Белая рука Загрязнения любовно легла на ближайший блок реле, который сразу оплавился. В следующую секунду саморазмножающиеся вирусы лентами потянулись в электронное пространство.
– Как мне надоела эта поганая тревога, – пробормотал Голод.
Он рассеянно щелкнул пальцами. Десяток клаксонов подавилось и умерло.
– Ну не знаю, мне нравилось.
Услышав слова Загрязнения, Война покачала головой и протянула руку внутрь еще одного блока. Да, ей немного не так это представлялось, признала она, но, когда она проводила рукой по проводам и иногда сквозь провода, ощущение было знакомым – словно отзвук меча в руке. Ее охватила дрожь предвкушения при мысли о том, что этот меч навис над всем миром, включая еще и изрядный кусок неба. Он любил ее.
Пылающий меч.
До человечества с большим трудом, и то не до конца, дошел тот факт, что мечи, если они валяются без присмотра – опасная вещь. Людям, однако, удалось сделать все возможное (по людским и, разумеется, весьма ограниченным представлениям) для повышения вероятности того, что мечом такого размера можно будет завладеть по чистой случайности. Очень утешительная мысль. Было приятно думать, что люди различают возможность разнести свою планету на куски случайно от возможности взорвать ее намеренно.
Пальцы Загрязнения погрузились в очередную стойку с дорогой электроникой.
Вид у часового на посту возле дыры в ограждении был озадаченным. Он понимал, что на базе творится что-то непонятное, но его радио не принимало ничего, кроме шума помех. Его взгляд снова и снова возвращался к документу, который он держал в руках.
Этому молодому солдату еще только предстояло понять (хотя за время службы ему приходилось видеть много удостоверений – армейских, ЦРУ, ФБР, даже КГБ), что чем меньше и незначительнее организация, тем более внушительное впечатление производят ее удостоверения.
А это удостоверение было чертовски внушительным. Часовой безмолвно двигал губами, снова перечитывая его, с самого начала («Лорд-протектор Содружества Британии, властью, данной ему…»), вплоть до пункта о реквизиции всех наличных средств растопки, хвороста кострового, веревок и огненосных масел, и дальше – до самой подписи Первого АВ Лорда-адъютанта, Восхвалим-Же-Все-Творения-Господа-И-Избежим-Прелюбодеяния Смита. Ньют прикрыл большим пальцем абзац, предписывающий начислять девять пенсов за каждую ведьму, и постарался походить на Джеймса Бонда.
Наконец пытливый интеллект часового наткнулся на слово, которое, как ему показалось, было знакомым.
– А это что, – с подозрением в голосе спросил он, – насчет педо… педа?…
– Ах, это, – сказал Ньют. – Сжигать.
– Чего?
– Педантично. Сжигать.
Лицо часового расплылось в ухмылке. А говорили, в Англии не слишком суровые законы…
– Так им и надо! – сказал он.
Что-то ткнулось ему в поясницу.
– Бросай оружие, – сказала Анафема за его спиной, – или я пожалею о том, что мне придется сделать.
И это правда, подумала она, когда часовой в ужасе замер. Если он не бросит автомат, он увидит, что у меня в руках палка, и я пожалею о том, что мне придется расстаться с жизнью.
У сержанта Томаса А. Дейзенбургера, что стоял у главных ворот, тоже были проблемы. Человечек в грязном плаще тыкал ему в лицо пальцем и что-то бормотал, а женщина, чем-то похожая на его матушку, говорила с ним очень настойчивым тоном, постоянно вставляя реплики совсем другим голосом.
– Послушайте, нам абсолютно необходимо получить разрешение поговорить с кем угодно из начальства, – говорил Азирафель. – Очень вас прошу, и он говорит чистую правду, я бы поняла, если б врал, благодарю вас, мне кажется, мы сможем чего-нибудь добиться, если вы любезно разрешите мне продолжить, ладно, благодарю вас, я просто пыталась поддержать… Да! Э-э… Вы просили его да, отлично… итак…
– Палец видишь? – кричал Шедуэлл, который, хотя и пребывал все еще в своем уме, но забился глубоко под лестницу в самом дальнем его углу. – Видишь палец? Этот, значит, палец, парень, может запросто послать тебя к праотцам!
Сержант Дейзенбургер рассматривал багрово-черный ноготь, пляшущий в нескольких сантиметрах от своего носа. В качестве наступательного оружия он, безусловно, мог расцениваться очень высоко, особенно если хотя бы раз появится на кухне в момент приготовления пищи.
Телефон издавал исключительно шум помех. Пост покидать запретили. Начала сказываться рана, полученная во Вьетнаме[54]. Он стал прикидывать, сколько у него будет проблем, если он откроет стрельбу на поражение по штатским лицам, не являющимся гражданами США.
Четыре велосипеда остановились на некотором отдалении от базы. Судя по следам шин в пыли и лужице масла, здесь уже кто-то недавно останавливался.
– Чего мы остановились? – спросила Язва.
– Я думаю, – ответил Адам.
