— Вроде как вдруг и медленно тоже, — пояснил Адам, — потому что их много уплыло на лодках во все другие страны, и там всех научили математике, английскому и истории. Ну и там еще всему.
— И чего в этом такого? — спросила Язва.
— А там, наверное, здорово было, когда она тонула, — завистливо произнес Брайан, вспомнив, как однажды затопило Нижний Тэдфилд. — Молоко привозили на лодках, и газеты тоже, и в школу никто не ходил.
— Если б я был атлантянин, я бы там и остался, — сказал Уэнслидейл. Это предположение было встречено презрительными смешками, но он воодушевленно продолжил:
— Просто надо ходить в водолазном шлеме, и все. И все окна забить и напустить в дома воздух. Тоже было бы здорово.
Адам уставился на него леденящим взглядом, приберегаемым для любого из ЭТИХ, кто осмелится раньше его предложить идею, которую ему хотелось бы высказать самому.
— Может, они так и сделали, — с нарочитым сомнением в голосе ответил он. — После того как отослали учителей на лодках. Все, может, так там и остались, когда она потонула.
— Мыться не надо, — размечтался Брайан, которого принуждали мыться значительно чаще, чем, по его мнению, полезно для его здоровья. Не то чтобы от этого был толк. В Брайане от природы было что-то приземленное. — Потому что все и так было бы чистое. А в огороде можно сажать водоросли и все такое и охотиться на акул. И держать дома осьминогов и все такое. А школы и все такое закрыли бы. Потому что избавились от учителей.
— А может, они и сейчас там? — сказала Язва.
Они представили себе, как атлантяне, облаченные в таинственно струящиеся одеяния и круглые аквариумы, живут себе под бурными океанскими волнами.
— Хы, — сказала Язва, подытоживая их размышления.
— Что будем делать? — спросил Брайан. — Дождь вроде бы кончился.
В конце концов они стали играть в Чарльза Форта, как будто «он открывает тайны и секреты». Игра состояла в том, что кому-то из ЭТИХ поручалось ходить с останками древнего зонтика в руках, а остальные устраивали дождь из лягушек, точнее — лягушки. Единственной, которую можно было поймать в пруду. Это была лягушка почтенного возраста, давно знакомая с компанией ЭТИХ и терпевшая их интерес к собственной персоне исключительно в обмен на возможность спокойно жить в пруду без щук и цапель. Некоторое время она добродушно сносила их выходки, прежде чем ускакать в потайное, до сих пор не обнаруженное укрытие в старой канализационной трубе.
А ЭТИ отправились по домам обедать.
Адам испытывал полное удовлетворение от плодотворно проведенного утра. Он всегда чувствовал, что наш мир — очень интересное место, и воображение населяло его пиратами, бандитами, шпионами, астронавтами и прочими подобными персонажами. Однако, с другой стороны, его терзали сомнения, и он подозревал, что если подходить к жизни всерьез, все это было только в книгах и уже не существовало на самом деле.
А вот насчет Эры Водолея — это было на самом деле на самом деле. Взрослые написали о ней множество книг (в «Новом Водолее» было полно рекламы), и не только о ней. Там были еще и большеног, и человек-мотылек, и йети, и морские чудовища, и пума, которую видели в Суррее, и все они существовали на самом деле. Если бы у Кортеса на вершине Дариена, откуда он увидел Тихий океан, были бы сырые ноги из-за того, что он ловил лягушку, он бы чувствовал себя точно так же, как Адам в этот момент.
Мир был прекрасен и неизведан, и в центре его был Адам.
Он залпом проглотил обед и удалился к себе в комнату. У него еще оставалось вполне достаточно номеров «Нового Водолея», которые он не успел прочесть.
Полчашки какао свернулось в светло-коричневую слизь.
Сотни лет многие пытались разобраться в пророчествах Агнессы Псих — люди по большей части весьма умные. Анафема Деталь, которая была Агнессой настолько, насколько это позволяла игра генов, была лучшей из всех. Но ангелов среди них не было.
У большинства из тех, кто видел Азирафеля в первый раз, складывалось о нем следующее впечатление: во-первых, что он англичанин; во-вторых, что он весьма умен; и, в-третьих, что он настолько голубой, что любой тропический остров нанял бы его, чтобы подсвечивать небо в разгар туристического сезона. Два мнения из этих трех были неверны: небеса не Англия, что бы там себе ни думали некоторые поэты, а ангелы не имеют пола, если только всерьез этим не озаботятся. А вот умен он был — это правда. И это был ангельский ум, который, возможно, не намного острее человеческого, но зато значительно глубже и к тому же имеет за плечами тысячелетний опыт использования.
Азирафель был первым среди ангелов, кто приобрел компьютер — дешевую, неторопливую, несерьезную модель, усиленно рекламируемую как лучший выбор для предприятий малого бизнеса. Он с пылом новообращенного использовал его для того, чтобы вести счета, которые отличались такой аккуратностью, что налоговые инспекторы проверяли их пять раз, пребывая в полной уверенности, что он пытается где-то скрыть пару трупов.
