Груз разлетелся по всему шоссе М6. Согласно транспортной накладной, грузовик был полон листовым гофрированным железом, однако обоим патрульным было трудно признать этот факт.
— И я хочу знать точно, откуда здесь вся эта рыба, — произнес один из них, в звании сержанта.
— Я же вам сказал. С неба свалилась. Еду я себе спокойно, скорость под сотню, и вдруг: бац! Ветровое стекло вдребезги, и мне в кабину влетает лосось, килограммов на пять! Ну, я тогда выруливаю на обочину, меня вот здесь вот заносит, — шофер показал на останки рыбы-молота под опрокинувшимся грузовиком, — и я влетаю вот сюда. — Вот здесь была куча рыбы самых разнообразных пород и размеров высотой примерно с трехэтажный дом.
— Что пили, сэр? — спросил сержант без тени надежды в голосе.
— Да ничего я не пил, недоумок! Ты что, сам рыбу не видишь?
Довольно крупный осьминог вяло помахал им щупальцем с самого верха кучи. Сержант с трудом удержался, чтобы не помахать в ответ.
Другой патрульный наклонился к своей машине и докладывал по радио: «…листы железа и рыба загородили проезд по М6 в южном направлении примерно в полумиле к северу от десятого перекрестка. Нам придется перекрыть все южное направление для грузовых машин. Ага».
Дождь стал вдвое сильнее. Юная форель, чудесным образом выжившая при падении, отважно пустилась в плаванье к Бирмингему.
— Это было великолепно, — сказал Ньют.
— Отлично, — сказала Анафема. — И тогда Земля тронулась с места. Для всех. — Она поднялась с пола и, не собрав одежду, разбросанную по ковру, пошла в ванную.
— То есть просто чудесно, — крикнул ей вдогонку Ньют. — Просто, просто чудесно. Я всегда надеялся, что так и будет. Так оно и было.
Послышался шум воды.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Стою под душем.
— А. — Ньют пустился в неясные размышления: всем надо мыться после этого или только женщинам? И у него появились подозрения, что какое-то отношение к этому имеют биде.
— Знаешь, что я тебе скажу? — начал Ньют, когда Анафема вышла из ванной, завернувшись в пушистое розовое полотенце. — Можем повторить.
— Нет, — ответила она, — не сейчас.
Она вытерлась и принялась собирать одежду с пола. Потом, не стесняясь Ньюта, она стала одеваться. Ньют, обычно готовый при посещении бассейна полчаса ждать, пока освободится кабинка для переодевания, лишь бы не разоблачаться в присутствии других, почувствовал легкий шок и сильный душевный трепет.
Тело Анафемы то открывалось его взору, то снова скрывалось из виду, словно руки иллюзиониста. Ньют все пытался пересчитать ее соски, и это ему никак не удавалось, хотя он не имел ничего против.
— Почему нет? — спросил он.
Он собирался добавить, что это не займет слишком много времени, но внутренний голос посоветовал ему не делать этого. Он очень быстро взрослел.
Анафема пожала плечами — не самый простой трюк, если одновременно ты пытаешься влезть в скромную черную юбку.
— Она сказала, это будет всего один раз.
Ньют молча открыл рот два или три раза, а потом сказал:
— Нет. Не могла она так сказать. Она не могла предсказать этого. Я не верю.
Анафема, которая уже оделась, подошла к картотеке, вытащила карточку и протянула ему.
Ньют прочел ее, зарделся и, не открывая рта, отдал обратно.
Не потому, что Агнесса все знала заранее и выразилась самым незамысловатым образом. Его больше смутило то, что за сотни лет различные представители семейства Деталей оставили на полях свои одобрительные комментарии.
Анафема передала ему сырое полотенце.
— Держи, — сказала она. — И поторопись. Я займусь сэндвичами, а потом нам надо еще приготовиться.
Он посмотрел на полотенце.
— А это для чего?
— Для душа.
А. Так, значит, это делают и мужчины, не только женщины. Он обрадовался, что ему удалось это выяснить.
— Только не задерживайся, — сказала она.
— Почему? Нам что, нужно убраться отсюда, потому что дом взорвется через десять минут?
— Да нет, у нас есть еще пара часов. Просто я использовала почти всю горячую воду. А у тебя в волосах полно штукатурки.
Еще один порыв ветра, уже из числа отставших, налетел на Жасминный Домик, и Ньют, заняв стратегическую позицию за сырым розовым полотенцем, уже не таким пушистым, бочком пробрался в ванную и полез под холодный душ.
Сон Шэдуэлла: он летит над деревенским лугом. В центре луга — огромная куча щепок и хвороста. Из середины кучи торчит деревянный столб. Мужчины, женщины, дети стоят в траве вокруг, глаза горят, щеки раскраснелись в предвкушении зрелища.
Неожиданное оживление в толпе: десять мужчин идут по лугу и ведут приятную женщину средних лет; в молодости она, по всей вероятности, была весьма мила, и сквозь сонное сознание Шэдуэлла проплывает слово «хорошенькая». Перед ней шагает Армии Ведьмознатцев рядовой Ньютон Импульсифер. Нет, это не Ньют. Этот старше и одет в черную кожу. Шэдуэлл с удовлетворением узнает древний мундир Армии Ведьмознатцев майора.
Женщина взбирается на кучу мусора, охватывает столб за спиной руками, и ее привязывают к столбу. Поджигают хворост. Она обращается к толпе, что-то говорит, но Шэдуэлл слишком высоко, чтобы расслышать, что именно. Толпа подходит ближе к костру.