Это было непросто. Та часть его сознания, которая была ему известна, как он сам, с трудом держалась на плаву над бездной бушующей тьмы. Он, однако, понимал, что трое его спутников – на сто процентов люди. Они уже не раз попадали из-за него в беду, но порванные штаны или лишение карманных денег и все такое вряд ли могли сравниться с тем, что их ожидало. За это почти наверняка накажут сильнее, чем просто запретят выходить из дома и заставят прибираться в комнате.
С другой стороны, больше никого не было.
– Ладно, – сказал он. – Видимо, нам кое-что будет нужно. Нам нужен меч, а еще корона и весы.
Они молча смотрели на него.
– Прямо тут? – наконец сказал Брайан. – Где мы это здесь найдем?
– Не знаю, – ответил Адам. – Если подумать про всякие игры, в которые мы играли, помните…
Чтобы у сержанта Дейзенбургера осталось полное ощущение, что день удался, к воротам подъехал автомобиль и завис в нескольких сантиметрах над землей. Завис, потому что у него не было шин. Краски на нем тоже не было. Зато за ним тянулся хвост голубоватого дыма, и, когда он остановился, послышалось потрескивание металла, остывающего после того, как его разогрели до очень высокой температуры.
Казалось, у него дымчатые стекла, хотя при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это обманчивое впечатление создавалось потому, что за самыми обычными стеклами вся машина была полна дыма.
Открылась дверь и наружу вырвался клуб удушливого дыма, а за ним – Кроули.
Он помахал рукой перед лицом, разгоняя дым, мигнул и без труда превратил свой жест в дружеское приветствие.
– Привет, – сказал он. – Как дела? Конец света наступил?
– Он не пропускает нас, Кроули, – сказала мадам Трейси.
– Азирафель, это ты? Симпатичное платье, – рассеянно заметил Кроули. Ему было нехорошо: последние пятьдесят километров пришлось воображать, что тонна горящего металла, резины и кожи – автомобиль в рабочем состоянии, чему «бентли» яростно сопротивлялся. Самое сложное было заставить его двигаться после того, как сгорели всепогодные шины с радиальным кордом. А теперь он вдруг рухнул на покореженные обода колес, когда Кроули перестал думать, что у него вообще есть шины.
Кроули похлопал его по капоту, раскаленному настолько, что на нем можно было жарить яичницу.
– От новых машин такого нипочем не добьешься, – любовно сказал он.
Собравшиеся у ворот смотрели на него во все глаза.
Послышалось легкое электронное «клик!», и шлагбаум стал подниматься. Корпус электромотора издал механический стон, но быстро сдался, столкнувшись с неодолимой силой, поднимающей шлагбаум.
– Эй! – заорал сержант Дейзенбургер. – Ну и кто из вас, уродов, это сделал?
Вжик. Вжик. Вжик. Вжик. И еще собачка, лапы которой на бегу сливались в неясное пятно.
Теперь все смотрели вслед четырем велосипедистам, которые, изо всей силы давя на педали, нырнули под шлагбаум и скрылись в лабиринте авиабазы.
Сержант взял себя в руки.
– Слушайте-ка, – сказал он, и голос его был на этот раз намного слабее, – у кого-нибудь из этих детишек была на багажнике корзина, а в ней пришелец с мордой, смахивающей на мирно настроенную какашку?
– Не думаю, – ответил Кроули.
– Тогда, – сказал сержант Дейзенбургер, – у них будут проблемы. – Он поднял автомат. Хватит с ними цацкаться; у него из головы не выходило мыло. – И у вас тоже, – добавил он.
– Остерегись… – начал Шедуэлл.
– Все это слишком затянулось, – заметил Азирафель. – Разберись с ним, Кроули, будь любезен.
– Хмм? – Кроули вопросительно поднял брови.
– Я – Добро, – объяснил Азирафель. – От меня нельзя ждать, что я… да что ж такое? Хочешь вести себя прилично, и что это дает? – Он щелкнул пальцами.
Что-то с шумом вспыхнуло, словно старомодная фотовспышка, и сержант Томас А. Дейзенбургер исчез.
– Э-э… – сказал Азирафель.
– Видите? – встрял Шедуэлл, который так и не вник во все подробности раздвоения личности мадам Трейси. – Ничего такого. Держитесь меня, не пропадете.
– Отличная работа, – заметил Кроули. – Никогда не думал, что ты на это способен.
– Да, – сказал Азирафель. – Я тоже, кстати. Надеюсь, что не послал его в какое-нибудь дурное место.
– Привыкай, – пожал плечами Кроули. – Ты их просто посылаешь. Куда они отправляются, тебя волновать не должно. – Он очаровательно улыбнулся. – Ты не познакомишь меня со своим новым телом?
– Что? Ах, да. Да, конечно. Мадам Трейси, это Кроули. Кроули – мадам Трейси. Очень, очень приятно.
– Ну, пошли внутрь, – сказал Кроули.
Он грустно посмотрел на останки «бентли» и вдруг просиял. К воротам решительно направлялся джип, нагруженный людьми, готовыми задавать вопросы и палить из автоматов, не разбираясь, по чьему приказу это делается.
Кроули просиял. Это уже больше относилось к его компетенции.