— Воскресенье, — сказал он. — Разумеется, не суббота. С чего бы это сегодня быть субботе? Суббота была вчера. Сегодня честно воскресенье, на самом деле. Что значит — вы потеряли день? Я вас не понимаю. Похоже, вы слишком увлеклись своими продажами… Алло?
Он тихо зарычал и повесил трубку.
Телефонные продажи! С такими людьми нужно сделать что-то ужасное.
Вдруг его охватило сомнение. Сегодня ведь воскресенье, правда? Уверенность вернулась при взгляде на воскресные газеты. Если «Санди Таймс» говорит, что сегодня воскресенье, можно быть уверенным, что они проверили эту информацию. А вчера была суббота. Ну, конечно. Вчера была суббота, и он никогда до конца дней своих не забудет эту субботу, вот только бы вспомнить то, что он не собирался забыть…
Увидев, что стоит посреди кухни, Ньют решил приготовить завтрак.
Он старался двигаться как можно тише, чтобы не перебудить весь дом, и, разумеется, каждый звук был во много раз громче обычного. Дверь антикварного холодильника скрипела, словно труба архангела в Судный день. Из крана капало, словно из хомяка, объевшегося мочегонным, но шуму при этом было, как от гейзера «Старый Верный». И он не мог найти где что лежит. В конце концов, как почти с самого начала времен делал любой[55], кто когда-либо пытался позавтракать в одиночку на чужой кухне, он ограничился растворимым кофе — без молока и сахара.
На кухонном столе лежал неровный, переплетенный в кожу брикет угля. Ньют с трудом разобрал на обуглившейся обложке несколько букв: «Прекр… и Точ…». Вот что может сделать всего один день, подумал он: превратить самый точный справочник в угли для барбекю.
Да, но: как же он к ним попал? Он вспомнил мужчину, который пах дымом и даже ночью не снимал темные очки. И что-то еще… как они бежали… ребят на велосипедах… отвратительное жужжание… детское лицо, внимательно смотревшее на него… Все это оставалось у него в памяти не то что забытое, но навсегда повисшее на грани воспоминания, воспоминания о том, чего не произошло. Ну и как это могло быть?[56]
Он сидел, уставясь в стену перед собой. На землю его вернул стук в дверь.
На крыльце стоял одетый с иголочки человечек в черном пальто. В руках у него была картонная коробка и он широко улыбнулся Ньюту.
— Мистер… — он взглянул в листок бумаги, лежавший поверх коробки, — …Импуль-зифер?
— Импульсифер, — поправил его Ньют. — Ударение на последний слог.
— Ах, извините, ради бога, — продолжал человечек. — Здесь не указано. Э-э… Да. Отлично. Это, видимо, вам и миссис Импульсифер.
Ньют непонимающе поглядел на него.
— Никакой миссис Импульсифер нет, — холодно сказал он.
Человечек снял с головы котелок и опустил глаза.
— О, мне очень жаль, — сказал он.
— Я имею в виду… ну, есть моя мать, — пожал плечами Ньют. — Но она еще жива, она просто в Доркинге. А я не женат.
— Как странно. В письме точно указано.
— Вы вообще кто? — спросил Ньют.
Он стоял в одних брюках, а на крыльце было прохладно.
Человечек, неловко держа коробку на весу, выудил из внутреннего кармана визитную карточку и подал ее Ньюту.
На ней было написано:
— Да? — вежливо спросил Ньют. — И чем могу служить, мистер Баддиком?
— Вы можете меня впустить в дом? — сказал мистер Баддиком.
— Вы, случайно, не собираетесь вручить мне повестку в суд? — спросил Ньют.
События прошлой ночи висели в его памяти как туман, изменяясь каждый раз, когда он пытался вглядеться пристальнее. Однако ему смутно вспоминалось, как что-то ломалось и рушилось, и теперь, видимо, следовало ожидать возмездия в любой форме.
— Нет, — возразил мистер Баддиком с видом оскорбленного самолюбия. — У нас есть кому этим заниматься.
Он прошел мимо Ньюта и поставил коробку на стол.
— Если честно, — сказал он, — нам самим всем очень интересно. Мистер Ненарокомб даже был почти готов приехать сам, но он уже не так хорошо переносит дорогу.
— Слушайте! — воскликнул Ньют. — У меня нет ни малейшего представления, о чем вы говорите!
— Вот это, — торжественно произнес мистер Баддиком, пододвигая к нему коробку, и сияя, словно Азирафель, готовый вытащить голубя из шляпы, — это ваше. Кто-то хотел, чтобы вы это получили. И оставил очень четкие инструкции.
— Это подарок? — с подозрением в голосе спросил Ньют.
Он осторожно осмотрел заклеенную липкой лентой коробку, а потом стал рыться в ящике стола в поисках острого ножа.
— Я бы сказал скорее наследство, — ответил мистер Баддиком. — Понимаете, мы храним это триста лет. Ах, прошу прощения. Я что-то не то сказал? Подержите в холодной воде, мне всегда помогает.
— Какого черта здесь творится? — невнятно сказал Ньют, но в его голове уже появилось вполне определенное, леденящее душу подозрение.
Он нервно сосал порезанный палец.