Ведьма, думает Шэдуэлл. Они сжигают ведьму. В груди у него теплеет. Вот это хорошо, это правильно. Так и должно было быть.
Только…
Она поднимает голову, смотрит прямо на него и говорит:
— И ты тоже, старый полоумный дурак.
Только она же умрет. Она сгорит заживо. И Шэдуэлл, во сне, понимает, что это ужасная смерть.
Языки пламени поднимаются выше.
И женщина смотрит вверх. Она смотрит прямо на него, хотя он и невидим. И она улыбается.
А потом раздается БУМ!
Удар грома.
Это гром, подумал Шэдуэлл, проснувшись в непоколебимой уверенности, что на него все еще кто-то смотрит.
Он открыл глаза, и тринадцать стеклянных глаз уставились на него с разносортных пушистых мордочек на многочисленных полочках будуара мадам Трейси.
Он отвел глаза и взглянул прямо в лицо кому-то, кто не отрывал от него взгляда. Это был он.
Ох, в ужасе подумал он, это у меня, значит, дух от тела отделился. Я себя самого вижу со стороны, ну, на этот раз мне точно конец…
Он судорожно замахал руками, пытаясь подплыть поближе к своему неподвижному телу, и в этот момент, как оно иногда бывает, точка зрения сместилась и встала на прежнее место.
Шэдуэлл успокоился и попытался понять, зачем нужно вешать зеркало на потолок в спальне. Так и не найдя ответа, он покачал головой.
Он сел, натянул ботинки и, покачиваясь, встал на ноги. Чего-то не хватало. Ага, покурить. Он порылся в карманах, вытащил жестянку с табаком и стал сворачивать самокрутку.
Ему снился сон, это точно. О чем был сон, Шэдуэлл не помнил, но о чем бы в этом сне ни шла речь, ему стало тревожно на душе.
Он прикурил и увидел свою правую руку: идеальное боевое средство. Оружие судного дня. Он наставил палец на одноглазого мишку на каминной полке.
— Ба-бах! — сказал он и издал неубедительный смешок. Он не привык издавать смешки и поэтому закашлялся, что знаменовало возвращение на более привычные позиции. Ему хотелось выпить. Скажем, сгущенки.
Наверняка у мадам Трейси есть сгущенка.
Громко топая, он вышел из ее будуара и направился в кухню.
У входа в кухню он остановился. Она с кем-то говорила. С мужчиной.
— Так что именно вы просите меня сделать? — спрашивала она.
— Ах ты, карга, — пробормотал Шэдуэлл.
У нее явно был один из этих посетителей, которые ей все время звонят.
— Откровенно говоря, дорогая моя, в данный момент в силу обстоятельств мои планы несколько туманны.
У Шэдуэлла кровь застыла в жилах. Он ринулся вперед прямо сквозь бисер с воплями:
— Грехи Содома и Гоморры! Думаете, врасплох взяли?! Прямо над моим хладным трупом!
Мадам Трейси взглянула на него и улыбнулась. В комнате больше никого не было.
— И хде он? — выдохнул Шэдуэлл.
— Кто? — спросила мадам Трейси.
— Какой-то чистоплюй-южанин, — сказал Шэдуэлл. — Я его слышал. Он здесь был, предлагал всякое. Я его слышал.
Рот мадам Трейси открылся, и тот же голос, который Шэдуэлл уже слышал, сказал:
— Не КАКОЙ-ТО чистоплюй, сержант Шэдуэлл. ТОТ САМЫЙ чистоплюй.
Шэдуэлл выронил сигарету. Слабо содрогаясь, он вытянул перед собой руку и направил указательный палец на мадам Трейси.
— Демон, — хрипло заявил он.
— Нет, — ответила мадам Трейси голосом демона. — Послушайте, сержант Шэдуэлл, я знаю, что вы думаете. Вы думаете, что сейчас в любую секунду эта голова может закрутиться вокруг своей оси, и я начну изрыгать гороховый суп ведрами. Так вот, не начну. Я не демон. И мне бы хотелось, чтобы вы меня выслушали.
— Молчи, дьявольское отродье, — приказал Шэдуэлл. — Не желаю слушать твоих лживых увещаний. Знаешь, что это такое? Это рука. Пять пальцев, один большой. Она уже изгнала одного из ваших легионов сегодня утром. А теперь вылезай из головы этой доброй женщины или я отправлю тебя прямым ходом в Царствие Небесное.
— В этом как раз и проблема, мистер Шэдуэлл, — сказала мадам Трейси своим обычным голосом. — В Царствии Небесном. Оно уже совсем рядом. В этом вся проблема. Мистер Азирафель мне как раз об этом и рассказывал. Не будьте дурачком, мистер Шэдуэлл, садитесь, выпейте чаю, он и вам все объяснит.
— Не буду я слушать его льстивых речей, женщина! — взъярился Шэдуэлл.
Мадам Трейси улыбнулась ему.
— Глупенький, — сказала она.
И это было последней каплей.
Он сел.
Но руку не опустил.
Качающиеся над головой знаки сообщали, что проезд грузового транспорта в южном направлении закрыт и посреди шоссе выросла рощица оранжевых конусов заграждения, уводящих водителей на отведенную им полосу на противоположной стороне дороги. Другие знаки указывали, что водители должны снизить скорость до сорока километров в час. Полицейские машины рыскали вокруг автомобильного стада, как овчарки в красную полоску.