Глазунов создал мощную школу учеников, причем работающих в той реалистической манере, от которой сам Илья Сергеевич периодически отходил. Сплав глазуновской исторической интуиции и масштаба мысли и утонченного детального реализма породил такую монументальную фигуру, как рано ушедший ученик Глазунова Павел Рыженко. Современные учебники истории невозможно представить без картин учителя и ученика — иконичных полотен Глазунова и создающих эффект присутствия работ Рыженко.
Григорий Ревзин в своем невежественно-озлобленном некрологе в «Коммерсанте» назвал Илью Глазунова «победителем». Мол, в современной России восторжествовали все его эстетические и политические принципы. Увы, это не так. До торжества православной, национальной, консервативной, традиционной и, в то же время, устремленной в будущее и динамичной, как глазуновское творчество, России нам ещё очень далеко.
Но, несомненно, то, что Глазунов явил собой пример чрезвычайно успешного русского человека, прожившего жизнь, полную борьбы и достижений. При этом успех Глазунова был достигнут не за счёт отречения от русскости, а напротив — за счёт пробуждения её в себе и других.
Без усилий Ильи Сергеевича невозможно себе представить восстановление русского национального сознания на рубеже столетий. Именно он своим творчеством сделал этот порыв по-настоящему массовым, засеял и взрастил чувство русского в сердцах миллионов людей. То, что будущее России, именно России, без аббревиатур, оказалось снова возможным, — его огромная личная заслуга. Художник Илья Глазунов оказался великим реставратором русскости.
1) Глазунов, И. С. Россия распятая. — 3‐е изд. доп. — М.: АСТ, 2017;
2) Новиков, В. С. И. Глазунов. Русский гений. — М.: Эксмо;
Алгоритм, 2009.
Игорь ШафаревичИсчисление бесконечно малых
Академик Игорь Ростиславович Шафаревич (1923–2017) — выдающийся математик, смелый общественный деятель-диссидент, друг Александра Солженицына, автор прогремевшей на весь мир работы «Русофобия», посвященной русскому национальному сознанию и его врагам, один из главных идеологов русского пути, уводящего от «двух дорог к одному обрыву» — коммунистическому и либеральному. Запуганное «малым народом» Отечество практически не оказало ему посмертных почестей, хотя обильно пользуется плодами его трудов. Термин «русофобия», возрожденный Солженицыным, именно благодаря Шафаревичу вышел на уровень международного дипломатического словаря — скончавшийся почти одновременно с академиком дипломат Виталий Чуркин неоднократно обличал с трибуны Совета безопасности ООН «чудовищную русофобию, граничащую с человеконенавистничеством».
Пусть и со всеми издержками пророка в своем отечестве, Игорь Ростиславович прожил долгую счастливую жизнь. В стране, где мужчины его народа не доживают до 65, а самые общественно активные и до сорока, он прожил долгих 93 года. В это без малого столетие уместились, на самом деле, не одна, а несколько жизней.
Первая — жизнь одного из ведущих не только в России, но и в мире математиков. В 17 лет окончил вуз, в 19 — кандидат, в 23 года — доктор наук, в 35 лет — член-корреспондент Академии наук СССР; множество решенных сложнейших задач, выстроенных математических систем, признаний, званий и премий. И только звания академика пришлось дожидаться неожиданно долго — до 68 лет.
Но тому причиной была вторая жизнь Шафаревича — жизнь диссидента. С 1955 года И. Шафаревич подписывает письма, участвует в «самиздате», поддерживает А. Солженицына в самые трудные минуты. Он один из тех русских телят, которые бодались с советским дубом.
Шафаревич пишет убийственное в своей гуманитарной фундированности и аналитической точности исследование «Социализм как явление мировой истории». Он находит истоки социализма не у Маркса, не у Кампанеллы и Мелье, а в империи инков и древних восточных деспотиях, таких как Третья династия Ура в Шумере, построенная на строжайшем учете и контроле трудовых ресурсов и государственном распределении продуктов.
В конечном счете, умозаключает Шафаревич, все основные идеи социализма сводятся к фундаментальной воле к смерти, периодически овладевающей не только отдельными людьми, но и целыми обществами. Социалистическая уравнительность, ненависть к семье, обобществление и тоталитарный контроль — всё это формы нежизни овладевающей жизнью и порабощающей её. Социализм — рационально декорированная воля к нежизни.
Для социализма, на взгляд Шафаревича, характерно стремление уничтожить семью, религию, частную собственность, национальность. То есть все те социальные силы, социальные организмы, которые поддерживают и обогащают личностное существование человека, его индивидуацию. Шафаревич видит в социализме конечный пункт той нигилистической метафизики, которая с древнейших времен рассматривала индивидуальное, особенное как зло, которое должно быть принудительно влито во всеобщее. Социализм — крайняя форма нигилизма, который отождествляет «бытие» и «ничто». Не случайно одним из опорных авторов, через которых Шафаревич рассматривает социализм, является Жан Поль Сартр с его нигилизмом. Философская основа социализма — это метафизическое неприятие отдельности как формы существования мира.
