– Говори. Я слушаю.
– У тебя хорошие отношения с местными властями?
– Отличные. Мэр – мой приятель, он сюда частенько приходит. Его зовут Руйе, и он крестный моей дочери. Мы тут, в нашем городе, все меж собой знакомы… Нас всего-то триста восемьдесят человек, если заодно сосчитать и дома в окрестностях.
– А как тут у вас с полицией?
Дюран смотрит на своего собеседника недоверчиво, долго затягиваясь трубкой. В следующее мгновение хмурится.
– Сержант и четверо солдат сельской гвардии, у нас ее называют мaréchausséе… Охраняют посменно дежурный пункт на той стороне реки, а заодно поглядывают и на проезжих. Но я бы не сказал, что они из кожи вон лезут.
– Ясно… А где у них казарма?
– Прямо здесь, в ратуше… Возле церкви.
– Гвардейцы подчиняются мэру?
Дюран вновь выпускает облачко дыма.
– Выходит, что так. Они приписаны к гарнизону Дакса, но на самом деле все родом из нашего города, даже сержант.
Рапосо криво улыбается уголком рта. Улыбкой хищной и опасной.
– А как ты думаешь, как они себя поведут, если узнают, что на постоялом дворе остановились двое английских шпионов?
– Что за чушь ты несешь! – восклицает Дюран.
Открытые чемоданы стоят на большом деревянном ларе, но вещи никто не доставал, а библиотекарь и адмирал беседуют, как обычно, прежде чем отправиться спать. Ужин был сытный – жаркое из зайца, колбаса, сыр и немного местного вина, – и академики долго не спешили покидать гостиную, сидя перед огнем и обмениваясь впечатлениями. Сейчас дон Педро и дон Эрмохенес уже у себя в комнате, которую делят пополам: это просторное помещение с двумя кроватями, разделенными тростниковой ширмой, обтянутой раскрашенной тканью, и с железной печуркой, от которой толку мало, несмотря на то что они только что заложили в нее несколько крупных поленьев. Путешественники не спешат улечься в кровать и продолжают беседу, сидя в креслах напротив печки при свете свечи, стоящей на грубом сосновом столе, где высится стопка книг и лежит отчет о путешествии, который дон Эрмохенес подготовил для Академии. Оба отдыхают после утомительной дороги, на адмирале жилет и рубашка, библиотекарь накинул на плечи одеяло. Беседуют о зоологии, математике, о новом ботаническом саде, который вот-вот откроется в Мадриде под протекцией самого короля, о том, что в Испании необходимо создать Академию наук, которая объединит под своим крылом самых талантливых геометров, астрономов, физиков, химиков и ботаников. Друзья, по обыкновению, ведут искренний и теплый разговор, как вдруг на лестнице слышатся шаги, а в дверь раздаются мощные удары.
– Что такое? – беспокоится дон Эрмохенес.
– Понятия не имею.
Адмирал поднимается с кресла и отпирает дверь. На пороге четверо в синей форме с алой подкладкой и белой портупеей. Вид у них отнюдь не любезный. Штыки отражают свет фонаря, который один из вошедших держит в высоко поднятой руке. На лацкане камзола виднеется нашивка сержанта, вторая рука покоится на наконечнике сабли, вставленной в ножны.
– Одевайтесь и следуйте за нами.
– Что, простите?
– Я говорю, чтобы вы одевались и шли за нами.
Дон Педро обменивается изумленным взглядом с доном Эрмохенесом.
– А можно узнать, что…
Не дав закончить фразу, сержант кладет руку на грудь адмирала и толкает его, отстраняя от двери.
– Что за произвол? – спрашивает оскорбленный дон Педро.
Ему никто не отвечает. Сержант стоит перед ним с угрожающим видом, в то время как трое гвардейцев врываются в комнату и осматривают все углы, переворачивают бумаги и роются в чемоданах. Пораженный дон Эрмохенес отступает к кровати, жалобно поглядывая на адмирала.
– Я требую объяснить, что здесь происходит, – повторяет тот.
– Происходит то, – хамским тоном отвечает сержант, – что вы задержаны.
– Но это безумие!
Сержант стоит перед ним, хмуро глядя ему в глаза. Это старый солдат, сухой и жилистый, с грубой и бессмысленной физиономией и седыми усами.
– Одевайтесь, я сказал. Или пойдете прямо так.
– Пойдем? Куда? И с какой стати?
– Скоро узнаете. У нас впереди много времени.
По знаку сержанта один из гвардейцев целится в дона Педро острием своего штыка. Все еще растерянный, беспомощный, с побагровевшим от стыда и унижения лицом, дон Педро неохотно натягивает на себя камзол, берет плащ и шляпу. Пока он одевается, дон Эрмохенес в отчаянии наблюдает за тем, как гвардейцы конфискуют все бумаги, находящиеся в комнате, и засовывают их в парусиновый мешок.
– Вы не имеете права, – бормочет библиотекарь. – Это частные документы, а мы… мы – уважаемые люди… Я решительно протестую против такого произвола!
Сержант не обращает на него внимания.
– Протестуйте сколько влезет… Объяснять будете в протоколе, а сейчас – на выход. – Он кивает на дверь.
