Они разговаривают еще некоторое время, ровно столько, чтобы трактирщик от души посетовал на сложные времена, на то, что люди проезжают через городок самые разные, на вероломство англичан и пользу таких людей, как, например, их приятель Жарнак, его гвардейцы и сержант, охраняющие закон и порядок. Несколько минут спустя, считая, что атмосфера полностью разрядилась, Рапосо встает, расплачивается за вино и предупреждает, что пойдет взглянуть на лошадь, оставленную в конюшне без корма. Обменявшись с ним многозначительным взглядом, Дюран вызывается его сопровождать. Застегнув шинель, Рапосо зажигает фонарь и в сопровождении трактирщика выходит прочь в ледяную сырость ночи, все еще темной и глухой, направляясь к конюшне и навесу. Последний представляет собой деревянную постройку, крытую черепицей, предохраняющую экипажи от капризов погоды. Сейчас под навесом виднеется только берлинка академиков, черная и неподвижная, снятые с осей оглобли приставлены к деревянному чурбаку.
– Чего ты здесь забыл?
– Молчи и наблюдай. А позже скажешь, что ничего не видел.
На багажнике, все еще укрытом парусиной, покоится багаж академиков. Взобравшись по приставной лестнице, Рапосо приподнимает парусину и фонарем освещает тюки.
– Эй, это нельзя трогать, – говорит ему трактирщик.
– Захлопни пасть, черт бы тебя подрал.
Свертков с «Энциклопедией» он насчитал семь – увесистых, надежно упакованных в вощеную ткань и обернутых прочной веревкой. Рапосо ощупывает их и что-то прикидывает в уме с едва заметной удовлетворенной улыбкой. На самом же деле он размышляет про вес и габариты. Как их увезти отсюда? Тут понадобится как минимум еще одна верховая лошадь. Два свертка на круп его коня, да еще пять на другое животное. Так или иначе, он уже запланировал, как действовать, хорошо знает местность, к тому же слишком далеко везти книги все равно не придется.
– Разыщи-ка мне мула, Дюран.
Светает. Сероватый свет, проникающий сквозь застекленное грязное окошко под потолком, освещает измученное лицо адмирала. Он ненадолго задремал, съежившись от холода, на тюфяке из кукурузной соломы, брошенном на каменную скамью, укрытый пальто и худым грязным одеялом. Совсем окоченев, силясь осознать, что происходящее с ним – реальность, а не ночной кошмар, дон Педро проводит рукой по небритым щекам, моргает и смотрит на дона Эрмохенеса, лежащего на другом матрасе под пальто и одеялом, таким же засаленным, как и то, которым укрыт адмирал, бледного, с воспаленными от бессонницы глазами.
– Давно не спите? – спрашивает дон Педро.
– Я и не засыпал.
С болезненным усилием адмирал откидывает одеяло и кое-как садится, сжав голову руками.
– Сколько продлится этот кошмар? – спрашивает дон Эрмохенес.
– Не знаю.
Сверху в дверь камеры врезана решетка, сквозь которую можно увидеть темный коридор и закрытую дверь. Дон Педро встает, разминает, как может, свои затекшие члены, приводит в порядок мятую одежду, осматривается и подходит к решетке. Он берется руками за железные прутья и зовет, но никто не откликается. В отчаянии оборачивается и встречает страдающий взгляд дона Эрмохенеса, который смотрит на друга так, будто в его руках или, по крайней мере, в его ведении лежит решение их зашедшей в тупик судьбы.
– Что случилось? – спрашивает библиотекарь.
– Очевидно, нас с кем-то перепутали.
– Чушь какая! Но с кем же?
– Этого я не знаю.
Камера представляет собой длинный, узкий пенал, влажные стены покрыты царапинами и непристойными надписями. В одном углу стоит жестяная посудина, чтобы заключенные справляли нужду. Оба пленника украдкой используют этот сосуд для малых отправлений, стыдливо избегая взглядов друг друга.
– Это неслыханно, – возмущается дон Эрмохенес.
Адмирал напрягает память, силясь восстановить картину событий. Вспомнить все обстоятельства, которые привели его сюда. Он путается в фактах и бесчисленных вопросах, силясь объяснить себе поведение гвардейцев, хамство сержанта, недоверчивость мэра Руйе.
– Да еще эти намеки насчет Англии, – бормочет он. – Все это очень и очень подозрительно.
– Но что все это означает?
– Франция находится в состоянии войны, как и Испания. Возможно, нас приняли за иностранных шпионов.
У дона Эрмохенеса открывается рот.
– Нас с вами? Что за безумие! И что нам теперь делать?
Адмирал садится на матрас, кутаясь в пальто, накинутое на плечи, и напряженно размышляет.
– Несчастья будто бы преследуют нас, – произносит он. – Сначала ограбление в Париже, теперь это.
– Господи, – вздрагивает библиотекарь, – не хотите ли вы сказать, что тут какая-то связь?
Дон Педро задумывается.
– Честно говоря, нет, я так не считаю, – заключает он. – Но такое количество злоключений, такое невезение просто удивляют.
– А что, если…
Скрежет дверной задвижки прерывает слова библиотекаря. Фонарь освещает коридор, появляются какие-то люди. Дон Педро узнает мэра Руйе, сержанта Бернарда и одного из гвардейцев, которого видел ночью. Они появляются в сопровождении высокого субъекта среднего возраста и своеобразной наружности. Его волосы, лишенные следов пудры, собраны в косицу, а костюм предназначен для упражнений на свежем воздухе или охоты.
