порядок. Скажешь, что нанял их сам.
— Как вам будет угодно, Ваше Величество, — сказал Ханбей, решив на этот раз обойтись без падений на колено и поклонов: в конце концов, король достаточно ясно выразил своё отношение к подобострастию.
— Не забудь сказать лекарю осмотреть и тебя. — Кербен приветствовал его догадливость едва заметной улыбкой. — Прощай и до встречи, Ханбей Шимек. Я возвращаюсь во дворец: Рудольф наверняка уже рвёт и мечет оттого, что ему пришлось покрывать моё отсутствие…
Король ушёл.
Ханбей проводил его до двери, опустился обратно в кресло и с наслаждением вытянул ноги.
— Можешь открыть глаза: я давно заметил, что ты притворяешься, — сказал он. — А король заметил ещё раньше. Но устроил целое представление… Вы всегда так друг с другом разговариваете?
— Обычно мы вообще никак не разговариваем, — хрипло сказал Вархен. — Я ненавижу его.
— В самом деле?
— Ты не знаешь, что значит расти выродком среди дворянских щенков. Твоё счастье, что не знаешь. Он мог уничтожить меня в любой момент, он должен был… Я этого и добивался. Но наш мягкосердечный принц всегда был благороден: он жалел меня… До сих пор жалеет.