Его перехватил один из пожарных.
— Вы владелец этого заведения? — спросил пожарный.
— Да ты сдурел! Я что, похож на хозяина магазина?
— Вряд ли смогу утверждать это, сэр. Внешность весьма обманчива. Я, к примеру, пожарник. Однако, встречаясь со мной в компании, люди, которым неизвестна моя профессия, зачастую предполагают, что я на самом деле бухгалтер-аудитор или директор фирмы. Представьте, что я не в форме, сэр, и, тогда, по вашему мнению, на кого я был бы похож? Только честно?
— На урода, — рявкнул Кроули и вошел в магазин.
Сказать, что он просто вошел в магазин, значительно легче, чем на самом деле туда войти. Кроули пришлось избежать столкновения с полудюжиной пожарных, двумя полицейскими и довольно большой группой интересных обитателей ночного Сохо[39], выбравшихся на улицу еще засветло и занятых горячей беседой о том, какие именно слои общества стали самым ярким впечатлением на сегодняшний день и почему.
Кроули протиснулся сквозь эту толпу. Они даже не посмотрели в его сторону.
Потом он рывком открыл дверь и вошел в ад кромешный.
Книжный магазинчик ангела пылал ярким пламенем.
— Азирафель! — крикнул Кроули. — Азирафель, ты… ты сошел с ума, Азирафель? Ты здесь?
Нет ответа. Лишь шорох горящей бумаги, звон лопающегося стекла в комнатах наверху, до которых добрался огонь, и треск рушащихся балок.
Кроули бросил беглый, отчаянный взгляд вокруг. Ему нужен был ангел, ему нужна была помощь.
В дальнем углу комнаты рухнул книжный шкаф, разбросав пылающие книги по всему полу. Кроули стоял в самом сердце пожара и не обращал на него внимания. Левая штанина начала дымиться; он посмотрел на нее, и она погасла.
— Ау!? Азирафель! Ради Бо… Ради Дья… ради кого угодно! Азирафель!
Витрина разлетелась вдребезги от мощного удара снаружи. Кроули, вздрогнув, обернулся, и в грудь ему неожиданно ударил тугой поток воды, сбив его с ног.
Очки отлетели в дальний угол комнаты, превратились в лужицу горящего пластика и уже не могли скрыть желтые глаза с вертикальными змеиными зрачками. Весь мокрый, в облаках пара, с перемазанной пеплом физиономией, утратив, насколько это возможно в его случае, всякое хладнокровие, Кроули стоял на четвереньках посреди пылающего магазина и почем зря клял Азирафеля, непостижимый план, и все, что Сверху, и все, что Снизу.
Потом он опустил взгляд и увидел ее. Книгу. Ту книгу, которую девушка из Тэдфилда забыла в машине ночью в среду. Переплет у нее чуть-чуть обгорел, но в остальном она чудесным образом не пострадала. Он поднял ее, сунул в карман куртки, шатаясь, поднялся на ноги и принялся чистить брюки.
И над ним обвалился потолок. Обреченное здание повело плечами, словно недоуменный великан, и с ревом обрушилось внутрь дождем из кирпича, головешек и пылающих углей.
На улице полиция оттесняла прохожих в сторону, а один из пожарных объяснял любому, кто был готов выслушать:
— Я не смог остановить его. Он словно сошел с ума. Или крепко напился. Просто вбежал в дом. Я не мог его остановить. С ума сошел. Вбежал, и все тут. Жуткая смерть. Жуткая, жуткая… Просто вбежал…
И тут Кроули вышел из огня.
Полицейские и пожарники взглянули на него, увидели выражение его лица и не тронулись с места.
Он уселся в «Бентли», задним ходом выехал на Уордор-стрит, на полном ходу обогнул пожарную машину и исчез во внезапно сгустившихся сумерках.
Все уставились ему вслед. Наконец один из полицейских заговорил:
— В такую погоду ему надо бы включить фары, — оцепенело сказал он.
— Особенно раз он так ездит. Это может быть опасно, — безжизненно заметил другой, и все они стояли, озаряемые и согреваемые горящими останками книжного магазина, и не могли понять, что же происходит с миром, который им казался таким простым и понятным.
Иссиня-белая молния прорезала затянутое черными тучами небо, раздался болезненно тяжелый удар грома и хлынул ливень.
Она ехала на мотоцикле красного цвета. Не дружелюбного фирменного красного цвета «Хонды», а глубокого, кровавого красного цвета, темного, густого, злобного. Во всех прочих отношениях этот мотоцикл выглядел абсолютно обычно, если не считать меча, торчащего из притороченных к седлу ножен.
Ее шлем был ал, а кожаная куртка — цвета старого вина. На спине рубиновыми клепками была выведена надпись: АНГЕЛЫ АДА.
Несмотря на то что было всего десять минут второго, было сумрачно, влажно, мокро. Шоссе было почти пустым, и женщина в красном летела прямо посередине на своем красном мотоцикле, лениво улыбаясь.
День складывался удачно. Видимо, в красивой женщине верхом на мощном мотоцикле, к седлу которого приторочен меч, есть что-то такое, что оказывает сильное действие на определенный тип мужчин. Четыре коммивояжера пытались угнаться за ней, и обломки «Форда Сьерра» украсили собой ограждение и опоры моста на протяжении шестидесяти километров вдоль автострады.
