Он взвесил на руке нож и одним искусным движением отрезал голову черному петуху. Кровь хлынула ему на правую ладонь.
— Лоа правят мной, — нараспев начал он. — Приди ко мне, Большой-Хороший-Ангел.
— Где я? — спросил он.
— Ты мой Большой-Хороший-Ангел? — спросил он себя.
— Мне представляется, что это очень личный вопрос, — ответил он. — Если, конечно, вы в этом смысле. Но надо стараться. Стараться изо всех сил.
Ситроэн увидел, как его рука тянется к петуху.
— Вам не кажется, что не следует готовить пищу в столь антисанитарных условиях? То есть в джунглях. Или у нас пикник с барбекю? Что это за место?
— Гаити, — ответил он.
— Проклятье! Все дальше и дальше. Ладно, могло быть и хуже. Ведите себя хорошо и, извините, мне пора.
И в голове Ситроэна де Шевó остался только он сам.
— Да пошли они, эти Лоа, — пробормотал он себе под нос.
Еще некоторое время он смотрел в пустоту, а потом потянулся к мешку и достал бутылку «Чивас». Есть по меньшей мере два способа превратить человека в зомби. Он собирался использовать простейший.
На пляжах бушевал прибой. Пальмы содрогались.
Надвигалась буря.
Зажегся свет. Евангелический хор «Прямая линия» из Небраски затянул «Он аппарат исправит моей души больной» и почти заглушил завывание ветра.
Марвин О. Продалл поправил галстук, проверил, глядя в зеркало, качество ухмылки, хлопнул по заду личного помощника (мисс Синди Келлерхальс, которой в прошлом июле исполнилось три года с того момента, когда она стала Девушкой месяца журнала «Пентхаус»; однако она бросила все это, занявшись карьерой) и пошел на сцену.
Иисус не бросит трубку, пока не кончишь разговор,
И если связь плохая, звони ему скорей;
Он телефонный мастер Небес и всей Земли.
Он телефон исправит моей больной души, —
пел хор. Марвину нравилась эта песня. Он сам написал ее. Среди прочих написанных им песен были: «Счастливый мистер Иисус», «Иисус, пусти меня пожить в свой светлый дом», «Старый добрый крест», «Господь — наклейка яркая на бампер жизни всей», и «Когда наступит Просветленье, Иисус, хватай скорее руль». Все они входили в альбом «Дружище Иисус» (виниловая пластинка, компакт-диск, аудиокассета), который каждые четыре минуты предлагался в рекламе на евангелическом радиоканале Продалла[42].
Несмотря на то что в стихах не было рифмы, да и, как правило, особого смысла, а также на то, что Марвин, не отличавшийся музыкальными способностями, воровал мелодии из старых песенок в стиле кантри, было распродано уже больше четырех миллионов записей «Дружище Иисуса».
Марвин начинал именно как певец в стиле кантри и исполнял старые песни Конуэя Твитти и Джонни Кэша.
Его концерты передавали в прямом эфире из тюрьмы Сен-Квентин, но потом активисты-правозащитники подвели его под статью о жестоком обращении с заключенными.
И тогда Марвин обрел веру. Не ту тихую, личную веру, которая требует совершать добрые дела и вести праведную жизнь, и даже не ту, которая требует надеть темный костюм и звонить в двери незнакомым людям, а ту, которая требует завести собственный телеканал и заставлять других людей присылать тебе деньги.
Он нашел идеальную формулу для своей передачи, которая называлась «Особое рвение Марвина Продалла» («Мы расскажем вам, как ВЕСЕЛО верить!»). Четыре песни длиной по три минуты из его альбома, двадцать минут адского огня, пять минут на излечение страждущих. (Остальные двадцать три минуты уходили на то, чтобы выклянчить, выманить, выудить, вымолить, наконец, просто выпросить деньги у зрителей.) В начале своей телекарьеры ему еще приводили больных для исцеления прямо в студию, но потом он счел это слишком сложным и теперь просто заявлял, что на него снизошли виде́ния чудесным образом исцелившихся зрителей со всех концов Америки. Так было намного проще: не надо было нанимать актеров и к тому же способа проверить эффективность его исцелений просто не существовало[43].
Мир гораздо сложнее, чем считает большинство его обитателей. Многие не верили, к примеру, что Марвин был истинно верующим, потому что он делал на этом столько денег. Они заблуждались. Он верил всем сердцем, верил истово, и бо́льшую часть денег, сплошным потоком лившихся на его счет, тратил на то, что считал делом, угодным Богу.
Номер Иисуса не бывает занят,
Он всегда ответит, ночью или днем.
И когда звонишь Иисусу, исходящие бесплатно.
Он телефон исправит души моей больной.
Кончилась первая песня, и Марвин встал перед камерами и скромно поднял руки, ожидая тишины. Звукооператор в своей кабинке медленно приглушил фонограмму с аплодисментами.
— Братья и сестры, спасибо, спасибо, не прекрасно ли это? Запомните, эту песню и другие, столь же поучительные, вы можете услышать на диске «Дружище Иисус», просто наберите 1-800-CASH и внесите свой вклад.
Он сменил тон и заговорил более серьезно.
