– Прямая и явная угроза, – саркастически заметил Ньют.
– Это было в 1928 году. И кстати, их письма все еще в шкатулке.
Ньют открыл коробку из-под «сникерсов».
Внутри была окованная железом шкатулка. Без замка.
– Ну же, открывайте, – возбужденно бормотал мистер Баддиком. – Должен признаться, мне очень хочется узнать, что же там. Мы в конторе даже делали ставки…
– Знаете что? – щедро предложил Ньют. – Я налью нам по чашке кофе, а вы можете ее открыть.
– Я? Но… прилично ли это?
– Почему нет? – Ньютон поглядел на кастрюли над плитой. Одна из них была достаточно большой.
– Давайте, – сказал он. – Сыграйте роль дьявола. Я не возражаю. Считайте… считайте, что у вас полномочия поверенного, и так далее.
Мистер Баддиком снял пальто.
– Ну ладно, – сказал он, потирая руки, – раз уж вы так считаете, будет что рассказать внукам.
Ньют незаметно снял кастрюлю с крючка и взялся за ручку двери.
– Надеюсь, – сказал он.
– Итак…
Ньют услышал негромкий скрип.
– Что там? – спросил он.
– Здесь два вскрытых письма… о, еще одно… кому это?…
Было слышно как треснула восковая печать и что-то звякнуло об стол. Потом он услышал сдавленный вопль, грохот от падения стула на пол, быстрый топот по коридору, скрип двери, рокот заводимого мотора и звук удаляющейся машины.
Ньют снял кастрюлю с головы и вошел в кухню.
Он поднял письмо и почти не удивился, увидев, что оно адресовалось мистеру Дж. Баддикому. Он развернул его.
Там было написано: «Вот тебе Флорин, законник; теперь Беги со всех ног, не то весь Мир узнает Правду о Тебе и мистрис Спиддон, рабыне Печатной Машины».
Ньют просмотрел и другие письма. На пожелтевшем листке с именем Джорджа Кранби было написано следующее: «Убери Лапы загребущие, мастер Кранби. Мне отлично известно, как ты мошеннически надул вдову Плашкин в прошлый Михайлов день, старый Блудолиз».
Ньют не знал, что такое «блудолиз», но подозревал, что Агнесса вряд ли имела в виду склонность мистера Кранби к подхалимству.
В том письме, которое вскрыл любопытный мистер Ненарокомб, говорилось: «Не трогай, Трус. Верни сие письмо под замок, не то весь Мир узнает, что воистину произошло Июня Седьмого дня, в году Тысяча и девятьсот шестнадцатом».
Под письмами лежала рукопись. Ньют поглядел на нее.
– Что это? – спросила Анафема.
Ньют резко обернулся. Она стояла, прислонившись к двери: симпатичный зевок на двух ногах.
Ньют оперся о стол, пытаясь спрятать коробку за спиной.
– Да так, ничего. Ошиблись адресом. Ничего особенного. Просто старая коробка. Подбросили рекламку. Ты же знаешь…
– В воскресенье? – хмыкнула она и отодвинула его в сторону.
Он пожал плечами, когда она взяла стопку пожелтевших листов и вытащила ее из шкатулки.
– «Прекрасные и Точные Пророчества Агнессы Псих, Часть Вторая», – медленно прочла она. – «О Мире, что Будет После; Сага Продолжается!» Неужели…
Она почтительно положила рукопись на стол и собралась перевернуть первую страницу.
Ньют мягко положил ладонь ей на руку.
– Подумай вот о чем, – тихо сказал он. – Ты хочешь остаться потомком по гроб жизни?
Она взглянула на него. И их взгляды встретились.
Воскресенье, первый день мира, примерно полдвенадцатого.
В Сент-Джеймском парке было сравнительно тихо. Утки, эксперты по хлебным аспектам геополитики, приписывали это снижению международной напряженности. И действительно, мировая напряженность снизилась, но многим все равно пришлось выйти на работу, чтобы попытаться выяснить, куда делась Атлантида вместе с тремя международными исследовательскими экспедициями, и что вчера произошло со всеми компьютерами.
В парке почти никого не было, только сотрудник одной из служб MИ9 пытался завербовать нового агента, который впоследствии, к обоюдному смущению, тоже оказался сотрудником MИ9, да поодаль высокий мужчина кормил уток.
И еще там были Кроули и Азирафель.
Они неспешно шагали рядом по лужайке.
– То же самое, – сказал Азирафель. – Весь магазин на месте. И ни пятнышка копоти.
– Да нет, ну нельзя же сделать старый «бентли», – развел руками Кроули. – На нем не будет патины. И вот тебе, пожалуйста, стоит во всей красе. Прямо на улице. Ни единого отличия.
– Ну, в моем случае отличий хватает, – заметил Азирафель. – Я точно знаю, что в моем магазине не было книг с названиями вроде «Бигглз отправляется на Марс», «Джек Кейд, герой Дикого Запада», «101 занятие для мальчишек» и «Кровавые псы в Море Черепов».
– Вот ведь… мне очень жаль, – сокрушенно сказал Кроули, который знал, как ангел ценит свою коллекцию.
– И напрасно! – оживился Азирафель. – Это все самые-самые первые издания и я уже заглянул в каталог Скиндла. Мне кажется, слово, которое употребил бы в этом случае ты, будет «оп-па!».
