Изобретал ли Фёдор Фёдорович некую «чудо-тактику», в которой «опередил Нельсона»? Ответить на этот вопрос нелегко, потому что мифом являются как «шаблоны линейной тактики», так и «новое морское искусство Нельсона».
Сильнейший в тогдашнем мире английский флот имел определенные требования адмиралтейства, предписывавшие правила ведения боя. Иногда эти правила служили капканом для адмиралов. В 1744 году адмирал Мэтьюс атаковал в Тулонском сражении испанский флагман, но не был поддержан своей линией, так как не подал нужных сигналов. Но в 1756 году адмирал Бинг в сражении при Минорке сделал всё «по правилам» и не помог своему авангарду — и был за это расстрелян. Правила адмиралтейства, очевидно, требовали корректировки.
И Горацио Нельсон и его учитель адмирал Джордж Родни, и Фёдор Ушаков, и его покровитель князь Григорий Потёмкин-Таврический в определенной степени ориентировались на вышедшую в 1782 году брошюру англичанина Джона Клерка «К вопросу о морской тактике». Клерк не имел никакого отношения к военному флоту, даже никогда не выходил в море, но, в соответствии с духом века Просвещения, дал свои дилетантские советы, опираясь на здравый смысл: вместо «красивого» взаимного обстрела двух линий — борт по борту — разрезать линию противника и применить залп обоих бортов к слабо вооруженным носу и корме кораблей противника. Такая тактика требовала сильных кораблей, инициативных и умных командиров, а также харизматичных адмиралов, которые побудят подчиненных устремиться за собой в прорыв. У англичан такой флот был, а Нельсон с его отчаянной храбростью и стал таким адмиралом, не столько изобретая новую тактику, сколько её реализуя.
Турецкий флот с хорошими маневренными кораблями, но слабой артиллерией и плохими командами находился, в известном смысле, ещё на долинейной фазе развития морского искусства. В битве при Фидониси именно турецкий флагман «Гассан-паша», вырвавшись из своей линии, попытался атаковать русский авангард, но был перехвачен Ф. Ушаковым. В Керченском сражении инициатива атаки также принадлежала туркам, но в ответ на неё Ф. Ушаков на своем флагмане в сопровождении резервной группы фрегатов прорвал турецкий строй и обратил неприятеля в бегство. У Тендры Ушаков налетел на стоявших на якоре турок, не выходя из походного порядка, и снова сосредоточился на ударе по флагманским кораблям врага. Наконец, у мыса Калиакрия Ушаков так же стремительно налетел на турецкий флот, отмечавший Ураза-байрам, дерзко прошел между турецкими кораблями и берегом, встав по ветру, поверг их в бегство.
Новшество Ушакова состояло, таким образом, не столько в пренебрежении линейной тактикой, каковая в русскотурецких битвах была условна, сколько в отличном знании врага и гибкости принимаемых решений. «Когда в турецком флоте бывает сбит флагманский корабль, то все рассыпаются», — писал Г. Потёмкин Ф. Ушакову в приказе, резюмируя боевой опыт самого же адмирала. Поэтому Ушаков атаковал турецкие флагманы, превратив свой флагман «Рождество Христово» в главную ударную силу, подкрепленную резервом из нескольких оперативно действовавших фрегатов. При этом Ушаков заботился о том, чтобы его флот получал четкие адмиральские указания, не превращался в хаотическую массу.
В каждом сражении Ф. Ушаков действовал не только как адмирал, но и как отважный капитан. Он был неистощим на выдумку способов, позволявших ошеломить противника (и это его роднит с А. Суворовым), но предпочитал возможность дезорганизовать противника, не рискуя собственными кораблями, полному уничтожению чужого флота ценой своих высоких потерь. Вспомним, что Чесменский бой и уничтожение турецкой эскадры обошлись русским трагической гибелью корабля «Святой Евстафий Плакида» и 600 человек его команды. Ушаков на такие риски никогда не шел. Да и не мог себе позволить. Он просто остался бы без флота, если бы воевал на Черном море так, как воевали адмиралы П. Чичагов и К. Нассау-Зиген в Выборгском и особенно Втором Роченсальмском сражении, сведшем на нуль предшествующие успехи в Русско-шведской войне 1788–1790 годов.
Мы видим ту черту воина Феодора, которая делает его поистине святым. Он побеждал, щадя кровь своих воинов и даже врагов, — мастерством, хитроумием, личным риском, добиваясь малой ценой не столько великих потерь неприятеля, сколько его бегства и рассеяния.
И это милосердие военачальника было лишь частью характерного для Ф. Ф. Ушакова всеобъемлющего христианского сострадания, которое так поражает в документах, повествующих о деяниях святого адмирала. Особенно ярко оно проявилось во время возглавляемой Ушаковым экспедиции в Средиземное море и освобождения Ионических островов от французов. Его ум раз за разом искал такую тактическую комбинацию, которая позволила бы достичь цели, затратив как можно меньше человеческих жизней.
