Мысль «атеист не может быть русским» в романе «Бесы» принадлежит извергу рода человеческого Ставрогину и заточена против слов Шатова о спасающей силе русской идеи. Позиция самого Достоевского прямо противоположна: «Русский не сможет, не выдержит быть атеистом».
«При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала её… В каком характере слагалась в народе религия, в таком зарождались и формулировались и гражданские формы этого народа. Гражданские идеалы всегда прямо и органически связаны с идеалами нравственными… „Самосовершенствование в духе религиозном“ в жизни народов есть основание всему», — так будет спорить Ф. М. Достоевский с либералами позднее, в эпоху Пушкинской речи.
Русская народность по Достоевскому не может оказаться «дрянью без православия» просто потому, что без православия она не будет народностью. Вера и её духовный строй уже лежат в основе любого русского сознания и характера. Пусть самого атеистического, пусть самого мучимого Богом.
Для Достоевского русский народ и в самых дрянных и искореженных своих частях является все равно не дрянью, а носителем Христова лика, народом-богоносцем. Это скрытое христианство русского духа увидел Достоевский на каторге и подчеркивал в своих романах впоследствии.
Дневник писателя
Достоевский был одним из первых в истории русской словесности «блогеров». Его «Дневник писателя», издававшийся в последнее десятилетие жизни писателя, был расходившимся по всей России монологом, в котором соединялись политическая публицистика, мемуары, некрологи, сатирические рассказы и страстные проповеди. Этот монолог, вне привычных журнальных рамок, буквально покорил читающую Россию.
Дневник появился из газетной колонки. В 1873 году Достоевский принимает предложение князя Владимира Петровича Мещерского стать редактором издаваемой князем газеты «Гражданин». Затеваемая консервативная газета, одна из немногих в России призванная противостоять целому оркестру либеральных западнических изданий, нуждалась в имени гораздо более славном, чем у Мещерского, репутация которого всегда пребывала в плотном облаке скандалов. Достоевский же, после выхода «Бесов» был, несомненно, самой громкой фигурой консервативного фланга.
Редакторство в «Гражданине», продлившееся год, принесло Фёдору Михайловичу больше беспокойства, чем радости, но именно для газеты он придумал рубрику «Дневник Писателя», в которой решил высказываться обо всем напрямую, без посредников. После ухода с поста редактора «Гражданина» Достоевский возобновляет в 1876 году выпуск «Дневника» уже как издания одного автора. Фёдор Михайлович пишет тексты. Анна Григорьевна занимается их печатанием и распространением через книготорговые сети.
И происходит нечто немыслимое. У не слишком популярного и не очень любимого публикой Ф. М. Достоевского неожиданно находятся тысячи единомышленников и поклонников по всей огромной России. Тираж каждого выпуска «Дневника» больше чем у предыдущего. «Истинно русских людей не с исковерканным интеллигентски-петербургским взглядом, а с истинным и правым взглядом русского человека, оказалось несравненно больше у нас в России, чем два года назад».
Именно как публицист и «блогер» Достоевский впервые узнает, что такое настоящая слава… На пороге его дома теперь толпятся студенты, чтобы спросить о смысле жизни, юные девушки пишут, спрашивая совета о женихе. Писатель воспринимает эту славу не столько как личный успех, сколько как успех всего русского направления, с которым он всё более решительно связывает своё имя.
«Мое литературное положение, — писал Ф. Достоевский К. Победоносцеву, — считаю я почти феноменальным: как человек, пишущий против европейских начал, компрометировавший себя навеки „Бесами“, то есть ретроградством и обскурантизмом, — как этот человек… всё-таки признан молодёжью нашей, вот этою самою расшатанной молодёжью, нигилятиной и прочим? Они объявили уже, что от меня одного ждут искреннего и симпатичного слова и что меня одного считают своим руководящим писателем. Эти заявления молодёжи известны нашим деятелям литературным, разбойникам пера и мошенникам печати, и они очень этим поражены… Заели бы, как собаки, да боятся».
Дружба с Константином Петровичем Победоносцевым стала ещё одним приобретением Достоевского в эпоху «Гражданина». Знаменитый юрист, наставник наследника Александра Александровича, в будущем обер-прокурор Священного Синода и идеолог царствования Александра III, Победоносцев становится задушевным другом Фёдора Михайловича и, хотя и был на шесть лет моложе, настоящим покровителем. Их сближает общее неприятие попугайского западнического либерализма, непоколебимая верность православию, самодержавию и народности. Но, в отличие от горячного Достоевского, Победоносцев — опытный политик и придворный.
