— Эй! Ты! Парень! — очень неприветливо закричал кто-то. — Ты Адам Янг! Я тебя вижу! Я все расскажу твоему папаше, вот увидишь!
Теперь родительской кары точно не избежать, подумал Адам, и рванулся вперед. Рядом бежал верный пес, а карманы оттягивал груз награбленного.
Кары никогда не избежать. Но это будет только вечером.
А до вечера еще куча времени.
Он бросил огрызок через плечо, почти не целясь в того, кто пытался бежать за ним, и полез в карман за следующим яблоком.
Непонятно, с чего это люди поднимают такой шум из-за того, что кто-то съел их дурацкое яблоко, но без этого шума — никакого веселья. И потом, думал Адам, к чему такое яблоко, которое можно съесть, только если не боишься последствий?
Если вам нужен образ будущего, представьте себе мальчика, и его собаку, и его друзей. И лето, которое никогда не кончается.
И если вам нужен образ будущего, представьте себе сапог… нет, представьте себе кроссовку с незавязанными шнурками и камушек, который можно пинать, представьте себе палку, которой можно тыкать во всякие интересные вещи и бросать собаке, которая принесет ее, а может, и не принесет, представьте себе, как несчастные песенки-однодневки превращаются в неразборчивое насвистывание, представьте себе, как маленькая фигурка, наполовину ангел, наполовину дьявол, и целиком человек…
…вразвалочку возвращается в Тэдфилд…
…навсегда.
КОНЕЦ
Добрые предзнаменования: факты(или, по крайней мере, вранье, прошедшее испытание временем)
Однажды Нил Гейман начал писать рассказ. Он не знал, как его закончить, и отправил текст Терри Пратчетту. Тот тоже не знал. Но рассказ так прочно засел у Терри в голове, что спустя год он позвонил Нилу и сказал: «Я не представляю, чем все закончится, но знаю, что будет дальше». На первый черновик ушло около двух месяцев, на второй — где-то шесть. Почему-то (уж не знаем, почему) в нем содержались пояснения шуток специально для американских издателей.
Каково было работать с Нилом Гейманом/Терри Пратчеттом?
Знаете, в то время Нил Гейман едва ли был Нилом Гейманом, а Терри Пратчетт был просто Терри Пратчеттом. Мы были знакомы уже несколько лет: Нил брал у Терри интервью в 1985-м, когда вышла первая книга по Плоскому миру. И в этом не было ничего особенного, понимаете? За все то время, что мы писали книгу, никто из нас не сказал: «Ну ничего себе, поверить не могу, что мы работаем вместе!»
Как вы писали книгу?
В основном взволнованно крича в трубку (мы созванивались по крайней мере раз в день на протяжении двух месяцев) и пересылая друг другу дискету несколько раз в неделю. Под конец книги попробовали было общаться по компьютеру, но скорости оказались такие, что даже подводный йодль был бы эффективней.
Нил был той еще совой, и вставал он рано днем. К тому времени на автоответчике уже мерцал огонек, означавший, что Терри оставил сообщение, которое обычно начиналось так: «Просыпайся, лентяй, просыпайся! Я написал отличный кусок!» Потом мы созванивались, Терри зачитывал Нилу то, что он написал рано утром, а Нил зачитывал то, что он написал еще более ранним утром. Мы взволнованно обсуждали свои результаты, и начиналась гонка: кто быстрее напишет следующий лучший кусок, пока до него не добрался другой.
Именно поэтому в сюжете встречается автоответчик?
Возможно. Знаете, это было так давно…
А кто написал эту часть?
Хм. Еще один вопрос на засыпку. Терри был Хранителем Официального Экземпляра, и в первом черновике его текста гораздо больше, чем текста Нила. Однако если, всласть накричавшись в телефонную трубку, один из вас пишет две тысячи слов, то чьи же это слова на самом деле? К тому же мы комментировали и переписывали тексты друг друга, да и писать в стиле своего соавтора могли вполне сносно. Перу Терри принадлежат почти все части об Агнессе Псих и детях, а Нил взял на себя ответственность за Четырех Всадников и личинок. Нил больше приложил руку к началу книги, а Терри — к концовке.
Мы осознали, что книга зажила своей жизнью, когда, вычитывая ее в последний раз, Нил похвалил Терри за строчку, а тот ответил, что никогда такого не писал — однако и Нил был уверен, что это не его рук дело. Так что мы думаем, что в какой-то момент текст начал обрастать деталями самостоятельно, но ни за что в этом не признаемся. Мало ли, еще посчитают странными.
Зачем была написана эта книга?
Было бы жалко, если бы этого никто не написал. Кроме того, надо же людям ронять что-то в ванну?
Будет ли продолжение?
Мы подумывали об этом, но так и не воодушевились идеей. К тому же у нас было много других задумок (многие из которых в том или ином виде запечатлены в наших работах). Впрочем, в последнее время мы спрашиваем друг друга: а так ли нерушима наша клятва не повторять этот опыт? Может быть, когда-нибудь мы напишем продолжение. Может быть. Когда-нибудь. Кто знает? Не мы.
Знали ли вы во время работы над книгой, что она станет «культовой классикой»?