Они спускаются по лестнице вслед за сержантом, сопровождаемые тремя гвардейцами. Внизу стоит хозяин постоялого двора, топчутся слуги и несколько постояльцев, полуодетые, в ночных сорочках; все они смотрят на адмирала и библиотекаря удивленно и подозрительно. Возница Самарра сидит за столом в углу под присмотром другого гвардейца. Его допрашивает какой-то тип в длинном сером рединготе. Заметив адмирала, Самарра бросает на него беспомощный взгляд.
– Это наш кучер, – говорит дон Педро сержанту. – И, насколько нам известно, он не сделал ничего дурного.
– Это мы проверим, – сухо замечает сержант.
Они выходят в темноту улицы, где их немедленно окружают сырость и холод. Сержант шагает впереди с фонарем в руке, сопровождая их до экипажа, в который усаживаются все по очереди.
– Куда нас везут? – спрашивает адмирал.
Ему никто не отвечает. Экипаж катится в темноте, сначала пересекает мост, затем движется вдоль стоящих рядком домов, которые в этот час почти не видны. Наконец прибывает на площадь, где также царит непроглядный мрак, сквозь который можно разглядеть очертания старой церкви. В полусотне шагов они останавливаются у здания, расположенного по соседству с ратушей, и академики выходят из экипажа. Входят внутрь здания и попадают в грязную комнату, кое-как освещенную масляным фонарем, где обнаруживаются стол, несколько стульев, высокие часы, пирамида для ружей и два открытых шкафа, заставленных папками с документами, а над всем этим царит цветная гравюра с изображением Людовика Шестнадцатого. По ту сторону приоткрытой двери виднеется железная решетка тюремной камеры.
– Мы в тюрьме? – в ужасе вопрошает дон Эрмохенес.
– Похоже на то, – с тревогой в голосе вторит ему адмирал.
Сержант пододвигает стулья и ставит их возле стола.
– Присаживайтесь… И рта не открывайте, пока я вам не прикажу.
– Вы грубиян и злоупотребляете властью. – Дон Педро не подчиняется приказу, пока один из гвардейцев не усаживает его силой. – Объясните мне, что здесь происходит. Я настаиваю!
Сержант склоняется к нему и насмешливо смотрит ему в глаза:
– Как вы сказали? Настаиваете?
– Именно, мсье. Я понятия не имею, что происходит, но вы зашли слишком далеко.
– Да что вы говорите! Так-таки слишком далеко?
– Дальше, чем позволяют честь и порядочность.
Сержант перестает улыбаться, глаза его мутнеют от ярости. Он усаживается на углу стола и складывает руки на груди.
– Потерпите, скоро вам все объяснят, – насмешливо отзывается он. – А пока ждем, сидите спокойно и помалкивайте, вот вам мой совет.
– Ждем? И кого же?
– Представителя власти.
Упомянутый представитель власти появляется четверть часа спустя. Это тот самый господин в сером рединготе, который допрашивал кучера Самарру, когда академиков уводили с постоялого двора. Он без шляпы, плохо выбрит, хмурое и неприветливое выражение лица усиливают тонкие, почти невидимые губы под маленьким курносым носом, узкий лоб, темные, недоверчивые глаза. Он появляется в сопровождении писаря – пожилого, лысого, в очках, который приносит с собой стопку бумаги и какое-то письмо. Оба входят, не поздоровавшись с задержанными и даже не взглянув в их сторону, представитель власти садится за стол, расстегивает пальто, неторопливо развязывает папку, полную каких-то бумаг, и только потом долго смотрит на задержанных, не произнося ни слова.
– Назовите ваши имена, – наконец приказывает он.
– Назовите сначала ваше имя, – возражает адмирал. – И объясните, что мы здесь делаем.
– Я – Люсьен Руйе, мэр города. И вопросы здесь задаю я. Ваши имена?
Адмирал кивает на кучу бумаг, которые гвардейцы выгрузили на стол, рядом с протоколом, куда писарь уже заносит все происходящее.
– Педро Сарате и Эрмохенес Молина. Там, на столе, все наши документы, мсье.
– Подданство?
– Испанское.
Услышав эти слова, человек по имени Руйе обменивается многозначительным взглядом с сержантом, который поднялся при его появлении и сейчас прислушивается к разговору, стоя рядом со своими подчиненными.
– Что вы делаете в Тартасе?
– Следуем из Парижа в Мадрид через Байонну.
– С какой целью?
– Везем книги, приобретенные в Париже. Среди документов вы найдете письма, подтверждающие, что мы являемся членами Испанской королевской академии.
– Членами чего?
Дон Педро чуть склоняется над столом, прямой и осмотрительный.
– Мсье мэр, раз уж вы утверждаете, что такова ваша должность, я требую, чтобы нам объяснили, зачем нас сюда привезли.
Не обращая внимания на слова адмирала, Руйе пробегает глазами кое-какие бумаги, лежащие на столе. Он делает это с безразличным видом, словно содержание бумаг не слишком его волнует.
– Кто-то из вас говорит по-английски?
– Я говорю, – произносит дон Педро.
– Насколько хорошо вы им владеете?
– Довольно прилично.
Руйе на секунду поворачивается к писарю, чтобы убедиться в том, что тот все записал. Затем с неприязнью смотрит на дона Эрмохенеса.
– А вы? – с любопытством спрашивает мэр.
Испуганный библиотекарь мотает головой.
– Ни слова не знаю, мсье.