Она доехала до перекрестка и зашла в забегаловку под названием «Беспечный едок» рядом с автосервисом. Там было почти пусто. За стойкой официантка скучно вязала носок, а кучка байкеров в черной коже, огромных, волосатых, вонючих и крутых, столпились в углу вокруг еще одного черно-кожаного собрата, который был еще выше их ростом. Он полностью погрузился в игру, стоя перед устройством, которое в дни иные показывало бы комбинации плодов и ягодок, но теперь было оснащено монитором и названием «Викторина “Эрудит”».
Из угла доносились реплики примерно следующего содержания:
— Это D! Жми D — у «Крестного отца» точно больше «Оскаров», чем у «Унесенных ветром»!
— «Марионетка»! Сенди Шоу! Это ее песня, чесслово, чтоб мне сдохнуть!
— 1666!
— Да иди ты, недоумок! Это Большой пожар! А чума была в 1665-м!
— Жми B: Великая Китайская стена — не одно из семи чудес света!
Тем было четыре: «Поп-музыка», «Спорт», «События в мире» и «Разное». Высокий байкер, не снявший шлема, жал на кнопки, не обращая ни малейшего внимания на советчиков. Во всяком случае, он неуклонно выигрывал.
Красная наездница подошла к стойке.
— Чашку чая, пожалуйста. И сэндвич с сыром, — сказала она.
— Одна едете, дорогуша? — спросила официантка, выставив на стойку чашку с чаем и тарелку с кусочком чего-то белого, сухого и твердого.
— Жду друзей.
— А-а, — приглушенно отозвалась официантка, откусывая шерстяную нитку. — Ну так лучше ждите здесь. На улице — просто ад.
— Нет, — ответила она. — Пока еще нет.
Она выбрала столик у окна, откуда хорошо было видно стоянку, и стала ждать.
До нее доносились голоса викторин-эрудитов.
— А вот, новый пошел: «Сколько раз Англия официально была в состоянии войны с Францией с 1066 года?»!
— Двадцать? Ну щас! Двадцать тебе… Ух ты. Ну, никогда бы…
— Война Америки с Мексикой? Знал ведь. Июнь 1845 года. D! Видишь — говорил я тебе!
Самый высокий, если не считать играющего, байкер по прозвищу Боров (192 см) шепнул самому низкорослому из них, Жирняку (188 см):
— А куда делся «Спорт»? — На костяшках пальцев у него была татуировка: на одной руке LOVE (любовь), на другой — HATE (ненависть).
— Да это случайный, чтоб его, выбор, так, что ли? Это у них все на микрочипах. У них там, может, мильон разных тем в памяти. — У этого на костяшках было написано FISH (рыба) на одной руке, и CHIP (чипсы) — на другой.
— «Поп-музыка», «События в мире», «Разное» и «Война». Просто я «Война» раньше не видал. Потому и говорю, — Боров громко хрустнул пальцами, потянул за колечко на банке с пивом, опрокинул полбанки в глотку, рыгнул без задней мысли и вздохнул.
— Жаль, что у них мало вопросов из этой гребаной Библии.
— Чего? — Жирняк никогда не подозревал в Борове эрудированности по части библейских вопросов.
— Да это… помнишь заварушку в Брайтоне?
— А то! Тебя еще по Би-би-си показывали, в «Криминальной хронике», — ответил Жирняк, и в голосе его звучала зависть.
— Ну и пришлось мне ошиваться в отеле, где мамаша работала, помнишь, нет? Ты-РИ месяца! А читать-то нечего, только какой-то шибздик по имени Гидеон забыл в номере Библию. Ну, так вот прямо в уме и оседает.
На стоянку въехал еще один мотоцикл, сияющий черной как смоль краской.
Дверь открылась, и сквозь комнату пронесся порыв холодного ветра. Вошел мужчина с черной бородкой, с ног до головы одетый в черную кожу, подошел к столику, за которым сидела женщина в красном, и сел рядом с ней, и байкеры рядом с эрудит-машиной вдруг заметили, как им захотелось есть, и отрядили Скунса в поход за едой для всех, кроме того, что играл, потому что он ничего не сказал, только продолжал нажимать кнопки, безошибочно находя правильные ответы, и выигрыш его копился в поддоне на дне автомата.
— Последний раз мы виделись в Мейфкинге, в Трансваале, — сказала Красная. — Как дела?
— Много работы, — ответил Черный. — В основном в Америке. Краткие турне по всему миру. Убиваю время, в общем.
— Это что такое значит, что у вас нет пирогов с мясом и почками? — спрашивал у стойки потерпевший афронт Скунс.
— Мне казалось, что у нас они есть, но, видимо, кончились, — ответила официантка.
— Забавно, что мы наконец собрались все вместе, — сказала Красная.
— Забавно?
— Ну, сам знаешь. Когда тысячи лет год за годом ждешь одного главного дня, и он наконец наступает. Это как ждать Рождества. Или дня рождения.
— У нас нет дня рождения.
— Я же не говорила, что есть. Я сказала, на что это похоже.
(— Если честно, — призналась официантка, — у нас, похоже, вообще все закончилось. Есть только вот этот кусок пиццы.
— С анчоусами? — мрачно спросил Скунс. Никто из их компании терпеть не мог анчоусы. Или оливки.
— Да, дорогуша. С анчоусами и оливками. Возьмете?
Скунс печально покачал головой. Когда он вернулся в игру, в желудке у него урчало. Большой Тед легко выходил из себя, когда хотел есть, а когда Большой Тед выходил из себя, доставалось всем.)