И перед сеансом она обязательно ставила вариться брюссельскую капусту. Ничто так не успокаивает, ничто так не соответствует уютному духу английского чернокнижия, как запах капусты, что варится на кухне.
Почти сразу после полудня тяжелые грозовые тучи затянули небо в цвет старого свинца. Скоро пойдет дождь, тяжелый, беспросветный. Пожарные очень надеялись на то, что скоро пойдет дождь. Чем скорее, тем лучше.
Они прибыли на место почти сразу, и те, что помоложе, суетились, раскатывая пожарные рукава и готовя топоры, хотя те, что постарше, с первого взгляда поняли, что этот дом не спасти, и нет никакой уверенности даже в том, что дождь не даст огню распространиться на соседние здания. В этот момент черный «бентли» юзом вылетел из-за угла прямо на тротуар на скорости, несколько превышающей девяносто километров в час, и со скрежетом тормозов остановился в полудюйме от стены книжного магазина. Из него выскочил неимоверно возбужденный молодой человек в черных очках и ринулся в дверь пылающего здания.
Его перехватил один из пожарных.
– Вы владелец этого заведения? – спросил пожарный.
– Да ты сдурел! Я что, похож на хозяина магазина?
– Вряд ли смогу утверждать это, сэр. Внешность весьма обманчива. Я, к примеру, пожарник. Однако, встречаясь со мной в компании, люди, которым неизвестна моя профессия, зачастую предполагают, что я на самом деле бухгалтер-аудитор или директор фирмы. Представьте, что я не в форме, сэр, и, тогда, по вашему мнению, на кого я был бы похож? Только честно?
– На урода, – рявкнул Кроули и вошел в магазин.
Сказать, что он просто вошел в магазин, значительно легче, чем на самом деле туда войти. Кроули пришлось избежать столкновения с полдюжиной пожарных, двумя полицейскими и довольно большой группой интересных обитателей ночного Сохо[39], выбравшихся на улицу еще засветло и занятых горячей беседой о том, какие именно слои общества стали самым ярким впечатлением на сегодняшний день и почему.
Кроули протиснулся сквозь эту толпу. Они даже не посмотрели в его сторону.
Потом он рывком открыл дверь и вошел в ад кромешный.
Книжный магазинчик ангела пылал ярким пламенем.
– Азирафель! – крикнул Кроули.
– Азирафель, ты… ты сошел с ума, Азирафель? Ты здесь?
Нет ответа. Лишь шорох горящей бумаги, звон лопающегося стекла в комнатах наверху, до которых добрался огонь, и треск рушащихся балок.
Кроули бросил беглый, отчаянный взгляд вокруг. Ему нужен был ангел, ему нужна была помощь.
В дальнем углу комнаты рухнул книжный шкаф, разбросав пылающие книги по всему полу. Кроули стоял в самом сердце пожара и не обращал на него внимания. Левая штанина начала дымиться; он посмотрел на нее, и она погасла.
– Ау!? Азирафель! Ради Бо… Ради Дья… ради кого угодно! Азирафель!
Витрина разлетелась вдребезги от мощного удара снаружи. Кроули, вздрогнув, обернулся, и в грудь ему неожиданно ударил тугой поток воды, сбив его с ног.
Очки отлетели в дальний угол комнаты, превратились в лужицу горящего пластика и уже не могли скрыть желтые глаза с вертикальными змеиными зрачками. Весь мокрый, в облаках пара, с перемазанной пеплом физиономией, утратив, насколько это возможно в его случае, всякое хладнокровие, Кроули стоял на четвереньках посреди пылающего магазина и почем зря клял Азирафеля, непостижимый план, и все, что Сверху, и все, что Снизу.
Потом он опустил взгляд и увидел ее. Книгу. Ту книгу, которую девушка из Тэдфилда забыла в машине ночью в среду. Переплет у нее чуть-чуть обгорел, но в остальном она чудесным образом не пострадала. Он поднял ее, сунул в карман куртки, шатаясь, поднялся на ноги и принялся чистить брюки.
И над ним обвалился потолок. Обреченное здание повело плечами, словно недоуменный великан, и с ревом обрушилось внутрь дождем из кирпича, головешек и пылающих углей.
На улице полиция оттесняла прохожих в сторону, а один из пожарных объяснял любому, кто был готов выслушать:
– Я не смог остановить его. Он словно сошел с ума. Или крепко напился. Просто вбежал в дом. Я не мог его остановить. С ума сошел. Вбежал, и все тут. Жуткая смерть. Жуткая, жуткая… Просто вбежал…
И тут Кроули вышел из огня.
Полицейские и пожарники взглянули на него, увидели выражение его лица и не тронулись с места.
Он уселся в «бентли», задним ходом выехал на Уордор-Стрит, на полном ходу обогнул пожарную машину и исчез во внезапно сгустившихся сумерках.
Все уставились ему вслед. Наконец один из полицейских заговорил:
– В такую погоду ему надо бы включить фары, – оцепенело сказал он.
– Особенно раз он так ездит. Это может быть опасно, – безжизненно заметил другой, и все они стояли, озаряемые и согреваемые горящими останками книжного магазина, и не могли понять, что же происходит с миром, который им казался таким простым и понятным.
Иссиня-белая молния прорезала затянутое черными тучами небо, раздался болезненно тяжелый удар грома, и хлынул ливень.