– Я думал, он вернет мир точно таким, как он был, – сказал Кроули.
– Ну да. Более или менее. По мере возможности. Но с чувством юмора у него тоже все в порядке.
Кроули искоса взглянул на него.
– Ваши выходили на связь? – спросил он.
– Нет. А ваши?
– Нет.
– Мне кажется, они делают вид, что ничего не случилось.
– Похоже, у нас точно так же. Вот что значит бюрократия.
– Я полагаю, наши просто хотят посмотреть, что будет дальше, – сказал Азирафель.
– Передышка, – кивнул Кроули. – Возможность морально перевооружиться. Выстроить новые линии обороны. Подготовиться к главной войне.
Они стояли у пруда и смотрели, как утки ловят корки.
– Не понял, – сказал Азирафель. – По-моему, это и была главная.
– Не уверен, – сказал Кроули. – Подумай-ка. Если хочешь знать мое мнение, по-настоящему главная будет, когда все Мы будем против всех Них.
– Что? Ты хочешь сказать – Рай и Ад против человечества?
Кроули пожал плечами.
– Разумеется, если он все изменил, он ведь, возможно, изменил и себя самого. Может быть, избавился от своих способностей. Решил остаться человеком.
– Хочется надеяться, – вздохнул Азирафель. – И потом, я уверен, что другого варианта просто не допустят. Э-э… или допустят?
– Не знаю. Никогда нельзя сказать наверняка, что входило в истинные намерения. Планы, и в них планы, и так без конца.
– Жаль, – сказал Азирафель.
– Кстати, – повернулся к нему Кроули, который думал об этом постоянно, пока у него не начинала болеть голова. – Ты никогда не пытался найти объяснение? Ну, понимаешь – наши, ваши, Рай и Ад, добро и зло, и так далее? Ну то есть – почему?
– Мне помнится, – с холодком в голосе начал ангел, – что произошел мятеж и…
– Ну, конечно. Только почему он произошел, а? То есть ведь могло обойтись и без него? – наседал Кроули, в глазах которого появился сумасшедший блеск. – Любой, кто может соорудить вселенную за шесть дней, способен предотвратить такую мелочь. Если, конечно, он этого не хочет.
– Да ну тебя. Рассуждай логично, – с сомнением произнес Азирафель.
– Не самый хороший совет, – выпрямился Кроули. – Даже просто плохой совет. Если сесть и начать рассуждать логично, у тебя появляются очень забавные идеи. Например: зачем творить людей с врожденным любопытством, а потом совать им под нос какой-то запретный плод под неоновой вывеской, на которой нарисован указующий перст и мигают слова: «ВОТ ОН!»?
– Про неон не помню.
– Это метафора. Это я хочу сказать: зачем делать это, если ты на самом деле не хочешь, чтобы они его съели? Это я хочу сказать: может, ты просто задумал посмотреть, как оно все обернется. Может, это только часть одного большого непостижимого плана. Все это. Ты, я, он – все! Просто одна большая проверка: а работает ли все то, что ты соорудил? И тогда ты начинаешь рассуждать: это вряд ли великие космические шахматы, это, скорее, очень сложный пасьянс. И не трудись отвечать. Если бы могли это понять, мы уже были бы не мы. Потому что это все… все…
НЕПОСТИЖИМО, сказал, проходя мимо них, высокий мужчина, прежде кормивший уток.
– Вот-вот. Именно. Спасибо.
Они посмотрели ему вслед, а он аккуратно бросил пустой пакетик в бак для мусора, и зашагал прочь по траве. Кроули покачал головой.
– Так о чем я? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Азирафель. – Вряд ли что-то важное.
Кроули мрачно кивнул.
– Давай я искушу тебя на обед в ресторане, – прошипел он.
Они снова пошли в «Риц», где таинственным образом как раз освободился столик. И, возможно, недавние события все еще эхом отражались в природе вещей, потому что, пока они обедали, первый раз в истории на Беркли-сквер пел соловей.
Посреди уличного шума никто не слышал его, но он пел. Точно пел.
Воскресенье, час дня.
Последние десять лет воскресный обед в мире Армии Ведьмознатцев сержанта Шедуэлла был подчинен одному и тому же неизменному распорядку. Шедуэлл сидел за шатким столом в подпалинах от окурков, и листал одну из древних книг библиотеки Армии Ведьмознатцев[57] по магии и демонологии: «Некротелекомникон», или «Liber Fulvarum Paginarum», или свой излюбленный «Молот ведьм»[58].
Потом, постучав в дверь, мадам Трейси кричала ему:
– Обед, мистер Шедуэлл! – и Шедуэлл бормотал: – Бесстыжая баба! – и выжидал шестьдесят секунд, чтобы бесстыжая баба успела убраться обратно в свою комнату; потом он открывал дверь и забирал тарелку с печенкой, обычно аккуратно накрытую другой тарелкой, чтобы не остыло. Он ставил ее на стол и съедал печенку, не особенно заботясь о том, чтобы капли подливки не попали на страницы книги, которую он при этом читал[59].
Так было всегда.
Но не в это воскресенье.
Для начала, он не читал книгу. Он просто сидел за столом.