Если под «культовой классикой» вы имеете в виду, что у людей по всему миру будут свои «Добрые предзнаменования», которые они будут снова и снова перечитывать, ронять в ванны, лужи, тарелки с супом, склеивать, обматывать скотчем и веревками и которые не будут выдавать в библиотеках, потому что никто в здравом уме не возьмет в руки эту книгу, заранее ее не продезинфицировав, — то нет, не знали.
Если под «культовой классикой» вы имеете в виду, что книга разойдется по всему миру миллионами экземпляров, многие из которых покупали одни и те же люди, потому что те книги, которые они купили себе, навсегда «взяли почитать» друзья, — то нет, не знали.
Если честно, не важно, что вы имеете в виду под «культовой классикой». Мы писали не классику. Мы писали веселую книгу, которая рассмешит нас обоих. Мы даже не знали, станет ли кто-нибудь ее публиковать.
Да ладно, вы же Нил Гейман и Терри Пратчетт.
Да, но тогда-то мы ими не были (см. первый вопрос). У нас просто была идея, и мы рассказывали друг другу интересную историю.
Будет ли фильм?
Нил считает, что когда-нибудь будет, а Терри уверен, что этого никогда не случится. В любом случае мы ни за что в это не поверим, пока не окажемся на премьере в обнимку с попкорном. И даже тогда, наверное, засомневаемся.
Нил Гейман о Терри Пратчетте
Итак.
Февраль 1985 года, китайский ресторанчик в Лондоне, первое интервью писателя. В издательстве приятно удивлены, что кто-то захотел пообщаться с начинающим автором (у которого только-только вышла первая книга в жанре юмористического фэнтези — «Цвет волшебства»), однако они все же соглашаются организовать ему встречу с юным журналистом. На авторе (тоже журналисте, но бывшем) пока что простая черная кожаная кепка, а не Настоящая Шляпа Писателя. До нее еще далеко. У журналиста же на голове сероватая шляпа, похожая на те, которые носил Хамфри Богарт в своих фильмах. Правда, журналист в этой шляпе совсем не похож на Хамфри Богарта: он выглядит как ребенок, ограбивший гардероб родителя. Со временем он поймет, что, как ни старайся, шляпы ему не носить. И дело даже не в том, что их сдувает в самый неподходящий момент или что из-за них чешется голова. Он просто забывает их где-нибудь в ресторане, а потом возвращается в одиннадцать часов утра, привычно стучится в двери и спрашивает: а не находил ли кто-нибудь мою шляпу? Однажды, уже очень скоро, журналист откажется от шляп и купит вместо них черный кожаный пиджак.
Итак, журналист с автором обедают, а потом журнал «Спейс Вояджер» публикует интервью и фотографию писателя, осматривающего полки в книжном магазине «Запретная планета». Но не это главное. За обедом они оба понимают, что им весело да и ход мыслей друг друга им нравится.
Этим автором был Терри Пратчетт, а журналистом был я. Минуло двадцать лет с тех пор, как я забыл в ресторане шляпу, и пятнадцать — с тех пор, как Терри открыл в себе Автора Бестселлеров с Настоящей Шляпой Писателя.
Мы не так часто встречаемся в последнее время, так как живем на разных континентах, а когда все-таки оказываемся на одном, то только и делаем, что подписываем книги читателям. В последний раз мы сидели в суши-баре в Миннеаполисе после очередной автограф-сессии. В тот вечер была акция «ешь, сколько влезет»: суши клали на маленькие лодочки и отправляли плыть к посетителям. Через некоторое время повар, очевидно, понял, что мы бессовестно злоупотребляем акцией, сделал нам что-то типа Падающей башни из желтохвостов и заявил, что идет домой.
С тех пор не изменилось ничего, кроме, пожалуй, всего.
Еще в 1985 году я понял: Терри очень много всего знает. Такой головой, как у него, могли похвастаться только люди, которые задают вопросы, слушают и читают. Он хорошо ориентировался в рамках своего жанра да и за его пределами знал достаточно, чтобы оставаться интересным собеседником.
Он был дико эрудированным.
И он умел веселиться. При этом он был из тех авторов, которым больше всего нравилось Писать. Удовольствие ему приносило не Написанное и не то, что он Был Писателем, а сам процесс придумывания текста. Когда мы познакомились, он работал пресс-атташе в Центральном совете по производству электроэнергии. Каждый вечер он садился и писал по четыреста слов — только так он мог одновременно быть писателем и ходить днем на настоящую работу. Спустя год он завершил роман, но у него оставалось еще сто слов из обычных четырехсот. Тогда он взял новый лист, вставил его в печатную машинку и написал сто слов следующей книги.
(Когда Терри уволился и окончательно стал писателем, он позвонил мне и радостно сообщил: «Прошло всего полчаса с моего увольнения, а я уже ненавижу этих мерзавцев!»)
И вот что еще я понял в 1985-м: Терри был рожден специально для жанра научной фантастики. Так уж у него работала голова: ему надо было все разобрать, потом собрать под разными углами и посмотреть, как оно работает. Это и было двигателем «Плоского мира». Не «а что если…» или «вот если бы…», и даже не «если так и продолжится…», а куда более изощренное и опасное «А если бы так было