Она ехала на мотоцикле красного цвета. Не дружелюбного фирменного красного цвета «хонды», а глубокого, кровавого красного цвета, темного, густого, злобного. Во всех прочих отношениях этот мотоцикл выглядел абсолютно обычно, если не считать меча, торчащего из притороченных к седлу ножен.
Ее шлем был ал, а кожаная куртка – цвета старого вина. На спине рубиновыми клепками была выведена надпись: АНГЕЛЫ АДА.
Несмотря на то, что было всего десять минут второго, было сумрачно, влажно, мокро. Шоссе было почти пустым, и женщина в красном летела прямо посередине на своем красном мотоцикле, лениво улыбаясь.
День складывался удачно. Видимо, в красивой женщине верхом на мощном мотоцикле, к седлу которого приторочен меч, есть что-то такое, что оказывает сильное действие на определенный тип мужчин. Четыре коммивояжера пытались угнаться за ней, и обломки «форда-сьерра» украсили собой ограждение и опоры моста на протяжении шестидесяти километров вдоль автострады.
Она доехала до перекрестка и зашла в забегаловку под названием «Беспечный едок» рядом с автосервисом. Там было почти пусто. За стойкой официантка скучно вязала носок, а кучка байкеров в черной коже, огромных, волосатых, вонючих и крутых, столпилась в углу вокруг еще одного черно-кожаного собрата, который был еще выше их ростом. Он полностью погрузился в игру, стоя перед устройством, которое в дни иные показывало бы комбинации плодов и ягодок, но теперь было оснащено монитором и названием «Викторина “Эрудит”».
Из угла доносились реплики примерно следующего содержания:
– Это D! Жми D – у «Крестного отца» точно больше Оскаров, чем у «Унесенных ветром»!
– «Марионетка»! Сенди Шоу! Это ее песня, чесслово, чтоб мне сдохнуть!
– 1666!
– Да иди ты, недоумок! Это Большой пожар! А чума была в 1665!
– Жми B: Великая Китайская стена – не одно из семи чудес света!
Тем было четыре: «Поп-музыка», «Спорт», «События в мире», и «Разное». Высокий байкер, не снявший шлема, жал на кнопки, не обращая ни малейшего внимания на советчиков. Во всяком случае, он неуклонно выигрывал.
Красная наездница подошла к стойке.
– Чашку чая, пожалуйста. И сэндвич с сыром, – сказала она.
– Одна едете, дорогуша? – спросила официантка, выставив на стойку чашку с чаем и тарелку с кусочком чего-то белого, сухого и твердого.
– Жду друзей.
– А-а, – приглушенно отозвалась официантка, откусывая шерстяную нитку. – Ну так лучше ждите здесь. На улице – просто ад.
– Нет, – ответила она. – Еще нет.
Она выбрала столик у окна, откуда хорошо было видно стоянку, и стала ждать.
До нее доносились голоса викторин-эрудитов.
– А вот, новый пошел: «Сколько раз Англия официально была в состоянии войны с Францией с 1066 года?»!
– Двадцать? Ну щас! Двадцать тебе… Ух ты. Ну, никогда бы…
– Война Америки с Мексикой? Знал ведь. Июнь 1845 года. D! Видишь – говорил я тебе!
Самый высокий, если не считать играющего, байкер по прозвищу Боров (192 см), шепнул самому низкорослому из них, Жирняку (188 см):
– А куда делся «Спорт»? – На костяшках пальцев у него была татуировка: на одной руке LOVE (любовь), на другой – HATE (ненависть).
– Да это случайный, чтоб его, выбор, так, что ли? Это у них все на микрочипах. У них там, может, мильон разных тем, в памяти. – У этого на костяшках было написано FISH (рыба) на одной руке, и CHIP (чипсы) – на другой.
– «Поп-музыка», «События в мире», «Разное», и «Война». Просто я «Война» раньше не видал. Потому и говорю, – Боров громко хрустнул пальцами, потянул за колечко на банке с пивом, опрокинул полбанки в глотку, рыгнул без задней мысли и вздохнул. – Жаль, что у них мало вопросов из этой гребаной Библии.
– Чего? – Жирняк никогда не подозревал в Борове эрудированности по части библейских вопросов.
– Да это… помнишь заварушку в Брайтоне?
– А то! Тебя еще по Би-Би-Си показывали, в «Криминальной хронике», – ответил Жирняк, и в голосе его звучала зависть.
– Ну и пришлось мне ошиваться в отеле, где мамаша работала, помнишь, нет? Ты-РИ месяца! А читать-то нечего, только какой-то шибздик по имени Гидеон забыл в номере Библию. Ну, так вот прямо в уме и оседает.
На стоянку въехал еще один мотоцикл, сияющий черной, как смоль, краской.
Дверь открылась, и сквозь комнату пронесся порыв холодного ветра. Вошел мужчина с черной бородкой, с ног до головы одетый в черную кожу, подошел к столику, за которым сидела женщина в красном, и сел рядом с ней, и байкеры рядом с эрудит-машиной вдруг заметили, как им захотелось есть, и отрядили Скунса в поход за едой для всех, кроме того, что играл, потому что он ничего не сказал, только продолжал нажимать кнопки, безошибочно находя правильные ответы, и выигрыш его копился в поддоне на дне автомата.
– Последний раз мы виделись в Мейфкинге, в Трансваале, – сказала Красная. – Как дела?