В постсоветское время наши либеральные бюрократы продолжали повторять польские клевéты. В 2005 году московские городские депутаты опозорились, заявив, что в ответ на появление в Варшаве площади Джохара Дудаева они подумывают над переименованием улицы, на которой находится посольство Польши, в честь Михаила Муравьёва. Пусть, мол, полякам тоже будет неприятно. Какими нужно быть «Иванами, родства не помнящими», чтобы уровнять одного из крупнейших государственных деятелей Российской Империи, пламенного русского патриота и великого управленца, с террористом? Впрочем, улицу, в итоге так и не переименовали — ещё и трýсы.
В последние годы, по счастью, положение меняется. Выходят монографии и исследования, посвященные жизни Михаила Николаевича, проводятся выставки. Но страх прогневать ляхов и подляшков по-прежнему силен. Ни памятников, ни улиц в его честь нет, а памятник в Вильне поляки разрушили и осквернили в 1920 году. Но есть такие памятники, которых никаким топором не вырубить, — даже в советские времена в собрания сочинений Фёдора Ивановича Тютчева приходилось включать его стихи в честь М. Муравьёва и эпитафию ему:
На гробовой его покров
Мы, вместо всех венков,
Кладём слова простые:
Не много было б у него врагов,
Когда бы не твои, Россия.
Как сложилась жизнь этого удивительного человека, который мог погибнуть на Бородинском поле, мог вместо государственной деятельности отправиться в Сибирь с декабристами, наконец, потерпел серьёзное аппаратное поражение за то, что отстаивал свой взгляд на освобождение крестьян? Затравленного подлыми стихами Н. Некрасова, бывшего министра буквально вынули с того света, в момент, когда казалось, что страна движется к распаду, и он сумел всё изменить. В чем же состоял его подвиг?
Бородинская рана
Муравьёвы были старинным, но не очень знаменитым дворянским родом, который, однако, именно в ХIX веке дал России нескольких выдающихся деятелей. У Михаила Николаевича было несколько выдающихся братьев. Александр — основатель декабристского «Союза Спасения», несмотря на это возвращенный Николаем I из ссылки и бывший Тобольским, Архангельским и Нижегородским губернатором. Николай Муравьёв-Карский, в дни Крымской войны сумевший взять считавшуюся неприступной турецкую крепость Карс и тем самым обеспечивший России сравнительно легкий выход из неудачной войны — взятый врагами Севастополь был просто обменян на взятый Н. Муравьёвым Карс. Андрей — выдающийся духовный писатель, проводивший тайную политику Российской Империи в Палестине и вообще на православном Востоке. Отдаленными родственниками этих Муравьёвых были другие декабристы Муравьёвы, включая повешенного С. Муравьёва-Апостола, а, с другой стороны, знаменитый Николай Николаевич Муравьёв Амурский, присоединивший к России Дальний Восток. И всё-таки до 1917 года, пока имя Михаила Николаевича не было большевиками проклято и предано забвению, именно он, Муравьёв-Виленский, был самым прославленным из Муравьёвых.
Отец Михаила Николаевича и его замечательных братьев, Николай Николаевич Муравьёв, был энтузиастом военного просвещения в России. На свои деньги в своей усадьбе он создал Школу колонновожатых, то есть тех, кто обеспечивает проводку армейских колонн, выбор удобных мест для ночевки и ресурсов для фуражировки. Колонновожатый должен был обладать знаниями географа и топографа, чутьем экономиста и стратега. Именно из колонновожатых комплектовались кадры Главного Штаба.
Михаил Николаевич с юных лет был помощником отца и приобрел себе репутацию вундеркинда-математика. В 14 лет он уже основал «Московское общество математиков» для распространения в России знаний по этой важнейшей науке. Однако мирную деятельность сорвало нашествие Наполеона — братья Муравьёвы отправились в армию как колонновожатые. Эти ещё мальчишки в зной и дождь, голодные, в истрепанных рваных мундирах, завшивевшие, носились перед отступавшей русской армией, обеспечивая условия её отступления.
Настал великий день Бородина, но вместо воинской славы он принес Михаилу Муравьёву пожизненные страдания — находясь в свите генерала Беннигсена, юный Муравьёв был тяжело ранен ядром в ногу. Он очнулся среди трупов, добился, чтобы его перенесли на телегу; сжалившийся санитар привязал муравьёвскую телегу к своей и дотащил до Можайска, где его сняли с телеги и, по сути, уложили в канаву. Нашелся добрый человек, перенес его в избу, подстелил пук соломы и ушел. А всё это время в ране развивалась гангрена.
По счастью в эту избу заглянул знакомый казачий урядник, он покормил Михаила и по его просьбе написал на воротах избы «Муравьёв 5‐й». По этой надписи его нашел другой знакомый, погрузил на телегу и отправил в Москву с крестьянином, служившим у муравьёвских родственников и лично знавшим братьев. Муравьёва спасла собственная сила воли, организованность и находчивость. По дороге Михаил Николаевич, хотя и находился в полубреду, везде просил писать ту же опознавательную надпись, и по этой надписи, в конечном счете, его нашел брат Александр. Вовремя удалось вызвать знаменитого хирурга, тот вырезал часть ноги, но сумел обойтись без ампутации.