– Вот они, эти птички, – с ходу хамит Руйе.
Незнакомец подходит к решетке и с любопытством и подозрительностью всматривается в лица академиков.
– Я – шевалье д’Эсмангар, исполняю должность префекта в этих местах, – сухо говорит он. – Как раз собирался на охоту, когда мне сообщили… Так кто вы такие?
– Бригадир Сарате и дон Эрмохенес Молина, – отвечает адмирал, – члены Испанской королевской академии.
Незнакомец смотрит на них в замешательстве. Дон Педро замечает, что глаза у него серые, спокойные и, кажется, умные.
– Это та, что занимается кодификацией испанского языка и находится в Мадриде? И, если не ошибаюсь, выпускает «Толковый словарь»?
– Она самая.
– А что вы делаете в Тартасе?
– Движемся в Байонну с грузом книг, купленных в Париже.
Шевалье д’Эсмангар размышляет о том, что только что услышал. Затем устремляет взгляд на мэра и вновь переводит его на академиков.
– Можете ли вы удостоверить свою личность?
– Разумеется, – невозмутимо отвечает адмирал. – Все наши документы, заверенные печатями французских властей, были конфискованы вместе с прочими бумагами… Вчера они лежали на столе. Там, снаружи.
Д’Эсмангар делает движение рукой, и к нему подходит сержант. Шевалье задумчиво смотрит на Руйе.
– Кто на них донес?
– Какой-то проезжий. В трактире Дюрана.
– А где он сейчас, этот проезжий?
– Я не знаю. – Мэр секунду сомневается. – Должно быть, отправился дальше своей дорогой… Однако оставил записку.
Он достает из кармана листок бумаги и протягивает его шевалье. Тот читает, хмурится и подает ее дону Педро, просунув сквозь прутья решетки. Письмо написано по-французски:
Моя обязанность как добраго поданого сообщить что на постоялом дваре остановились двс англиских шпиона которые едут ис Парижа к граници. До здраствует Франция и до здраствует король.
– Именно это мы и подозревали, дон Эрмес, – негодует адмирал, возвращая записку шевалье. – На нас донесли как на шпионов.
– Но как? Кто написал эту гадость?
– Не знаю. Подпись отсутствует. Это анонимка.
– Господи… Значит, с нами так обращаются из-за какой-то анонимки?
Сержант возвращается, неся в руках какие-то официальные бумаги, среди которых адмирал узнает паспорт и разрешение на командировку. При свете фонаря, который держит в руке мэр, д’Эсмангар обстоятельно изучает все, что написано в документах, затем переводит взгляд на пленников и вновь погружается в чтение. Наконец складывает бумаги, приказывает открыть темницу, и вскоре все переходят в кабинет, где дона Педро и дона Эрмохенеса допрашивали ночью. Им пододвигают те же самые стулья, шевалье занимает место у стола, а Руйе, сержант и гвардеец остаются стоять.
– Вы что-нибудь ели?
Тон префекта явно смягчился, и голос звучит вежливее.
– Ничего со вчерашнего дня, – отвечает дон Эрмохенес.
– Сейчас мы это уладим. – Д’Эсмангар отдает приказ гвардейцу, и тот приносит академикам две миски бульона, хлеб, кувшин с водой и полотенца, затем префект обращается к мэру: – Кто доставил вам это письмо?
– Дюран, я вам уже говорил… Как он сообщил, некий человек, бывший у нас проездом, узнал этих типов и счел своим долгом заявить на них.
Шевалье хмурится.
– А почему он отправился с этим письмом к Дюрану, а не сразу сюда?
– Не знаю, мсье.
– Приведите-ка сюда этого Дюрана.
– Мсье, этому человеку можно доверять. Это крестный моей дочери. Поэтому…
– Сюда его, немедленно!
Гвардеец подает завтрак, воду в кувшине и полотенце, которые д’Эсмангар любезно предлагает академикам. Те моют руки, крошат хлеб в миски и завтракают без лишних церемоний прямо за столом в кабинете, одновременно беседуя с шевалье. Этот провинциальный дворянин, производящий впечатление человека образованного и воспитанного, искренне удивляется, узнав, что задержанные везут в Мадрид первое издание «Энциклопедии», имея на то письменное разрешение короля и инквизиции. Рассказывая о своем пребывании в Париже, дон Педро и дон Эрмохенес то и дело упоминают эпизоды с участием какого-нибудь общего знакомого – например, энциклопедиста Бертанваля, которого д’Эсмангар знает лично и с которым его дядя, интендант Лилля, состоит в переписке. В разгар беседы появляется трактирщик Дюран. Явно застигнутый врасплох, он обеспокоенно отвечает на вопросы, которые шевалье задает ему ледяным тоном, встревожившим трактирщика еще больше. В конце концов трактирщик начинает путаться в своих показаниях и настаивает только на том, что едва рассмотрел лицо автора анонимки. Д’Эсмангар отпускает трактирщика с явным неудовольствием, печально смотрит на академиков и обращается к Руйе:
– Итак, мсье мэр: вы получили анонимную записку, которую вам, в свою очередь, доставил трактирщик, и решили засадить в темницу этих двоих почтенных людей, даже не потрудившись проверить их личность… Я доступно излагаю?