Но те вычисления, которыми он был занят сейчас, не смог бы сделать ни один компьютер. Иногда он что-то быстро записывал на листе бумаги, лежащем перед ним. Лишь восемь человек во всем мире были способны понять эти символы. Из них двое были нобелевскими лауреатами, а одному из оставшихся шести приходилось постоянно утирать слюни и не давать в руки ничего острого, чтобы не поранился.
Пообедав на скорую руку соевым супом из банки, Анафема погрузилась в изучение карт. Без сомнения, в окрестностях Тэдфилда проходило множество лей-линий, и даже преподобный Уоткинс, авторитет в своей области, отметил некоторые из них. Вся проблема была в том, что, если только она не ошибалась, эти линии начали двигаться.
Последнюю неделю она с помощью теодолита, маятника и топографической карты снимала показания, и теперь карту почти сплошь покрывали точки и стрелочки.
Она помедлила, разглядывая то, что у нее получилось. Потом она взяла фломастер и, иногда сверяясь с блокнотом, начала соединять точки на карте.
Хотя радио было включено, она его не слушала. В результате она не услышала начало репортажа. Уже потом, когда отдельные ключевые слова достучались до ее сознания, она обратила на него внимание.
Некто, представленный как пресс-секретарь, судя по голосу, был близок к истерике.
— …опасности ни для работников станции, ни для общественности, — сказал он.
— Так сколько точно исчезло ядерных материалов? — спросил журналист.
После продолжительной паузы пресс-секретарь ответил:
— Мы бы не стали говорить «исчезло». Не исчезло. Временно отсутствует.
— Вы имеете в виду, что они все еще на территории станции?
— У нас нет точных предположений насчет того, каким образом они могли быть перемещены за ее пределы, — сказал пресс-секретарь.
— Вы, разумеется, рассматривали вариант террористического акта?
Снова наступила пауза. Затем пресс-секретарь заговорил, очень спокойно, тоном человека, который сыт всем по горло, и, как только это закончится, уйдет в отставку и займется разведением кур.
— Да, — сказал он, — видимо, надо рассматривать и этот вариант. Только при этом нам надо выяснить, какие именно террористы способны изъять работающий ядерный реактор из кожуха целиком так, чтобы этого никто не заметил. Его вес — около тысячи тонн, а в высоту он двенадцать с половиной метров. Так что это очень сильные террористы. Возможно, вам стоит позвонить им, сэр, и задать несколько вопросов таким же презрительно-обвиняющим тоном.
— Но вы сказали, что станция все еще производит электричество? — репортер чуть не задохнулся от неожиданности.
— Производит.
— Как же она может его производить, если на ней нет реактора?
Безумная ухмылка пресс-секретаря была видна даже по радио. Более того, видно было, как он обводит маркером объявления на странице «Фермы на продажу» в журнале «Куроводство».
— Этого мы не знаем, — сказал он. — Мы надеялись, что ответ нам подскажут умники с Би-би-си.
Анафема взглянула на карту.
То, что у нее получилось, было похоже на галактику или на рисунок, вырезанный на надгробии древнего кельтского вождя — из тех, что побогаче.
Лей-линии действительно двигались. Они закручивались спиралью.
Центром которой — не совсем точно, с учетом возможных ошибок, но без всякого сомнения — был Нижний Тэдфилд.
В нескольких тысячах миль от Тэдфилда, почти в тот же момент, когда Анафема взглянула на свои спирали, лайнер «Морбилли» сел на мель на глубине в триста морских саженей.
Для капитана Винсента это означало лишь, что у него стало одной проблемой больше. К примеру, он точно знал, что сейчас нужно связаться с владельцами судна, но никогда не мог со всей уверенностью сказать, кому оно принадлежит в данный момент и кому будет принадлежать на следующий день — или на следующий час, принимая во внимание глобальную компьютеризацию.
Одна беда с этими компьютерами. Вся документация на судне велась в электронном виде, и лайнер мог перейти под более выгодный (на данный момент) флаг за доли секунды. Навигационными системами тоже управлял компьютер и постоянно обновлял данные о положении судна через спутники. Капитан Винсент пытался терпеливо объяснить владельцам, кто бы они ни были, что лучше вложить деньги в покупку нескольких сот квадратных метров обшивочной стали и бочки заклепок, но ему вежливо сообщили, что эти рекомендации не соответствуют текущим прогнозам соотношения расходов и прибыли.
Капитан Винсент питал сильное подозрение, что, несмотря на всю его электронику, «Морбилли» стоил бы больше, затонув, чем оставаясь на плаву. При этом, возможно, когда он отправится на дно, он войдет в историю мореплавания как пример самого точного определения места крушения.
Отсюда следовал еще один вывод — что мертвый капитан Винсент был более ценен, чем живой.