— Да уж не сахарный, — прошептал Ханбей. Каждое слово царапало обожжённое желудочными соками горло: терпеть, когда вода была так близка, не было никаких сил. Вытянувшись на полу и до плеча просунув руку через прутья, Ханбей достал до миски. С четвёртой попытки ухватив пальцами за край, он подтащил её к решётке и с жадностью стал пить, вытягивая губы и загребая языком, как собака; ему было слишком плохо, чтобы думать о гордости. Капитан равнодушно наблюдал за ним, не деля попыток ни помочь, ни помешать.
— Ты понимаешь, что за дерьмо тут происходит? — сказал Ханбей, убедив себя, что отсутствие издёвок и пинков — уже не так плохо; ему не нравился этот человек, но другого шанса могло не представиться. — Старый порядок катится под откос. Крон-лорд Шоум по воле короля заключил пакт с демонами, но собирается сам занять престол, и лорд Вульбен намерен помочь ему в этом… Нужно предупредить кого-нибудь, кто в своём уме. Принца, герцога или ещё кого-то.
— Зачем?
— Что «зачем»?!
— Не демоны бросили тебя сюда. — Капитан взглянул с насмешкой. — Ты уверен — твоё дело правое: но Добрые боги не явились тебя защитить. Действие или бездействие убило тебя? Демоны или боги — велика ли разница для тебя, которого на рассвете повесят?
— Я мало знаю о демонах и запретном искусстве; плевать на богов и демонов! Но разница между добром и злом есть. Разница в намерениях, — твёрдо сказал Ханбей. — Из-за Вархена погибли многие хорошие люди. Он обманул меня и подвёл под петлю — но Вархен не желал другим зла ради своего блага. Он не убивал женщин за то, что они оказались не в том месте. Лучше я буду на его стороне, чем на стороне короля, который предал своё королевство. Или на стороне лордов, которые предали своего короля.
— Ты хотел сказать — «буду на одной с ним виселице»?
— Даже если так.
Капитан, пожав плечами, неторопливо обошёл вокруг стола из бочек, разглядывая брошенные солдатами карты. Больше он не произнёс ни слова, а, когда вернулись двое крепко подвыпивших гвардейцев — по-свойски ухмыльнулся им и ушёл.
— А кто это был? Ты его знаешь? — спросил один другого, и тот наморщил лоб, припоминая.
— Видал наверху раньше. Вродь-бы, личным дознавателем у Филина служит… Но с одной рукой? — на туповатом лице солдата отразилось непонимание и беспокойство. Но капитана уже и след простыл.
Ханбей отполз от решётки и скорчился на куче соломы в углу, силясь удержать в себе воду. Боли в животе понемногу утихли, и незаметно для себя он забылся беспокойным сном.
Очнулся он, только когда в камеру бросили Вархена. Бессмысленный взгляд приоткрытых глаз бывшего шпиона застыл в одной точке: с виду от мертвеца его отличало только неровное дыхание, от которого на губах пузырилась розовая слюна.
Караульный лениво ткнул бесчувственное тело древком алебарды.
— Да оставь: у него от «правдоруба» уже мозги вытекли и кишки спеклись. Сукин сын всё равно, что мёртвый. — Второй гвардеец потянул напарника назад за стол. — А помрёт раньше срока — так нам отвечать.
Дождавшись, пока они снова займутся картами, Ханбей ползком, не решаясь вставать, подобрался к телу. До последнего он надеялся, что тот притворяется или использует какой-то трюк, но стражник оказался прав: Вархен был без сознания. Лицо его почти не пострадало от побоев, отчего издали могло показаться, что он жив-здоров — но пальцы на обоих руках были лишены ногтей, переломаны или раздроблены, а сами руки вырваны из суставов; через оголённую грудь тянулись глубокие ожоги от раскалённого прута.
— Боги милосердные, — прошептал Ханбей. Всё же он осторожно потряс шпиона за плечо. — Эй, Вархен! Ты знаешь это место, скажи, как можно отсюда выбраться! Вархен!
Но с тем же успехом можно было надеяться заставить очнуться бревно.
Ханбей сползал к решётке за водой и влил несколько капель ему в рот. Большего он сделать не мог.
Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Ханбей обследовал камеру — но в ней предсказуемо не оказалось лаза для побега или тайника с оружием; ничего, что могло бы обещать чудесное спасение.
Когда на рассвете за ними пришли, он, чувствовавший себя уже вполне сносно, сделал единственное, что ему оставалось: бросился на тюремщиков. Завязалась короткая потасовка, в которой он разбил кому-то лицо и почти достал до чьей-то алебарды — но затем несколько точных ударов швырнули его на пол. Рассерженные солдаты наспех отпинали его по рёбрам, связали руки за спиной, заткнули тряпкой рот и, подгоняя тычками и бранью, повели наружу; бесчувственного Вархена, ухватив с двух сторон подмышками, потащили следом.
До площади Правосудия их с Вархеном провезли на тряской телеге. Уже рассвело: на небе не было ни облачка, ярко светило солнце. На площади собралась толпа: горожане любили поглазеть на казни.
«Первый раз в жизни вижу столько людей», — невпопад подумал Ханбей. — «Первый и последний». В такой ясный и тёплый день совсем не хотелось умирать. Чтобы отвлечься, он стал пересчитывать толпу по головам, но на третьем десятки каждый раз сбивался со счёта.
