Крестьянство представлялось опасностью не только потому, что „рождало капитализм“. Оно по своему духу являлось антитезой социалистической идеи…» Сталинская индустриализация, которую одинаково хотели и он, и Троцкий, и Бухарин, отличалась от органичной индустриализации начала ХХ века тем, что её целью был слом русской антропологии, создание человека-машины, как носителя идеи социалистического нигилизма.
Шафаревич категорически осудил псевдопатриотический, а на деле — неокоммунистический мифологизированный культ репрессий 1937 года.
«В ряде произведений постепенно вырабатывалась более взвешенная и справедливая точка зрения на нашу историю: что жертвы среди „руководящих работников партии и правительства“ — это было далеко не самое страшное. Было рассказано о несравненно больших жертвах в эпоху Гражданской войны и коллективизации. Хотя бы в романе М. Н. Алексеева „Драчуны“, где описан голод 30‐х годов, и в статье М. П. Лобанова „Освобождение“, донесшей эту тему до широкого круга читателей, в „Архипелаге ГУЛАГ“ А. И. Солженицына, в романах В. И. Белова „Кануны“ и „Год великого перелома“, в статьях В. А. Солоухина и В. В. Кожинова в „Нашем современнике“ и т. д.
В последнее время стрелка как будто повернулась на 360 градусов и вернулась в прежнее положение. Опять стал популярен тот взгляд, что 37‐й год в основном сводился к уничтожению „старых революционеров“ — лишь с противоположной оценкой: „Так им и надо!“ Это как бы было наказание им за то, что они творили во время революции. Или суровое напоминание нынешним врагам России. Я видел даже в одной газете статью „Да здравствует 1937 год!“ (хотя заглавие, может быть, иронично?). Но в хрущёвские времена и позже, когда главной трагедией сталинской эпохи провозглашали „избиение руководящих партийных кадров“ как раз эти самые „кадры“ или их потомки (физические или духовные), в то время это было хоть как-то понятно (хотя безжалостно, эгоистично). А сейчас авторы прямо противоположных — почвеннических, русских — взглядов предлагают считать расстрел Ягоды или Зиновьева событием, своим значением заслоняющим расстрел десятков тысяч „кулаков и уголовников“ (то есть крестьян), вернувшихся из сибирской ссылки, расстрел десятков тысяч священников, расстрел Кондратьева, Чаянова, Флоренского, Клюева. Вот это представляется мне парадоксальным».
Мысль Шафаревича этому восторгу перед злом противоположна. Для него русская история была нормальным органическим историческим развитием, насильственно прерванным экспериментом по внедрению инфернальной социалистической воли к смерти. И личной задачей академика Игоря Шафаревича было вернуть Россию на пути жизни.
Путь жизни, в тех конкретных исторических условиях, в которых мыслил и действовал Шафаревич — это значило путь Нации. Он выпукло подчеркивал, что никакой альтернативы здоровому национализму как пути выхода из тупика, в который завел русских двуединый молох нежизни — марксизм и либерализм, попросту нет. Он участвовал в русских националистических партиях и общественных объединениях, вошел в редакционный совет издававшегося К. А. Крыловым журнала «Вопросы национализма».
Его собственная теория нации была теорией органической холистической целостности, носящей, как и все в богосотворенной жизни, поистине чудесный характер.
«Практически во все известные нам времена люди живут, объединяясь в группы, большие, чем семья, и меньшие, чем все человечество. В известной нам письменной истории действующими лицами являются нации, формирующие государства. В более древний период и в современных догосударственных обществах такую же роль играет племя. Оба понятия объединяются в одно — этнос. По какому принципу происходит объединение в этнос? Громадную роль играет родственность, единство происхождения, как в семье.
Роль этносов, видимо, связана с тем, что, объединяясь в эти группы, люди приобретают возможность находить ответ на вопросы жизни, абсолютно непосильные индивидуальному человеческому уму. При этом то, как находится ответ, остается совершенно непонятным индивидуальному уму: ответ объясняют тем, что „так повелось исстари“, или что так указал мифический предок, или что делать иначе — грех, табу. Это совершенно другой путь контакта человечества с окружающей средой, чем индивидуальное рациональное мышление…
Несомненно, существует много… примеров такого решения задачи „групповым разумом“ племени или нации (хотя бы открытие земледелия и приручение животных). Конечно, совершенно непонятно, как этот „групповой разум“ находит решение, недоступное индивидуальному человеческому разуму. Но ведь точно так же непонятно, как десять миллиардов клеток человеческого головного мозга вместе сочиняют стихи или доказывают теоремы…
Принадлежность к нации дает человеку более высокие жизненные цели, помогает оторваться от „малых радостей“ или, наоборот, совсем безрадостных трудностей жизни, способных полностью его поглотить, особенно в периоды, когда привычная жизнь резко ломается. Ведь вся известная нам история есть история не отдельных людей, а народов. И только через принадлежность к народу человек может ощутить себя участником грандиозного процесса истории».
