Я слушал ее внимательно, держа наготове открытую записную книжку, которой практически не воспользовался, – я давно уже заметил, что когда за человеком записываешь, он отвечает на вопросы менее охотно и живо. Шанталь Керодрен, преподавателя истории в коллеже на улице Сен-Бенуа, дочь и внучку букинистов с набережной Сены, мне порекомендовали мои друзья-французы, писатели Филипп Нурри и Этьен де Монтети, как специалиста по женщинам, жившим в XVIII и XIX веках, – ее докторская диссертация была посвящена мадам де Сталь. Книжная лавка, которой она по-прежнему уделяла внимание пару дней в неделю, предлагала заботливо обернутые в целлофановую обложку с надписанной сверху фломастером цифрой, обозначавшей цену, книги на интересующую меня тематику, среди них – «Дезире и Жюли Клари», «Полина Бонапарт», «Жизнь императрицы Жозефины», «Зима на Майорке», «Десять лет изгнания», «Неволя и смерть Марии-Антуанетты» и прочее; имелись и современные авторы, такие как Вирджиния Вульф, Патриция Хайсмит, Карсон Маккалерс. Я вспомнил, что некоторое время назад, еще до личного знакомства с Шанталь, сам купил в этом месте три тома «Переписки» мадам де Севинье в издании «Плеяды».
– У нее были любовники?
Шанталь расхохоталась. Вокруг глаз тут же появились бесчисленные морщинки, которые парадоксальным образом молодили ее. Я бы дал ей лет пятьдесят пять. Я помнил ее с очень давних пор: в солнечные дни она сидела около своего прилавка и продавала книги. Она всегда казалась мне привлекательной, вспоминал я. Рыжая, юная и энергичная, окруженная книгами, с неизменным велосипедом, прислоненным к каменному парапету. Однако до сего дня мы обменялись максимум дюжиной фраз.
– У кого же их не было в тогдашнем Париже? Она была, говоря современным языком, свободной женщиной. Всякие предрассудки были к тому времени стерты в пыль язвительным талантом Вольтера, красноречивой логикой Руссо, ошеломляющей эрудицией «Энциклопедии»… Однако в то время, как новые идеи, свободно обсуждаемые в модных салонах, меняли облик Франции, старый социальный порядок сохранял свой прежний блеск. Трон уважали все меньше, но в обществе царил этикет, а философы, получившие доступ в высший свет, общались с аристократами и финансистами. Салон мадам Дансени располагался на улице Сент-Оноре, которая, по сути, была центром всей светской жизни…
– А что представлял собой ее супруг?
– Он был старше ее, – ответила она так, словно это все объясняло.
– Намного?
– Достаточно для того, чтобы ей не мешать. Думаю, у него было чутье на деньги и отличное чувство юмора. Современники отзываются о нем с симпатией, как о человеке деловом и культурном, который к тому времени полностью ушел в чтение книг. В общем, умный, спокойный библиофил…
– Богатый?
– Не то слово. Пьер-Жозеф Дансени был королевским комиссаром по продовольствию, а значит, представлял собой фигуру значительную. Кроме того, он был компаньоном герцога Орлеанского в делах, связанных с недвижимым имуществом, на чем сделал себе целое состояние – чего стоила одна только сделка с недвижимостью в Пале-Рояль…
Я посмотрел на другой берег в направлении Лувра и зданий на улице Риволи, которые он частично собой загораживал.
– Как раз в тот период, – заметил я, – его перестраивали, чтобы превратить в крупный торговый центр, не так ли?
– Точно. Именно это они и собиралась сделать: все покрылось лесами, было приглашено множество каменщиков. Элегантные магазины пока оставались на Сент-Оноре и ближайших улицах. В Пале, в пассаже Ришелье была открыта кофейня, которую затем расширили, и еще кое-что… Хорошо бы тебе почитать Мерсье, он много писал о Париже того времени…
Я по-прежнему смотрел на Сену. Ближайшие мосты, думал я, выглядят точно так же, как в восемнадцатом веке, за исключением моста Искусств, который был построен позже: когда-то он был в этом городе моим любимым местом, а двадцать лет назад я выбрал его для одной из мизансцен в «Охотнике за книгами». Сейчас, подумал я с грустью, было бы невозможно описать его в книге – все эти перила, увешанные дурацкими сентиментальными замками по примеру героев Моччиа, и продавцов, которые продают их тут же, на мосту. Накануне вечером я не смог отказать себе в извращенном удовольствии купить у какого-то пакистанца один из таких замков, чтобы швырнуть его в реку вместе со вставленным в замочную скважину ключом.
Я кивнул на книжный прилавок, возвращаясь к разговору:
– А у тебя есть что-нибудь из Мерсье?
– Нет, к сожалению. – Шанталь отрицательно покачала головой и улыбнулась. – Слишком редкая для моей лавки книга.
– Я вчера приобрел сокращенную версию в карманном формате.
– Этого мало… Полный Мерсье – это целая энциклопедия, исключительно полезная, чтобы узнать о Париже все, что тебе интересно. Проблема в том, что это слишком дорогое удовольствие. Которое к тому же не достать… Несколько месяцев назад я видела полное собрание в книжном магазине «Клаврой-Тесседр» в Сент-Андре-дез-Артс.
– Я знаю это место.
– Попробуй начать с него. Есть еще Мишель Полак, у нее тоже что-то было… Дешевый вариант можно найти и в Bouquins: если мне не изменяет память, там были Мерсье и Бретонн в одной книге. Но я не уверена.