«Что, если бы они узнали правду?» — Он пошевелил языком, но кляп сидел во рту крепко. — «Бесполезно. Всё равно мне никто бы не поверил».
Когда его втащили на эшафот, с краю площади показалась процессия. Окружённый двойным кольцом стражи в зелёных мундирах с жёлтым кантом, на сером в яблоках жеребце ехал сам герцог Эслем; рядом с ним ехали двое со скрытыми под капюшонами лицами, закутанные в плотные плащи, несмотря на жару. Тот, что ростом был выше, не касаясь поводьев правил черным, как смоль, породистым тонконогим скакуном; когда процессия подъехала ближе, в жеребце второго Ханбей с удивлением узнал своего Недотёпу: капризный конь ступал смирно, потупив морду, словно зачарованный.
«Демоны Шоума», — подумал Ханбей. Среди стражи он разглядел своего Капитана и обрадовался, что тот остался жив. — «Я не предатель. Нет. Но я не справился. Мы не справились…» Скосив глаза, он увидел, как палач пытается просунуть голову Вархена в петлю, пока пыхтящий гвардеец удерживал того на ногах.
Герцог подъехал к самому эшафоту и с лязгом обнажил шпагу. Гвардейцы, сдерживавшие толпу, расступились перед ним.
Лицом и сложением Рудольф Эслм имел явственное сходство с медведем, а его грубый голос напоминал звериный рык.
— Этот — мой человек. Я сам буду вершить над ним суд, — проревел герцог, указывая на Ханбея остриём.
Крючконосый старик в парике — прокурор — нахмурился и переглянулся с неприметной наружности гвардейцем с майорскими знаками; тот так же хмуро пожал плечами, окинув взглядом герцогскую стражу: ему не хотелось уступать, но и не хотелось на потеху публике затевать стычку. Эслем был известен упрямством и дурным нравом.
Толпа нетерпеливо шумела. Прокурор, так и не решившись спорить с герцогом, вздохнул и поклонился:
— Как вам будет угодно, милорд.
Герцог Эслем спешился и вскарабкался на эшафот; доски заскрипели под его медвежьим телом. Высокий «демон» и громила-стражник с гербовой перевязью личного телохранителя последовали за ним. Ханбей с неприязнью взглянул на бывшего сюзерена: в Шевлуге ходило множество слухов о жестокости герцога, и ни одного — о его уме или проницательности.
— Ты! — Герцог нетерпеливым жестом поманил старика-прокурора.
— Да, милорд. — Тот нерешительно приблизился.
— В чём их обвиняют?
— Убийства и грабежи, милорд… нарушение присяги, ввиду особых обстоятельств приравненное к предательству…
— Предательство? Верное слово! Эй, вы все! Смотрите сюда!!! — выкрикнул герцог, вскинув шпагу. Толпа ответила ему одобрительным гомоном; они были единым целым — человек-медведь и озверевшие в ожидании кровавого зрелища люди. — Смотрите всё, что случается с предателями!
Не размахиваясь, одним мощным движением он проткну грудь крючконосого прокурора.
Старик выгнулся с нечеловеческим криком; тело вспыхнуло бело-рыжим пламенем. Герцог отступил на шаг, плавно высвобождая шпагу, и отсёк демону голову. Из разрубленной шеи фонтаном ударила чёрная кровь и повалил дым.
По толпе пронёсся вздох, тотчас сменившейся лязгом клинков и криками.
Стража герцога разоружала караул у эшафота; повсюду вспыхивали стычки. Следующим ударом герцог зарубил палача: его кровь оказалась красной, но была встречена рёвом толпы столь же громким и восторженным. Телохранитель герцога тоже не терял времени даром: помогавший палачу гвардеец уже лежал на помосте с перерезанным горлом.
Бесчувственный Вархен повалился на руки к подоспевшему «демону».
— Тихо!!! — взревел герцог, перекрикивая поднявшийся шум.
Толпа повиновалась ему; стало настолько тихо, насколько это вообще было возможно на заполненной ошеломлёнными, разъярёнными, растерянными людьми площади.
— Филин и сукин сын Шоум с Лысых Равнин продались демонам! — выкрикнул герцог. — Дворец захвачен предателями, Его Величество Рошбан Второй убит!
«Убит… король… убит…» — разносилось по людскому морю во все стороны.
— Но сукины дети за всё ответят! — Герцог Эслем снова вскинул шпагу: на ней дымилась чёрная кровь. — Шиш им, а не корона, плаха им, а не королевство! За принца Кербена! За короля Кербена!!!
Толпа шумела.
— Ваше Величество, мне нужно было объявить наследником себя?! — прошипел герцог, обращаясь куда-то в сторону. — Нельзя заставлять их ждать!
— Тебе стоило попробовать, Рудольф, — тихо сказал «демон»: у него был приятный, мягкий баритон. — Напрасно ты не стал: я уже говорил.
Он бережно опустил тело Вархена на помост, встал и откинул капюшон, и потрясённый Ханбей узнал профиль, чрезвычайно схожий с тем, что полвека штамповали на монетах.
Принц — некоронованный король — Кербен Жастеб Даршазский оказался худосочным мужчиной лет тридцати, с ранней сединой в тёмных волосах и с застывшей на лице мрачной гримасой; под глазами у него залегли тёмные круги.
Толпа взорвалась приветственными криками, но Кербен поднял руку, и шум пошёл на убыль.