на самом деле… что бы оно значило? Как бы оно работало?».
В «Энциклопедии научной фантастики» Николса и Клюта есть древняя гравюра, на которой человек просунул голову сквозь небо, за пределы мира, и смотрит на шестеренки, колесики и моторчики, которые приводят в действие механизм Вселенной. Тем же самым занимаются и люди в книгах Терри Пратчетта, даже если порой эти люди — крысы и маленькие девочки. Они учатся. Они расширяют границы своего восприятия.
Мы обнаружили, что смеемся над одними и теми же шутками и знакомы с одинаковыми культурными реалиями. Мы читаем одни и те же малоизвестные книги и с удовольствием советуем друг другу своеобразные справочники по Викторианской эпохе.
В 1988 году, через несколько лет после знакомства, мы с Терри написали книгу. Сначала это была пародия на рассказы Ричмал Кромптон про Уильяма[60], и наше творение даже называлось «Антихрист Уильям». Но очень быстро идея переросла в нечто большее, сюжет оброс множеством других интересных вещей, и мы назвали книгу «Добрые предзнаменования». Это был смешной роман о конце света и о том, как мы все умрем. Рядом с Терри я чувствовал себя будто подмастерье у средневекового ремесленника. То, как он сочинял романы, сравнимо с возведением какой-нибудь соборной арки. Да, это настоящее произведение искусства, но оно стало таковым, потому что его хорошо построили. И, конечно, есть определенное удовольствие в создании чего-то, что полностью выполняет отведенную ему роль: заставляет людей читать, смеяться и, возможно, даже думать.
(Вот как мы работали над книгой: я писал поздно ночью, Терри — рано утром. Днем мы долго разговаривали по телефону, зачитывали лучшие куски и обсуждали, что могло бы произойти дальше. Главной задачей было рассмешить друг друга. Мы гоняли туда-сюда дискеты, потому что электронной почты еще не было. Как-то раз попытались переслать текст через модем со скоростью 300/75 с одного компьютера на другой, потому что если к тому моменту уже и придумали электронную почту, то нам сообщить забыли. Мы справились. Но обычной почтой все же было быстрее.)
Терри уже давно пишет профессионально, оттачивает свое ремесло, потихоньку становится все лучше и лучше. Самая главная его проблема — в мастерстве: всем кажется, будто писать книги очень просто. Из-за этого у него могут быть неприятности. Читатели недоумевают: если писать легко, то в чем же тогда заключается само ремесло? Уж лучше притворяться, что делаешь что-то непосильное — давняя жонглерская мудрость.
Поначалу критики сравнивали Терри с поздним Дугласом Адамсом, но потом Пратчетт начал строчить книги с таким же энтузиазмом, с каким Адамс избегал их. Теперь, если уж сравнивать Терри с другими авторами — хоть по формальным правилам «Плоского мира», хоть по неимоверной плодовитости — то с П. Г. Вудхаусом[61]. Однако газеты, журналы и критики обычно ни с кем его не сравнивают. Он обитает в слепой зоне, и уколоть его можно всего двумя способами. Первое: он пишет веселые книги, где «веселое» — синоним «обыденного», и второе: это книги в жанре фэнтези — точнее говоря, книги, действие которых происходит в Плоском мире, расположившемся на спинах четырех слонов, стоящих, в свою очередь, на спине медленно плывущей сквозь космос Великой Черепахи. В этом мире Терри Пратчетт может создать все что угодно — от свирепых криминальных драм до вампирских политических пародий и детских книг. И эти детские книги многое изменили — за сказку про Крысолова, «Изумительный Морис и его ученые грызуны», Терри удостоился престижной медали Карнеги, присуждаемой библиотекарями Соединенного Королевства, а уж Карнеги даже газетчики признают. (Впрочем, журналисты все равно на нем отыгрались, с радостью переврав благодарственную речь Терри и обвинив его в нападках на Дж. К. Роулинг, Дж. Р. Р. Толкина и сам жанр фэнтези, хотя разговор шел о подлинной магии фантастической прозы.)
Последние книги показали Терри в совершенно ином свете — например, «Ночная стража» и «Пехотная баллада» гораздо мрачнее и глубже; в них много возмущения по поводу того, что люди делают с людьми, и одновременно с тем — гордости за то, что они делают друг для друга. Его книги все еще смешные, но если раньше во главе угла стояли шутки, то теперь сюжет и герои главнее. Под словом «сатира» часто имеют в виду, что в этом художественном произведении нет людей, и поэтому я не рискну называть Терри сатириком. Он — Писатель, а таких не очень-то много. Да, вокруг много людей, которые зовут себя писателями — но это совершенно не одно и то же.
А как человек Терри добродушный, целеустремленный, веселый. Практичный. Ему нравится писать, причем именно художественную литературу. Хорошо, что его книги так хорошо продаются: он может писать столько, сколько захочет. И он не шутил про то, что любит банановый дайкири — хотя в последнюю нашу встречу мы оба пили ледяное вино и обсуждали, как изменить мир к лучшему.
Терри Пратчетт о Ниле Геймане
Что можно сказать о Ниле Геймане, чего не было сказано в «Больном воображении: пяти конкретных случаях»?
Ну, он не гений. Он больше, чем гений.
Иными словами, он не волшебник, он — фокусник.