— Это забавная история. Ничего, если я присяду? Я, конечно, не знаю всех подробностей, потому что пришел работать в нашу компанию всего пятнадцать лет назад, но…
…Когда шкатулку со всеми предосторожностями доставили, это была мелкая адвокатская контора; и Редфирн, и Ненарокомб, и оба Роуби появятся значительно позже. Изо всех сил отбивавшийся от неожиданного поручения поверенный, получивший шкатулку, с удивлением обнаружил, что к ней шпагатом прикреплено письмо, адресованное лично ему.
В нем содержались недвусмысленные инструкции и пять интересных фактов из истории следующего десятилетия, которые, если неглупый молодой человек найдет им должное применение, могли способствовать весьма успешной карьере на поприще юриспруденции.
Все, что от него требовалось — обеспечить шкатулке тщательный присмотр на протяжении более трехсот лет, после чего ее надлежало доставить по некоему адресу…
— …хотя, разумеется, фирма за все эти сотни лет много раз переходила из рук в руки, — закончил мистер Баддиком, — но эта шкатулка всегда оставалась частью нашего движимого имущества с самого начала.
— Я даже не знал, что в семнадцатом веке делали «сникерсы», — сказал Ньют.
— Это просто, чтобы не поцарапать ее в багажнике, — заверил его мистер Баддиком.
— И ее ни разу не открывали все эти годы? — спросил Ньют.
— Дважды, насколько мне известно, — ответил мистер Баддиком. — В 1757 году ее открывал мистер Джордж Кранби, а в 1928-м — мистер Артур Ненарокомб, его сын — нынешний мистер Ненарокомб. — Он откашлялся. — Мистер Кранби, видимо, нашел письмо…
— …на его собственное имя, — вставил Ньют.
Мистер Баддиком тут же сел прямо.
— Именно так. Как вы догадались?
— Похоже, я узнаю стиль, — мрачно заметил Ньют. — Что с ними случилось?
— Вы уже слышали эту историю? — с подозрением в голосе спросил мистер Баддиком.
— Не настолько подробно. Их не разорвало на куски?
— Ну… у мистера Кранби, по общему мнению, случился сердечный приступ. А мистер Ненарокомб сильно побледнел и, насколько мне известно, положил свое письмо обратно в конверт, после чего строго-настрого приказал при его жизни никогда не открывать коробку. Он заявил, что любой, кто откроет шкатулку, будет уволен без рекомендации.
— Прямая и явная угроза, — саркастически заметил Ньют.
— Это было в 1928 году. И, кстати, их письма все еще в шкатулке.
Ньют открыл коробку из-под «сникерсов».
Внутри была окованная железом шкатулка. Без замка.
— Ну же, открывайте, — возбужденно бормотал мистер Баддиком. — Должен признаться, мне очень хочется узнать, что же там. Мы в конторе даже делали ставки…
— Знаете что? — щедро предложил Ньют. — Я налью нам по чашке кофе, а вы можете ее открыть.
— Я? Но… прилично ли это?
— Почему нет? — Ньютон поглядел на кастрюли над плитой. Одна из них была достаточно большой.
— Давайте, — сказал он. — Сыграйте роль адвоката дьявола. Я не возражаю. Считайте… считайте, что у вас полномочия поверенного, и так далее.
Мистер Баддиком снял пальто.
— Ну ладно, — сказал он, потирая руки, — раз уж вы так считаете, будет что рассказать внукам.
Ньют незаметно снял кастрюлю с крючка и взялся за ручку двери.
— Надеюсь, — сказал он.
— Итак…
Ньют услышал негромкий скрип.
— Что там? — спросил он.
— Здесь два вскрытых письма… о, еще одно… кому это?…
Было слышно как треснула восковая печать и что-то звякнуло об стол. Потом он услышал сдавленный вопль, грохот от падения стула на пол, быстрый топот по коридору, скрип двери, рокот заводимого мотора и звук удаляющейся машины.
Ньют снял кастрюлю с головы и вошел в кухню.
Он поднял письмо и почти не удивился, увидев, что оно адресовалось мистеру Дж. Баддикому. Он развернул его.
Там было написано: «Вот тебе Флорин, законник; теперь Беги со всех ног, не то весь Мир узнает Правду о Тебе и мистрис Спиддон, рабыне Печатной Машины».
Ньют просмотрел и другие письма. На пожелтевшем листке с именем Джорджа Кранби было написано следующее: «Убери Лапы загребущие, мастер Кранби. Мне отлично известно, как ты мошеннически надул вдову Плашкин в прошлый Михайлов день, старый Блудолиз».
Ньют не знал, что такое «блудолиз», но подозревал, что Агнесса вряд ли имела в виду склонность мистера Кранби к подхалимству.
В том письме, которое вскрыл любопытный мистер Ненарокомб, говорилось: «Не трогай, Трус. Верни сие письмо под замок, не то весь Мир узнает, что воистину произошло Июня Седьмого дня, в году Тысяча и девятьсот шестнадцатом».
Под письмами лежала рукопись. Ньют поглядел на нее.
— Что это? — спросила Анафема.
Ньют резко обернулся. Она стояла, прислонившись к двери: симпатичный зевок на двух ногах.
Ньют оперся о стол, пытаясь спрятать коробку за спиной.
— Да так, ничего. Ошиблись адресом. Ничего особенного. Просто старая коробка. Подбросили рекламку. Ты же знаешь…
— В воскресенье? — хмыкнула она и отодвинула его в сторону.