— Они не пылали, — сказала Язва. — Они даже не очень-то и разломались, когда мы ее перевернули обратно.
— Но ведь могли, — заметил Адам. — С чего это нам не полагается медаль только потому, что чья-то старая машина не может вовремя запылать?
Они стояли, склонившись над ямой на дороге. Анафема вызвала полицию. Прибывшие полицейские объяснили появление ямы проседанием почвы и наставили вокруг ярко-оранжевые предупредительные конусы. В яме было темно и очень глубоко.
— А здорово было бы смотаться в Тибет, — сказал Брайан. — Изучить военные искусства и все такое. Я смотрел старый фильм про одну долину в Тибете, там все живут сотни лет. Она называется Шангри-Ла.
— У моей тети домик называется «Шангри-Ла», — сказал Уэнслидейл.
Адам хмыкнул.
— Тоже мне умники, назвать долину в честь какого-то домика, — сказал он. — Еще бы «Дом, милый дом» назвали. Или «Родные пенаты».
— Все лучше, чем «Шомпола», — мягко заметил Уэнслидейл.
— Шамбала, — поправил его Адам.
— Это, наверное, одно и то же место. Может, просто и так, и так, — с неожиданной дипломатичностью сказала Язва. — Как у нас дом. Мы поменяли имя с «Хижины» на «Прекрасный вид», когда туда переехали, а нам все равно приходят письма на адрес «Тео К. Купьер, Хижина». Может, они ее решили назвали «Шамбала», а люди все равно говорят — «Родные пенаты».
Адам бросил в яму камешек. Тибетская тема начала ему надоедать.
— Чем займемся? — спросила Язва. — На ферме в Нортон-Боттом овец купают. Сбегаем, поможем?
Адам бросил в яму камень побольше и прислушался, ожидая звука удара о дно. Звука не было.
— Не знаю, — рассеянно сказал он. — Я считаю, надо что-то делать с китами, лесами и всяким таким прочим.
— А что? — спросил Брайан, который обычно получал большое удовольствие от такого развлечения, как настоящее купание овец. Он принялся вытаскивать из карманов пакетики из-под чипсов и бросать их в яму, один за другим.
— Можно после обеда пойти в Тэдфилд и не съесть по гамбургеру, — предложила Язва. — Если каждый из нас четверых не съест по гамбургеру, им не придется вырубать миллионы гектаров джунглей.
— Все равно ведь вырубят, — отозвался Уэнслидейл.
— Вот опять стихийный материлизм, — повернулся к нему Адам. — То же самое с китами. Вокруг просто ужас что творится. — Он взглянул на Бобика.
Ему было как-то очень не по себе.
Бобик, заметив внимание к себе, радостно вскочил на задние лапы.
— Такие, как вы, и едят всех китов, — сурово сказал ему Адам. — Могу поспорить, на твою долю приходится уже чуть ли не целый кит.
Бобик, ненавидя себя последней оставшейся в душе сатанинской искрой, склонил голову набок и жалобно завыл.
— Ничего себе мир, в котором придется расти, — сказал Адам. — Ни китов, ни воздуха, и все плавают в лодках, потому что уровень моря поднимается.
— Тогда атлантянам только и будет хорошо, — жизнерадостно заметила Язва.
— Угу, — отозвался Адам, хотя на самом деле не слушал.
В голове у него творилось что-то странное. Она болела. В ней появлялись мысли, которые он не собирался думать. Они шептали ему: Ты можешь что-то сделать, Адам Янг. Ты можешь все исправить. Ты можешь сделать все, что захочешь. А то, что говорило ему это, было… им самим. Частью его, спрятанной глубоко-глубоко. Частью, которая была с ним все эти годы. Причем оставаясь незамеченной, словно тень. Она говорила: да, это никудышный мир. Он мог быть лучше. Но он отвратителен, и настало время что-то с ним сделать. Для этого ты здесь. Чтобы все исправить.
— Потому что они смогут отправиться куда угодно, — продолжала Язва, с беспокойством глядя на него. — Атлантяне то есть. Потому что…
— Я сыт по горло всеми этими атлантянами и тибетцами, — резко заявил Адам.
Остальные ЭТИ уставились на него. Им еще не приходилось видеть его таким.
— Им-то хорошо, — продолжал Адам. — Они все ходят, расходуют всех китов, и уголь, и нефть, и озон, и джунгли, и все прочее, а нам ничего не останется. Нам надо лететь на Марс и все такое, а не сидеть тут в темноте и сыри и ждать, пока улетучится весь воздух.
Это был не тот Адам, которого знали ЭТИ. Они старались не смотреть друг другу в глаза. В присутствии такого Адама мир казался холодным и враждебным.
— Лично мне кажется, — Брайан попробовал подойти к делу прагматично, — лично мне кажется, что лучшее, что ты можешь сделать, — перестать читать об этом.
— Ты уже это говорил, — ответил Адам. — Или что-то похожее. Растешь себе, читаешь про пиратов, ковбоев, космонавтов и так далее, и как раз когда начинаешь думать, сколько всего удивительного в мире, тебе говорят, что на самом деле здесь одни мертвые киты, вырубленные леса и тема-ядерные отходы, и все это на миллионы лет. Не стоит и расти в таком мире, если хотите знать.
Остальные ЭТИ обменялись взглядами.