На этот раз мне все-таки пришлось воспользоваться записной книжкой. Затем, по моей просьбе, мы вернулись к мадам Дансени.
– С будущим супругом она познакомилась, когда тот возглавлял французскую торговую миссию в Испании, – продолжала Шанталь. – Они поженились, и он увез ее в Париж. В то время, которое тебя интересует, он практически отошел от дел. Ему было уже сильно за пятьдесят, а ей – тридцать с чем-то или сорок. Он благословил ее царствовать в маленьком королевстве гостиной, потихоньку помогая, принимая участие во всех делах, ни во что особенно не вникая, с неизменной снисходительной или рассеянной улыбкой…
– У них были дети?
– Насколько я знаю, нет.
– А портреты какие-нибудь сохранились?
Шанталь напрягла память и задумчиво покачала головой. Она вспомнила только портрет кисти Аделаиды Лабиль-Жиар и советовала мне поискать его в Интернете, потому что художница изобразила чету Дансени очень удачно: на ее портрете Маргарита была в загородном костюме на английский манер, в куртке для верховой езды и шляпе. Уверенная в себе, темноволосая, с большими черными глазами, на коленях – вряд ли случайно, вероятнее всего из кокетства – «Исповедь» Руссо. Супруг стоит подле нее: серый шелковый вышитый халат, серый же парик, кроткое выражение лица, туфли облизывает кошка. В руках ничего нет, однако за спиной виднеется открытая дверь, ведущая в библиотеку, в которой угадываются сотни томов.
– Они принимали по средам в гостиной в Сент-Оноре: это был особняк, сегодня уже не существующий, который Дансени купил у маркиза Тибувильского и очень удачно перестроил для своей супруги.
– Трудно было попасть на эти вечеринки? – поинтересовался я.
– Для этого были необходимы талант, светскость, знание придворных анекдотов, умение рассуждать о философии или физике с такой же легкостью, как и о тысяче очаровательных и пикантных пустяков, которыми изобиловала светская болтовня той эпохи… Это искусство, требовавшее большой изобретательности, представляло собой нечто совершенно особенное и было неотъемлемой чертой духа свободы, который витал в воздухе в то время, когда на балах беседовали о демократии, в театре – о философии, а в будуарах – о литературе… Когда одобрительное слово Бюффона или Дидро ценилось больше, чем милость коронованной особы.
– Это был известный салон?
– Достаточно. Салон Маргариты Дансени, которую ее супруг и завсегдатаи их дома называли просто Марго, в какой-то момент мог соперничать с салоном мадам де Монтессон, графини де Богарне или Эмили де Сент-Амарант… Среди прочих там бывали Бюффон, д’Аламбер, Мирабо, Гольбах, граф де Сегур и даже Бенджамин Франклин…
– Но ведь аббат Брингас, – уточнил я, – был человеком с другой планеты.
Она посмотрела на меня, на мгновение смутившись.
– Как ты сказал? Ах, ну да, – вспомнила она. – Тот испанский радикал, свирепый и кровожадный, который потом оказался в шайке Робеспьера и рубил головы почище самого отпетого палача, пока сам не взошел на эшафот…
– Он самый. Странно, что его принимали в таких местах, как салон мадам Дансени.
– Ничего странного. Я мало что про него знаю, но о нем говорили как о талантливом и хитроумном безумце, который забавлял публику. Как рассказывает Сегур в своих «Мемуарах», если я только ничего не путаю, мадам Дансени обращалась с этим Брингасом с необычайным терпением, которое, как показало время, дорого ей обошлось, потому что позже он оказался одним из тех, кто донес на нее Революционному Трибуналу… Впрочем, Брингас был не единственным живописным чудаком в этой гостиной. Людей первого сорта окружал целый двор персонажей вторичных: парикмахер Де Вёв, который причесывал саму принцессу де Ламбаль, композитор и музыкант Ла Туш, распутник Коэтлегон, литератор Ретив де ла Бретонн… Являлся с визитом и Лакло, который в ту пору был простым военным с литературными амбициями…
– Это не тот ли, что позже написал «Опасные связи»?
– Он самый.
– А правда, что он потом занял место в революционном правительстве? Кажется, я читал про него у Тьери.
– Совершенно верно. Исполнительный комиссар, если не ошибаюсь. Он был соратником Дантона и всеми силами его поддерживал, что едва не стоило ему головы, когда сам Дантон был казнен на гильотине… Догадываешься, кто на него настучал, причем не единожды, и в итоге засадил в тюрьму?
– Неужто аббат Брингас?
– Именно он, твой милейший аббат. Как видишь, послужной список у этого типа будь здоров…
Я вновь посмотрел на реку, в чьи воды двести тридцать три года назад всматривались герои моей истории. Вдоль прилавков с книгами и гравюрами разгуливала праздная публика. Я уже много лет ничего здесь не покупал – последней была книга о мадам Севинье, – однако всякий раз, когда бывал в Париже, оставлял про запас немного времени, чтобы прогуляться по этой набережной; иногда мне казалось, что я узнаю себя в каком-нибудь юноше с рюкзаком за плечами, который пальцами неопытного охотника прикасается к сокровищам, выставленным здесь для тех, кто пока еще не разучился искать, читать и мечтать. К сожалению, большинство букинистов на набережных Сены успело адаптироваться к требованиям современности, и старинные книги, журналы и гравюры все больше уступали место грубым репродукциям, почтовым открыткам и сувенирам для туристов.