Михаил Николаевич охромел на всю жизнь, стал мало пригоден к военной службе, не сделал за время наполеоновских войн той карьеры, которую сделали большинство его друзей и родичей, но, главное, остался жив.
«Союз Благоденствия»
После войны Михаила Николаевича, как и многих других молодых русских офицеров захватил вихрь тайных обществ, декабристского движения. Тем более что его старший брат Александр был одним из отцов-основателей «Союза Спасения». Главным аргументом для старшего брата, чтобы склонить к вступлению в организацию младшего, был такой: «Создается общество для противодействия иностранцам и продвижения русских офицеров». Может показаться странным, что одним из лидеров общества по борьбе с иностранцами оказался немец и лютеранин Павел Пестель, но никакого противоречия не было — речь шла не об инородцах, а об иностранцах в собственном смысле, о тех, кто не был урожденными гражданами Российской Империи.
Молодой М. Муравьёв уже проявил свой желчный характер и высказывался о правящих верхах вполне определенно. «В России… должно или с презрением к правящим тварям совсем удалиться, или служить с тем, чтобы их когда-нибудь истребить» — писал он в письме к брату с удивительной откровенностью. Так что он согласился. И дальше всю жизнь он будет бороться за преобладание в России русских, за русские кадры в армии и на госсслужбе.
Однако Михаил и тут проявил серьёзный взвешенный ум — он категорически отказался присягать на уставе Союза, по которому власть над его членами, включая право жизни и смерти, переходила к тайной ложе «бояр», в которой ведущую роль играл радикал и авантюрист Пестель. А затем Михаил Муравьёв начал работу по переделке тайной организации в открытую и благонамеренную.
Поводом послужило странное событие — «московский заговор» осенью 1817 года. Князь С. Трубецкой, тот самый, который потом будет избран диктатором восстания на Сенатской площади, но не явится, прислал в Москву провокационное письмо. В нём сообщалось, что Александр I намеревается ехать в Варшаву и предоставить Польше конституцию, а вместе с нею отдать полякам западные губернии России, — значительную часть Белоруссии и Малороссии. А для того, чтобы русское дворянство не смогло сопротивляться такой измене, царь, якобы, планирует одновременно объявить свободу крепостным, которые поднимут бунт, начнут резать бар, и Россия погрузится в анархию.
Потом в советской историографии этот случай будет перевираться. Мол, декабристов возмутило то, что царь хочет даровать свободу Польше, а русских считает её недостойными. Это ложь. Молодых офицеров возмутило то, что царь, якобы, хочет отдать Польше природные русские земли и намеревается с провокационной целью освободить крестьян. Да, сам слух был бредовый, однако отреагировали на него будущие декабристы как патриоты, и большинство из них, кстати, потом категорически поддерживали действия М. Муравьёва по подавлению польского мятежа.
Изрядно перепившиеся, по собственным признаниям, члены «Союза Спасения» не удосужились даже проверить достоверность бредового известия С. Трубецкого. Вместо этого они сразу начали обсуждать вопрос, как убить Государя во время его приезда в столицу. Меланхолический И. Якушкин, желавший из-за несчастной любви покончить с собой, вызвался застрелить императора и тут же покончить с собой. Утром, протрезвев и осознав, что они спьяну повелись на сплетню, молодые офицеры запаниковали — даже умысел на Государя карался страшной смертью.
Тогда-то и выступил на сцену Михаил Муравьёв. Он предложил распустить показавший себя радикальной и опасной организацией «Союз Спасения», и основать на его месте новую полулегальную организацию, «Союз Благоденствия», ставящую задачей просвещение, улучшение нравов, поддержку правительства в благих начинаниях. Именно Муравьёв написал устав «Союза Благоденствия» — «Зелёную книгу». Это декабристское общество стало по-настоящему массовым и влиятельным.
Когда советские историки объявляли М. Муравьёва «предателем декабристских идеалов» это была ложь — всю свою жизнь Михаил Николаевич следовал программе «Союза Благоденствия»: распространение просвещения, улучшение государственного управления, освобождение крестьян и наделение их землей, и всё это на основе заботы о русском народе и правах русских кадров на государственной службе.
Однако через несколько лет деятельности «Союза Благоденствия» М. Муравьёв обнаружил, что внутри всё равно действует конспиративное общество, ставящее радикальные революционные цели, и от декабризма отошел, погрузившись в семейную жизнь и налаживание хозяйства, на этой ниве тоже снискав себе славу. Он сумел соорганизовать дворянское общество на преодоление голода в Смоленской губернии и продовольственную помощь крестьянам.
После мятежа 14 декабря 1825 года Михаил Муравьёв, конечно, оказался п