На мир действительно упала тень. На севере в небе клубились грозовые облака, и лучи солнца просачивались сквозь них, словно небо раскрашивал любитель-энтузиаст.
— Я считаю, с этим пора кончать и начинать все заново, — сказал Адам.
Этот голос не был похож на голос Адама.
Холодный ветер пронесся в летней листве.
Адам посмотрел на Бобика, который пытался встать на голову. Вдали послышался раскат грома. Адам наклонился и рассеянно погладил собаку.
— И поделом им, если все эти тема-ядерные бомбы взорвутся и все начнется заново. Только нужно правильно все сорганизовать, — сказал Адам. — Иногда я думаю, что мне хочется, чтобы так и случилось. А потом мы сможем все исправить.
Снова послышался гром. Язву бросило в дрожь. Это не было похоже на обычную бесконечную, словно записанную на ленте Мебиуса, болтовню, за которой ЭТИ могли проводить час за часом. В глазах у Адама появилось выражение, которое его друзья не могли постичь — не то чтобы в них чертики плясали, это как раз было бы, как всегда, более или менее, — у него в глазах была какая-то серая пустота. И это было намного хуже.
— Ну, не знаю насчет нас, — отважилась Язва. — Насчет нас не знаю, потому что если все эти бомбы подвзорвутся, нас всех разнесет на кусочки. Я, как мать нерожденных поколений, против.
Остальные ЭТИ с интересом поглядели на нее. Она пожала плечами.
— И тогда миром будут править гигантские муравьи, — с дрожью в голосе сказал Уэнслидейл. — Я видел этот фильм. Или все будут ездить с обрезами на машинах, утыканных пулеметами, и ножами, и пушками…
— Я бы не допустил никаких гигантских муравьев и вообще ничего подобного, — Адам оживился, что выглядело жутковато. — И с вами все было бы в порядке. Я бы об этом позаботился. Вот это была бы шутка — заполучить весь мир только для нас, а? Мы могли бы поделить его. Устроить такие игры! Играть в войну — настоящими армиями, и все такое.
— Но ведь людей-то никого не будет, — пискнула Язва.
— А, людей бы я нам сделал, — отмахнулся Адам. — Тех, из кого можно набрать армию — легко. Каждый мог бы взять себе четверть мира. Ты, к примеру, — он ткнул пальцем в Язву, и она отшатнулась, словно палец Адама был раскаленной кочергой, — могла бы взять себе Россию. Она красная, и ты красная — ну, рыжая, какая разница? А Уэнсли может взять Америку, а Брайан пусть берет… пусть берет Африку и Европу, и тогда…
Даже охваченные все усиливающимся ужасом, ЭТИ мысленно рассмотрели такое заслуживающее внимание предложение.
— Э-э… — начала, заикаясь, Язва, а внезапно налетевший ветер хлестнул по ее майке, — а с чего это Уэнсли получит Америку, а я — только Россию? В России скучно.
— Можешь взять еще Китай, Японию и Индию, — ответил Адам.
— Тогда мне останутся только Африка и кучка унылых крошечных стран, — сказал Брайан, торгуясь даже на грани срыва в катастрофу. — От Австралии я бы не отказался, — добавил он.
Язва толкнула его в бок и со значением затрясла головой.
— Австралию получит Бобик, — заявил Адам, и в глазах у него зажегся огонь творения, — потому что ему нужно много места, чтобы бегать. А еще там полно кроликов и кенгуру, за которыми он сможет гоняться, и…
Тучи расплывались по небу во все стороны, словно чернила в миске с чистой водой, двигаясь быстрее ветра.
— Да не будет никаких кро… — взвизгнул Уэнслидейл.
Адам не слышал его. Он слышал только тот голос, что звучал в его голове.
— Ничего хорошего не вышло, — сказал он. — Надо начинать заново. Просто спасем тех, кого хотим спасти, и начнем снова. Это лучше всего. Если подумать, этим мы окажем Земле услугу. Я начинаю гневаться, когда вижу, до чего эти старые психи ее довели…
— Это память, понимаешь, — сказала Анафема. — Она работает как назад, так и вперед. Генетическая память, я имею в виду.
Ньют смотрел на нее вежливо, но абсолютно непонимающе.
— Вот что я пытаюсь объяснить, — терпеливо продолжила она. — Агнесса не видела будущее. Это просто метафора. Она помнила его. Не очень хорошо, конечно, и пока это фильтровалось через ее собственное понимание, все немного перепутывалось. Мы считаем, что ей лучше всего запоминалось то, что случится с ее потомками.
— Но ведь если вы отправляетесь именно туда и делаете именно то, что она описала, а то, что она описала — это ее воспоминания о том, где вы были и что делали, — сказал Ньют, — тогда…
— Я знаю. Но есть, ну… своего рода свидетельства, что это именно так, — сказала Анафема.
Они склонились над картой, развернутой на столе. В углу бормотал приемник. Ньют четко осознавал, что рядом с ним сидит женщина. Будь профессионалом, сказал он себе. Ты солдат, так ведь? Ну, практически солдат. Так и веди себя как солдат. Он долю секунды подумал над этим предложением. Ну, то есть как уважающий себя солдат примерного поведения. Он принудил себя снова вернуться к обсуждаемой теме.
— Почему Нижний Тэдфилд? — спросил Ньют. — Меня заинтересовала только погода. Оптимальный микроклимат, как ее называют. Это означает, что здесь — крошечное место, в котором своя собственная хорошая погода.