Иногда возражают, что в России именно крах социализма и привел к торжеству нежизни, к пиру либеральных вурдалаков. На что Шафаревич резонно отвечал, что большинство этих вурдалаков были преподавателями марксистско-ленинской политэкономии, комсомольскими работниками и так далее. При этом устремленный к прогрессу через частную инициативу либерализм и устремленный к прогрессу же через тоталитарную сверхорганизацию коммунизм — это лишь «Две дороги к одному обрыву», как назвал мыслитель одну из самых известных своих работ. И тот и другой вид прогрессизма сущностно едины, противопоставляя себя жизни, свободе, вере, органическому началу в человеке и обществе.
Свою философию истории и жизни Шафаревич изложил в лекциях «Духовные основы российского кризиса ХХ века», предсказав, что падение советского коммунизма предвещает падение и его близнеца — западного либерализма. Похоже, мы подходим к той точке, когда это пророчество начинает сбываться, причем либерализм трансформируется перед концом в коммунизм самого левацкого и жизнененавистнического толка.
Удивительный парадокс И. Шафаревича — будучи математиком, представителем одной из наиболее абстрактных и идеалистичных форм человеческой мысли, он, на деле, был, пожалуй, самым крупным представителем философии жизни в ХХ веке: антиманихейское начало, гнушение «гнушением плотью» проведено у него очень последовательно. Он — защитник всего органичного, природного, того, что рождается, развивается и умирает, а не того, что висит на жизни сковывающими путами. Такими путами он всегда считал коммунизм.
Именно это привело к его третьей жизни. Солженицын сразу отметил в Шафаревиче какое-то глыбное национальное начало.
«Две тысячи у нас в России людей с мировой знаменитостью, и у многих она была куда шумней, чем у Шафаревича (математики витают на Земле в бледном малочислии), но граждански — все нули по своей трусости, и от этого нуля всего с десяток взял да поднялся, взял — да вырос в дерево, и средь них Шафаревич. Этот бесшумный рост гражданского в нём ствола мне досталось… наблюдать… Вход в гражданственность для человека не гуманитарного образования — это не только рост мужества, это и поворот всего сознания, всего внимания, вторая специальность в зрелых летах… (притом свою основную специальность упуская, как иные, или не упуская, как двудюжий Шафаревич, оставшийся по сегодня живым действующим математиком мирового класса)… А ещё Шафаревичу прирождена самая жильная, плотяная, нутряная связь с русской землей и русской историей. Среди нынешних советских интеллигентов я почти не встречал равных ему по своей готовности лучше умереть на родине и за неё, чем спастись на Западе… Глыбность, основательность этого человека не только в фигуре, но и во всём жизненном образе, заметны были сразу, располагали…»
Как русский диссидент Шафаревич хотел бороться с системой во имя интересов своего народа, своей нации, а не каких-то чужих. И на этом пути он открывает для себя, что подавляющее большинство диссидентского движения борется с советским не ради русского. Мало того, эта диссидентская тусовка, по сути, навешивает на русский народ, главную жертву коммунистического эксперимента, все грехи коммунизма, чтобы заодно с коммунизмом грохнуть и «Россию-суку».
Александр Зиновьев, сам ставший из диссидента неокоммунистом, лукавил, когда говорил, что «целили в коммунизм, а попали в Россию». Кто куда целил, тот туда и попал. Из осознания этого факта и рождается «Русофобия» — трактат-предупреждение. Шафаревич показал в нём с удивительной научной точностью, скорее даже зоологическививисекторской, нежели математической, ту идеологию, которая будет править сатанинский бал на наших просторах с начала «перестройки» (и не утихомирилась в полной мере и до сих пор).
«Русофобия» начинается со спора о философии русской истории: «Русофобия — это взгляд, согласно которому русские — это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью и пресмыкающихся перед сильной властью, ненавидевших всё чужое и враждебных культуре, а Россия — вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для остального мира».
Другими словами, во имя торжества демократии, свободы и общечеловеческих ценностей русских надо извести под корень, поскольку именно природа русского народа является главным препятствием на пути к царству добра, а коммунизм если в чем и виноват, то лишь в том, что имел неосторожность упасть на русскую рабскую почву, где немедленно стал уродством.
Шафаревич с какой-то вивисекторской, повторюсь, точностью, собрал и квалифицировал наиболее выдающиеся высказывания и фигуры этого русофобского дискурса прямо по методу «О частях животных», так что с тех пор ни Шендеровичу, ни Новодворской, ни Латыниной, ни их эпигонам абсолютно ничего нового прибавить не удалось.