Национальное является для Шафаревича тем началом, через которое индивидуальное становится больше, чем индивидуальным, не стираясь и поглощаясь, как в нигилистической механике социализма, а прорастая в других и составляя мощный соборный ум. Выдающимся участником этого национального соборного ума был Игорь Ростиславович Шафаревич, которому по праву принадлежит место среди наиболее выдающихся русских национальных мыслителей.
1) Игорь Шафаревич. «Я всю жизнь, сколько себя помню, думал о судьбе русского народа». Интервью Константину Крылову // Вопросы национализма. — 2010. — № 1; URL:https://www.apn.ru/index.php?newsid=36018;
2) Крылов, Константин. Филалет. Памяти Игоря Шафаревича // URL:https://www.apn.ru/index.php?newsid=36017;
3) Минаков, А. Ю. Двудюжий Шафаревич // Тетради по консерватизму. — 2019. — № 1; URL:https://politconservatism.ru/articles/dvudyuzhij-shafarevich;
4) Шафаревич, И. Р. Полное собрание сочинений. В 6 т. — М.: Институт русской цивилизации, 2014;
5) Шафаревич, И. Р. Записки русского экстремиста. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2004;
6) Шафаревич, И. Р. Русский народ на переломе тысячелетий. Бег наперегонки со смертью. — М.: Русская идея, 2000.
Павел РыженкоБаталист Бога
Внезапная и преждевременная кончина на 44‐м году жизни Павла Викторовича Рыженко (1970–2014) — тяжелейший удар для русской культуры. В сáмом расцвете творческих сил от нас ушел мастер, сочетавший утонченность детального реалистического письма (почти утраченную современными художниками), мощный талант военного и исторического живописца, умение эмоционально захватывать зрителя пронзительными сюжетами и, что особенно удивительно, бескомпромиссный русский патриотизм.
Рыженко перенял у своего учителя Ильи Глазунова любовь к историческим сюжетам, умение доводить идею до плакатной наглядности, но придал своему письму тщательность, отсылающую даже не к Сурикову или Васнецову, а к прерафаэлитам и академистам.
Рыженко умел рисовать и умел класть краски. Поскольку большинству современных художников, особенно представителям «актуального искусства», это умение не присуще, фигура молодого баталиста (тесно связанного с последним бастионом русского реализма — студией военной живописи имени Грекова), уже по одной этой причине воспринималась как скандальная.
Павел Рыженко дебютировал в 1996 году полотном «Калка» — посвященным одному из страшнейших военных поражений в русской истории. Гордый победитель Субудай рассматривает связанного, истерзанного, но не покоренного русского князя, смиренно принимающего свой мученический крест в воздаяние за гордыню и княжеские раздоры. На заднем плане — выстроенная из тел русских пленников пирамида для пирующих завоевателей. Тщательно выстроена композиция, выписаны каждая деталь костюма и пейзажа. Картину можно разглядывать часами.
Русское Средневековье и его битвы становятся одной из важнейших тем в творчестве художника. Стала хрестоматийной, вошла во множество учебников истории и хрестоматий картина «Благословение Сергия» (2005) — изображающая благословение преподобного Сергия князю Димитрию перед Куликовской битвой.
Настоящий шедевр — диптих, посвященный богатырюмонаху Пересвету, где, после эпохи советской секуляризации, воссоздан подлинный образ богатыря — смиренного монаха, по благословению преподобного Сергия принимающего смертный бой, не отвлекаясь от умной молитвы.
В «Молитве Пересвета» (2005 г.) с глубокой лиричностью и строгостью монашеского молитвенного делания сочетается характерный для Рыженко мягкий юмор, влюбленность в природу и всё творение. Рядом с преклонившим колена перед битвой богатырем — ёжик. И битва Пересвета становится битвой и за дело Божие, и за Русь Святую, и за этого ёжика как частицу Руси. «Победа Пересвета» (2005 г.): на лице Пересвета, сокрушившего врага, нет ни ярости, ни ликования, только чувство исполненного послушания.
Напротив — полна напора, динамики и торжества атака засадного полка в «Поле Куликовом» (2005 г.). Образ трудной победы. Удар дружины в момент полного изнеможения русской рати буквально разметал татар и генуэзцев, соединившихся в причудливом западно-восточном походе против Руси.
Особо следует отметить принадлежащие кисти Рыженко исторические портреты.
Напряженный злой взгляд человека, уставшего пытать, жестокого слуги, во всём покорного воле самодержца, на этот раз отправляющего его на войну и верную смерть. Это Малюта Скуратов получил царский указ, велящий ему ехать воевать в Ливонию («Царский указ. Малюта Скуратов», 2006 г.).
Вот кроткий царь Фёдор под насмешливым и высокомерным взглядом бояр в высоких шапках нагнулся, чтобы приласкать котейку. Чья правда правее? Высокомерие княжат или смирение царя, по кротости которого Россия получила мир, начала освоение Сибири, установила Патриаршество и даже взяла реванш за поражение в Ливонской войне. Не в этой ли кротости состоит «Тайна царева» (2006 г.)?