Волшебникам не нужно работать. Они просто машут руками — и творится магия. А вот фокусники… Им приходится много трудиться. В юности они подолгу и очень внимательно наблюдают за лучшими фокусниками своего времени. Они находят старые книжки со всякими трюками и, будучи прирожденными фокусниками, заодно читают и все остальное, потому что сама по себе история — одно большое магическое шоу. Они подмечают то, как люди думают, и то, как бы они никогда не подумали. Они учатся коварному искусству пружинок, знают, как одним пальцем открыть массивные двери храма и как заставить звучать фанфары. Они притягивают к себе внимание, показывают вам флаги всех стран, дым, зеркала, а вы удивленно кричите: «Поразительно! Как он это сделал? Что произошло с кроликом? Он правда разбил мои часы?»
А на задних рядах сидим мы, другие фокусники, и тихо переговариваемся: «Хорошая работа. Это он у пражан с левитирующим носком перенял? А это случаем не Спиритическое Зеркало Паскаля, где девушки на самом деле нет? Так, а откуда он этот пламенный меч достал?»
И мы думаем: а может, существует все-таки волшебство…
Мы с Нилом познакомились в 1985-м, когда только вышел «Цвет волшебства». Это было мое первое интервью как писателя. Нил зарабатывал на жизнь работой внештатного журналиста и выглядел как человек, который высидел целый показ ну очень плохих фильмов, чтобы после него бесплатно поесть холодных куриных ножек на фуршете (а заодно чтобы пополнить свою адресную книжку — она теперь размером с Библию, правда, интересных людей в ней гораздо больше). Журналистикой он зарабатывал себе на кусок хлеба, и это хороший способ изучить данную сферу. И, наверное, единственный.
А еще на нем была ужасная шляпа — такой серый хомбург. Шляпы ему не шли. Не было между ними гармонии. После нашей первой встречи я этой шляпы больше и не видел. Нил как будто подсознательно знал об их плохой совместимости: постоянно забывал шляпу где-нибудь в ресторанах. Однажды он просто за ней не вернулся. Слушайте сюда, настоящие фанаты: если вы очень, очень постараетесь, то может быть, найдете маленький ресторанчик в Лондоне, на полках которого пылится серый хомбург. Кто знает, что с вами случится, если вы его наденете?
В любом случае мы с ним поладили. Сложно сказать почему, но основой стало то, что мы оба радовались и изумлялись незамутненному своеобразию Вселенной — в чужих рассказах, незаметных деталях, странных старых книгах из забытых Богом книжных магазинчиков. Мы поддерживали связь.
[Спецэффекты: листы вылетают из календаря. Ну знаете, как в фильмах раньше было — сейчас-то такое больше не показывают…]
Мало-помалу Нил всерьез взялся за комиксы, а у меня взлетел «Плоский мир». Как-то раз он прислал мне шесть страниц рассказа и сказал, что не знает, как его продолжить. Я тоже не знал. Но спустя год я достал этот рассказ из ящика и понял, что будет дальше — хотя и не предполагал еще, чем все закончится. Мы вместе написали книгу и назвали ее «Добрые предзнаменования». Мы ведь ничего не теряли, мы просто веселились. И книгу писали не ради денег. Но, как оказалось, денег она нам принесла очень много.
…А хотите расскажу о странностях? Например, как-то раз он остался у нас, чтобы что-то отредактировать, и вдруг мы услышали шум из его комнаты. Мы зашли внутрь и увидели двух белых голубей — они никак не могли выбраться и в панике летали кругами. Нил проснулся в урагане из белых перьев и произнес: «Чтзхтв?» (на этом языке он обычно общался до полудня). Или, например, как-то раз в баре к нему подошла Женщина-паук. Или, например, как-то раз мы заселились в отель, а наутро оказалось, что телевизор в его комнате показывал какое-то бисексуальное бондажное ток-шоу с полуголыми людьми, а у меня телевизор не ловил ничего, кроме «Мистера Эда». А еще однажды в прямом эфире мы обнаружили, что нью-йоркского радиоведущего плохо проинформировали, и он только за десять минут до конца передачи обнаружил, что «Добрые предзнаменования» — это художественная книга…
[Вид с грохотом на проносящийся поезд. Еще одна сцена, которую больше не увидишь в кино…]
И вот спустя десять лет мы путешествуем по Швеции и говорим о сюжетах «Американских богов» (он) и «Изумительного Мориса» (я). Возможно, говорим даже одновременно. Все как в старые добрые времена. Один из нас говорит: «Не знаю, что делать с этой заковыристой сценой», а другой отвечает: «Решение, Кузнечик, кроется в постановке вопроса. Кофе будешь?»
За эти десять лет много всего случилось. Он потряс мир комиксов, и тот уже никогда не будет прежним. Когда-то то же самое произошло с фэнтезийным романом Толкина: он так или иначе повлиял на все, что вышло после него. На одном из туров по Великобритании по случаю выхода «Добрых предзнаменований» я ходил по магазину комиксов и изучал конкурентов. Мы подписали множество книг фанатам комиксов, среди которых попадались и личности, явно озадаченные тем фактом, что мы «выпустили книвку без кавтинок». Тогда-то я и понял, что он хорош. У него есть определенная легкость, тонкий скальпель, отличающий все его работы.