Осаждая крепость Корфу, он увидел её ключ в острове Видо, — и взял его атакой с моря, приняв в ней на своем флагмане самое решительное участие. Стремительно сокрушив оборону острова, солдаты и матросы Ушакова потратили затем огромные усилия на спасение разгромленных французов от расправы своих кровожадных союзников — турок и албанцев. Бывали случаи, когда ушаковские офицеры выкупали пленных своими драгоценностями, а то и были готовы применить против «союзников» штыки и картечь ради спасения врагов. После падения Видо крепость Корфу скоро сдалась, что, опять же, спасло множество жизней всех воюющих сторон.
Ионическая кампания Ушакова — настоящий подвиг любви к ближним. Он увещевает противников сдаться, он устанавливает доброе правление, учредив Республику семи островов и не дав сосредоточить всю власть в ней только аристократам. Он успокаивает местное население, которое, хоть и ненавидело безбожников-французов, но ещё сильнее боялось пришедших с русскими турок, и просило лишь об одной милости — о принятии в русское подданство. Хотя это и казалось невозможным, но из письма в письмо Ушаков настойчиво осведомлял императора Павла I, что в одном лишь русском подданстве ионические греки ищут своё спасение.
По сути, позиция Ушакова предопределила тот факт, что ионические греки не потеряли своего самоуправления до самого вхождения в состав Греции в 1864 году. И русские, фактически контролировавшие острова до злополучного Тильзитского мира, и англичане, стремительно перехватившие их у Франции и создавшие Ионическую республику, поддерживали заложенную Ф. Ушаковым политическую традицию, защищавшую интересы православных греков.
Ещё более выразительным подвигом его милосердия было спасение греческой Парги из рук кровавого Али-паши Янинского. Входившая в состав владений Венецианской республики православная Парга оказалась беззащитна после захвата Венеции французами. Али-паша Янинский захватил соседнюю Первезу, перебив и французов, и греков, и намеревался сделать то же самое с Паргой. Жители Парги бросились в ноги Ф. Ушакову, умоляя его взять город под русскую защиту. Адмирал оказался в очень щекотливом положении относительно турок, но всё-таки, применив и хитроумие, и дар убеждения, и сочетание твердости и кротости, он сумел добиться того, чтобы Парга осталась под русской защитой, султан не выказал недовольства, а Али-паша сменил озлобление на страх перед «Ушак-пашой» и более на Паргу не посягал.
Ушаков защитил православных греков Парги и от мучительной смерти, и от надругательства над их городом. Совсем иначе с ними обошлись англичане. В 1819 году, за два года да начала Греческого восстания, «просвещенные мореплаватели» попросту продали Паргу Али-паше за 150 тысяч фунтов стерлингов. Греческое население покинуло город, предварительно выкопав с кладбищ кости своих предков, предав их сожжению и собрав пепел в мешки. Грекам запретили даже забрать с собой церковную и домашнюю утварь — она вся оставалась в добычу Али-паше. «При упоминании о продаже Парги румянец стыда должен выступать на щеках каждого англичанина», — писал американский миссионер Хьюз.
«Смертельная дружба англичан» явила для греков разительный контраст с добродетельной заботой Ушакова, который рискнул и отношениями с союзниками, и возможной немилостью своего императора, лишь бы спасти православных людей. И та же «дружба» послужила причиной внезапного заката карьеры Ушакова. Адмирал Нельсон ненавидел русских («I hate russians!»), видел в Ушакове соперника и не стеснялся в письмах честить русского адмирала «негодяем» («blackguard»). Больше всего Нельсон боялся, что русские перехватят у него Мальту, но и то, что Ушаков занял один из ключей к Средиземноморью — Корфу, выводило его из себя.
Подзуживаемый своей любовницей Эммой Гамильтон (подругой неаполитанской королевы Каролины, которая мстила за свою сестру Марию-Антуанетту), он решился на кровавое предательство. Нельсон отменил условия капитуляции французов и неаполитанских республиканцев, продиктованные Ушаковым, который руководствовался при их составлении обычным для себя принципом милосердия и малой крови. Английский адмирал развязал в Неаполе, освобожденном русскими войсками, жесточайший террор. Это решение знаменитого англичанина было особенно низко в сравнении с неизменно чуждыми тени жестокости распоряжениями адмирала Ушакова.
Соплеменники Нельсона, увы, отлично запомнили, кто именно перешел им дорогу в Средиземном море. После, несомненно, направляемого английскими интересами и интригами убийства императора Павла Петровича британское влияние надолго оказалось решающим в русской политике. Особенно это касалось морских геополитических интересов России — то тут, то там Санкт-Петербург немотивированно уступал, не желая прогневать «владычицу морей». И тогда же в странном небрежении оказались многие русские, осмелившиеся перейти англичанам дорогу. Ушаков был сперва определен на издевательскую должность начальника гребного флота на Балтике, а затем вынужден был отпроситься в отставку, обиженный, наполненный скорбями и никому не нужный.
Поздняя осень его жизни, наполненная благочестием, молитвой, постом и аскезой, стала достойным венцом удивительного пути и ещё одним основанием для его прославления. Благородство и милосердие Фёдора Ушакова потрясали современников и практически не имеют равных среди военачальников в мировой истории. И потому мы почитаем его во святых — как отважного воина России и как истинного человеколюбца.