Усилиями Победоносцева Достоевский становится своим человеком при императорском дворе. Его просят проводить регулярные нравственные и политические беседы с младшими сыновьями императора Сергеем и Павлом Александровичами. Сергей Александрович станет одним из видных консервативных деятелей и падет от руки террориста И. Каляева в феврале 1905 года. Вслед за императором Достоевского просит заниматься со своими сыновьями великий князь Константин Николаевич, несмотря на то, что он считался высочайшим покровителем либералов. Учившийся у Ф. М. Достоевского Константин Константинович становится знаменитым поэтом, писавшим под псевдонимом «К. Р.».
Наконец, Фёдор Михайлович удостаивается приема у самого наследника, Александра Александровича, безусловного лидера консерваторов, сопротивлявшихся сталкиванию России на путь либерализма. Идеи Достоевского предопределили многие аспекты политики Александра III — например, строительство железнодорожного пути на Восток, в Азию. Именно там Достоевский указывал в последнем, вышедшем уже посмертно, выпуске «Дневника писателя», подлинную судьбу русской цивилизации. Смерть Достоевского накануне воцарения государя-единомышленника стала для России не только литературной, но и тягчайшей политической потерей.
В чём сила, братья?
«Дневник писателя» позволяет Достоевскому с удвоенной энергией взяться за свой последний роман — грандиозную эпопею, роман-мистерию «Братья Карамазовы». Свободный, наконец, от унизительной нищеты и суеты, он воплощает в этом романе замыслы и мотивы множества своих произведений — перед нами настоящая энциклопедия Достоевского, приведенная в строгий порядок и растащенная на цитаты и образы.
Снова неустроенное, не имеющее формы русское семейство во главе с растленным сладострастником Фёдором Павловичем. Каждый из братьев — это воплощенный человек-идея. Митя — это человек страсти и красоты: «Красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Иван — это мыслитель-атеист, восходящий к бесчисленным спорам Достоевского с Белинским. Он пытается подорвать в третьем брате, Алеше, веру в Бога и его правосудие, своими действительно болезненно поставленными вопросами о зле, о детском страдании. Но Алеше дарована живая вера — он видел отблеск Божией благодати на лице своего наставника — старца Зосимы, а потому ничто не может поколебать его веру в воскресение мертвых, в конечное торжество Божьей справедливости.
Алеше было дано имя маленького сынишки Достоевского, унаследовавшего отцовскую эпилепсию и умершего в возрасте трех лет. Фёдор Михайлович отправился после этой трагедии в Оптину Пýстынь к её старцам и вернулся оттуда просветленным и полным образов для монастырских глав романа. Эти образы не во всём устроили ни самих монахов Оптиной Пýстыни, ни близкого к ним консервативного мыслителя Константина Леонтьева, назвавшего христианство Достоевского «розовым». Но тот тихий свет, который изливается с монастырских страниц романа, побеждает тьму, излучаемую мрачными идеями и образами одержимого чёртом Ивана Карамазова.
Однако именно высокий философствующий атеизм Ивана раскрывает адскую бездну отцеубийства, совершенного незаконнорожденным братом Карамазовым — лакеем Смердяковым. Смердяков буквально ублюдок, но куда в большей степени он ублюдок духовный — человек не только без отца и без семьи, но и без Бога и родины, квинтэссенция ненавистного Достоевскому западничества, которое, как он предчувствует, доведет Россию до пораженчества и катастрофы.
«Я всю Россию ненавижу… В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки» — в сотый, сто первый раз мы на волнах радио-и телестанций, на страницах либеральных газет, в блогах, встречаем вариации этой формулы Смердякова и дивимся проницательности Достоевского, уловившего самую сердцевину русоедского дискурса.
Слезинка ребенка
Конечно, самый пронзительный мотив «Братьев Карамазовых» — это проблема «слезинки ребенка»: может ли мировая гармония быть достигнута мукой хотя бы одного невинного существа? Как вообще возможно страдание невинных, как возможны бездны садизма в отношении чистейших существ?
Роман Достоевского откликается здесь на библейскую книгу Иова, в которой безвинно мучащийся праведник задает вопросы Богу о причинах своего страдания.
Мысль Достоевского далека от жалостливости и сентиментализма. Достоевский задает вопрос не о жалости, но о справедливости и через эти вопросы показывает принципиальное отличие русской православной цивилизации от западной.
Западный взгляд на Христианство состоит в следующем: грех есть преступление человека, страдание — это наказание от Бога. Наказание должно быть непременным, неотменимым и соответственным преступлению.
Но как быть с тем, спрашивает Достоевский, что в мире существует полно страданий, которые не являются платой ни за какой грех, являются чистым мучением и беспримесным мучительством. Очень часто мы видим, как мучится человек без всякого соразмерного греха. И на этом фоне страдание людей за свои грехи теряет искупительную силу. Точно так же, как грешники, а может быть ещё и поболее, мучатся и те, кто ничего не искупает, кого просто мучат. Объяснимые грехом мучения есть лишь незначительный частный случай мучений не объяснимых.