— Братья и сестры! Я должен передать вам важное послание Господа нашего всем нам, мужчинам, женщинам и малолетним детям. Я расскажу вам об Апокалипсисе, вот так вот. Все это есть у вас в Библиях, в Откровении, данном Господом нашим святому Иоанну на Патмосе, и еще в книге пророка Даниила. Господь всегда прямо говорит об этом, друзья мои — о том, что с нами случится, ага. И что же ждет нас в будущем? Война. Мор. Голод. Смерть. Реки крови. Страшные землетрясения. Ядерные ракеты. Грядут страшные времена, братья и сестры. И есть только один способ избежать этого, вот. Прежде чем начнется Уничтожение — прежде чем поскачут четыре всадника Апокалипсиса — прежде чем ядерные ракеты дождем обрушатся на неверующих, ага — наступит Просветление.
Я слышу, как вы кричите мне — что за Просветление такое?
Когда наступит Просветление, братья и сестры, всех истинно верующих поднимет на воздух — чтоб вы ни делали, лежите вы в ванне, или вы на работе, или вы в своей машине, или просто сидите дома и читаете Библию, вот. И вы вдруг подниметесь в воздух, в идеальных телах, не подверженных разложению. И вот вы висите в воздухе, ага, и смотрите сверху на весь этот мир, и видите наступление сроков Уничтожения. И только истинно верующие спасутся, вот, только те из вас, кто будет рожден заново, избегнут боли, и смерти, и ужаса, и огня этих лет, ага. И грядет великая война между Небом и Адом, и Небо разобьет силы Ада, и Господь утрет слезы страдальцев, и не будет больше ни смерти, ни горя, ни плача, ни боли, ага, и только свет славы Господней во веки ве…
Внезапно он замолчал.
— Неплохо изложено, — сказал он, абсолютно непохожим голосом. — Только все это будет не так. Совсем не так.
Что касается огня, войны и всего прочего, здесь вы правы. Но вот этот момент с Просветлением — если бы вы могли действительно увидеть в Небесах сомкнутый строй нашего воинства и как он тянется, насколько можно себе это представить и намного дальше, легион за легионом, и у всех у нас огненные мечи и прочее… я просто хочу сказать, что вряд ли у кого-нибудь найдется время на то, чтобы ходить, выбирать нужных людей и подбрасывать их в воздух, чтобы они оттуда могли спокойно глумиться над теми, кто остался умирать от лучевой болезни на выжженной, запекшейся земле. Если уж, помимо всего прочего, вы считаете подобное поведение морально приемлемым.
А насчет неизбежной победы Неба… Давайте честно, если бы все было настолько банально, никакой Небесной Войны вообще не было бы, так ведь? Это пропаганда. Чистая и неприкрытая. Наши шансы одержать верх — ровно пятьдесят на пятьдесят. Так что для страховки можете с тем же успехом послать деньги по номеру сатанистов, хотя, откровенно говоря, когда с небес падет огонь и воды морские обратятся в кровь, вы в любом случае будете считаться потерями среди мирного населения. Наша война, ваша война — убьют всех, и пусть Господь разбирается, правда?
Впрочем, простите, заболтался. Я, собственно, собирался спросить только: где я?
Марвин О. Продалл медленно багровел.
— Это дьявол! Господи, защити меня! Это дьявол говорит через меня! — взорвался он и тут же прервал себя: — Нет-нет, совсем наоборот. Я ангел. Ах, так это Америка, верно? Извините, мне нужно бежать…
Наступила тишина. Марвин пытался открыть рот, но ничего не происходило. Тот, кто сидел у него в голове, кто бы он ни был, огляделся по сторонам. Он посмотрел на съемочную группу — тех, кто не был занят тем, что звонил в полицию или тихо рыдал в углу. Он посмотрел на мертвенно бледного оператора.
— Вот так штука, — сказал он. — Меня снимают?
Кроули мчался по Оксфорд-стрит на скорости под двести километров.
Он полез в бардачок за запасными темными очками, но там были только кассеты. Он раздраженно схватил первую попавшуюся и сунул ее в магнитолу.
Ему хотелось услышать Баха, но сгодились бы и сладкозвучные «Traveling Wilburys».
«Все, что нам нужно, — Радио Га-га», — запел Фредди Меркьюри.
Все, что мне нужно — убраться отсюда, подумал Кроули.
Он обогнул Мраморную арку против движения, снизив скорость до ста пятидесяти. Вспышки молний превращали небо над Лондоном в вышедшую из строя лампу дневного света.
Багрово небо Лондона, подумал Кроули, конец уж недалек. Кто это написал. Честертон, верно? Единственный поэт двадцатого века, хоть немного приблизившийся к Истине.
«Бентли» летел прочь из Лондона, а Кроули откинулся на сиденье водителя и листал опаленные «Прекрасные и точные пророчества» Агнессы Псих.
Ближе к концу книги ему попался сложенный листок, покрытый заметками, которые, судя по мелкому каллиграфическому почерку, делал Азирафель. Он развернул его (в этот момент ручка переключения скоростей дернулась сама собой, включилась третья скорость, и «Бентли» ловко обогнул фургон зеленщика, неожиданно показавшийся из переулка) и прочитал.